Пределы неоднозначности

Мария Введенская, 2014

Новый роман из цикла «Библиотеки Смерти»! Всё имеет свои пределы, грани, установленные природой нормы. Зло и Добро – вполне ясные понятия, не терпящие полутонов. Но человек – это лишь набор причин…. Неоднозначность частенько сводит с ума, потому что в нашей реальности нет ничего абсолютного. И как с этим справиться? Как разобраться в этой удушающей двойственности, не взявшись за нож? Проклятые тени древности вершат своё правосудие, набрав оловянных солдатиков. Они играют друг против друга, превратив мир в разменную монету. И не дай Бог, если их выбор падет на тебя….

© Введенская Мария, 2014

* * *

Если пределы не лежат ни в какой области,

Значит, пределов не существует.

(математический закон)

Пролог

Что-то должно произойти.

Что-то уже произошло.

Что-то происходит прямо сейчас. Ты чувствуешь это, знаешь это. Ты боишься признаться себе в этом. Всё не может закончиться чем-то другим, потому что механизмы давно запущены. И это не кино, где твердая уверенная рука какого-нибудь супергероя нажимает на кнопку или поворачивает рубильник, спасая тем самым, как минимум, планету, потому что этот рубильник не повернуть. Всё идет туда, куда идет… куда направили те, кто так любит направлять. Те, кто не верят в Высший Суд, а иначе бы не осмелились. Но, кто же тогда совершит чудо? Чудо… не фокус, не стечение обстоятельств, не случай — здесь это не прокатит. Нужно именно чудо.

Что же это творится?.. — думала Чарли, таращась в телевизор на кухне. Недели не прошло после того, как один психопат ворвался в дом престарелых, где находилась ее крестная, и застрелил четверых стариков… и вот уже снова подобная история.

Четвертого июля, то есть вчера, в новостях сообщили, что одна женщина держит в заложниках трех девочек в каком-то ужасном доме в глухом лесу. Их имена за последние сутки повторялись так часто, что запомнил бы и больной Альцгеймером — Роуз Макдуган, Элизабет Сомерс и Мэри Дэмпси. Девочки были похищены три месяца назад, и по правде сказать, родители уже и не надеялись увидеть их живыми, потому что, если похищенного не находят в первые семьдесят два часа, то можно уже искать лишь тело… такова статистика. В любом случае похитили их в Иллинойсе, а нашли здесь в Мичигане. Кто похититель — неизвестно, только то, что это женщина — во всяком случае, голос, запись которого крутили по всем каналам, явно принадлежал женщине. Она не выдвигала никаких требований, а просто позвонила родителям одной из девочек и назвала место, где держит всех троих.

Полиция терялась в догадках — в чем смысл подобного шага? Они просто окружили дом и смиренно выжидали, потому что безымянная женщина пригрозила перестрелять девочек, если ей хоть на миг почудится, будто кто-то приблизился к ним на метр.

— Вы меня слышали… — шипел уверенный голос со всех телеэкранов страны снова и снова. — Моя рука не дрогнет. Если я увижу хотя бы одного репортера или копа, я пристрелю их. И поверьте, я успею сделать это дважды, пока вы не вломитесь сюда!

Она говорила спокойно, но жестко, и ни у кого не вызывало никаких сомнений, что она сделает то, что обещала. И, разумеется, то, что успеет…. Женщина заявила, что выдвинет свои требования чуть позже, но Чарли, стоящая сейчас в луже ленивого знойного солнца, разлитой в самом центре кухни, лишь качала головой.

— Что-то должно случиться…. — сказала она репортеру на экране. — Вряд ли она отпусти их живыми.

Ну почему… почему за последние годы гибнет так много детей? Ясли, детские сады, школы — это же чуть ли не места № 1 для массовых убийств. К чему всё это ведет?

Специальный выпуск закончился, и Чарли раздраженно выключила телевизор, неуклюже бабахнув пультом о стол. Ее взгляд упал на тарелку, на которой лежала голова форели, из которой она собиралась сварить суп. Если честно она плохо разбиралась в рыбе, как впрочем, и в мясе…. Кто знает, в чем еще она плохо разбиралась? В любом случае продавец клятвенно обещал, что это форель.

Странно, но первая ассоциация, которая появилась у Чарли, при взгляде на эту рыбью голову, заготовленную для супа, была связана с Иоанном Крестителем…. А она над ней как Саломея. Хм, странно… хотя это было абсолютно в духе Чарли — выявлять какие-то образы из ничего и перерабатывать их в формы, в чудеса. Она считала, что всё происходящее не случайно и имеет значение. Особые случаи сверхъестественного вмешательства Чарли считала чудесами и скапливала, словно сокровища, в листках, в записях, в блокнотах. Так было нужно. Это давало ей уверенность, что она, как и все остальные, представляет собой нечто гораздо большее, нежели кусок мяса.

Глядя сейчас на эту отрезанную голову, она почувствовала, что та женщина, вряд ли, отпустит девочек живыми. Такое с ней нередко случалось, ведь все люди обладают в той или иной степени даром предсказывать по таким вот навеянным символам. Голова Иоанна Крестителя — символ предательства. Кого же предали в этой истории?

Но совсем скоро все мысли, связанные так или иначе с психопаткой и ее заложницами, улетучились, переключившись полностью на рыбу. Голова была большая… даже как-то футуристически большая, конусообразная, торчащая словно буй. Стеклянные глаза, слепо таращились в никуда, как у мертвеца. Чарли подумала, что ведь и вправду, в глазах мертвого жизни нет. Они пусты, и даже, если обращены в твою сторону, они не смотрят, а просто открыты. Когда как некоторые портреты, наоборот, смотрят на тебя, где б ты не стоял, потому что художники вложили в них свои души. Чарли едва удержалась от соблазна сбегать за своим блокнотом, чтобы записать эту мысль, но удержалась. Рыба была интересней. Особенно ее приоткрытый рот, и виднеющийся толстый желтоватый язык. Господи, Чарли и понятия не имела, что у рыб есть язык! Она очарованно наклонилась, разглядев малюсенькие колышки зубов.

— Надо же! — не выдержала она и поднесла палец к приоткрытому рту рыбины. Прикосновение оказалось холодным и скользким — еще не до конца разморозилась — но в то же время и очаровывающим.

Чарли провела пальцем по пластикоподобной прорези, а потом и по игольчатой линии зубов, получая болезненное удовлетворение.

Подумать только! Она же была жива! — думала она с каким-то нелепым восторгом.

Потом ее пальцы чуть надавили, раздвигая линию рта, и, наконец, коснулись языка. Он был таким реальным! Это очень странно…. Какой-то искусственный на ощупь и цвет, словно игрушечный. Чарли отдернула пальцы и отошла на шаг, чтобы посмотреть со стороны. Потом приблизилась снова и дотронулась до языка. Она просто не представляла себе на данный момент, как уйдет в другую комнату, например… потому что оторвать палец от языка отрезанной рыбьей головы оказалось не так-то просто. Ее буквально тянуло. Безумие какое-то.

Она ведь была живой — снова и снова появлялась мысль. Плавала себе, пока кто-то не убил ее. Почему-то Чарли чувствовала некоторое умиление к ней, словно к котенку… странную нежность, водя пальцем по прорези рыбьего рта, и уже по-свойски хватая бледный язык.

— Думаешь, это очень гуманно?

Чарли взвизгнула и пулей вылетела из кухни, сбивая всё на своем пути. Так бывает — вроде бы, знаешь место, знаешь каждый предмет, как облупленный, но всё равно врезаешься в них, спотыкаешься о них, потому что просто не можешь иначе…. Ориентация потеряна, и тебя слепо несет вперед.

Ворвавшись в свою комнату, Чарли захлопнула дверь и навалилась на нее всем телом. Сердце бешено стучало, покраснели от напряжения склеры, а зрачки никак не могли найти точку опоры.

Черт!!! Что это было??? Что за голос? Какое еще — «гуманно»?! В доме определенно кто-то находился. Это, наверняка, какой-нибудь спятивший клиент пробрался в ее дом. Или тот — последний, которому она посоветовала расслабиться и всё хорошенько обдумать…. Вот он и расслабился!

С трудом отлепившись от двери, Чарли нырнула стрелой под кровать, и уже через мгновение снова давила спиной на дверь, прижимая к груди отцовскую бейсбольную биту, оставшуюся ей в наследство вместе с этим домом. У него имелась и винтовка, но Чарли давным-давно отгрузила ее на чердак, поскольку совершенно не умела пользоваться, ругая себя за это сейчас. Страх отуплял, но доминирующим чувством всё же оказалась ярость, которая никогда не подводила Чарли, не впутывала ее в неприятности, если, конечно, не была слепой. Пару раз она серьезно срывалась на людей, которых клинически не переваривала, но всегда очень жалела об этом впоследствии.

Протиснувшись тенью в прорезь дверного проема, и мертвой хваткой сжимая биту, она на цыпочках двинулась по направлению к кухне. Дом был небольшим, но уютным, и там имелось достаточно места, где можно спрятаться. Голос был так близко. Чарли могла поклясться, что его владелец стоял прямо за спиной, и не иначе как. Но когда она выбегала, то никого не увидела. Значит, он поджидал ее в столовой.

Она кралась вдоль стены, стараясь сохранять хладнокровие. Хотя какое там! Сердце колотилось, словно заживо погребенное, прокатываясь эхом во всех соседних домах. Раздражающий стук в висках не давал сосредоточиться.

А, может, это телевизор?! — вдруг подумала Чарли с заметным облегчением. Взял, да и включился сам по себе. Такое ведь бывает? У нее даже имелась подобная запись в блокноте.

Но это был не телевизор, потому что Чарли почти приблизилась к кухне, но ничего не услышала. Дыша так, словно пробежала кросс, она вошла внутрь, передвигаясь шажочками-миллиметрами. Дверь в столовую оставалась приоткрытой, но не настолько, чтобы увидеть всё помещение. Ноги тряслись, суставы скрипели, потные ладони с силой обхватили биту, но едва ее удерживали. Вена проступила на лбу от напряжения. И в тот самый момент, когда Чарли, испуганно глядя в проем на столовую, подумала, что сказанное всё-таки ей почудилось, голос за спиной уверенно произнес:

— Присядь-ка, девочка, нам надо поговорить.

Чарли взвизгнула, уронив биту, и резко развернулась.