Ведьма для охотника

Мария Зайцева (2022)

Мой преследователь, охотник, держит крепко, ведет шершавыми ладонями по голым мокрым плечам, прижимается сзади, дышит тяжело. Я раскрываю рот, словно закричать собираюсь, хотя смысла в этом нет. Мы одни, на много-много километров рядом — ни одной живой души… И мне никто не поможет. Никто не спасет от него. Из скованного страхом горла в итоге вырывается какой-то невнятный, невероятно глупый сип, а сердце стучит так сильно, что заглушает даже журчание воды. А вот его голос — не заглушает. — Поймал тебя, ведьма, да? Книга содержит нецензурную брань

Глава 7

Ноги переставляю с трудом, постоянно цепляюсь за своего охотника.

Своего…

Ох, этот вопрос надо обдумать… Надо…

Потом.

Когда проснусь.

Оглядываюсь со страхом, который во мне теперь, наверно, всегда будет вызывать лес.

Все кругом с одной стороны дремуче, с другой — уже ощущается, что нога человека здесь ступала.

Но все же, глушь страшная.

Ноги подкашиваются, недоумеваю, каким образом вообще даже сюда дошла.

Липну к мужчине, как к родному, а он не отпускает ни на секунду. Практически, вишу на его руках.

И ощущаю легкое удивление с его стороны.

Это удивление странно для меня.

Страшно заблудиться в лесу. И этот охотник, он… Он, в общем, свой. Мой.

— Знаешь меня? — спрашивает он, таща меня мимо жуткого ельника, в котором, видимо, даже волки боятся селиться.

— Человек, живой! — усмехаюсь и сплетаю наши пальцы, хотя это сложно сделать, мужчина очень большой, и руки у него тоже не маленькие.

На самом деле, я окончательно теряю ориентиры, и все больше уверяюсь, что происходящее — очередной сон.

Мне становится хорошо и спокойно с ним.

Вот в буквальном смысле. Твёрдый шаг и целенаправленное движение делают его не только ориентиром, но и центром вселенной, по крайней мере, сейчас.

После поцелуя он ведет себя вольно, а мое постоянное желание дотронуться до него, повиснуть на крепком плече, ощутить опору в происходящем безумии, судя по всему, еще больше растормаживает.

Потому что он сам на ходу начинает привлекать меня к себе, ощупывая бесцеремонными лапами так, что сердце выскакивает, а в голове мутнеет и мутнеет все сильнее.

В другой жизни я бы к себе так прикасаться не дала, но мужчина подхватывает, когда падаю, а учитывая, что начинает накрапывать дождь, падаю я с завидной регулярностью.

И он спасает. Держит. И трогает.

Дышит все тяжелее, и явно не от моего веса.

Потом я буду вспоминать этот момент и досадовать на свое глупое поведение.

Потому что нужно было думать, приходить в себя и не липнуть к мужчине так нагло.

Мужики — народ конкретный, если девушка буквально подкатывает, нормальный, свободный мужчина примет это, как согласие.

Согласие на что?

С моей стороны согласие, чтобы он вернул меня на базу.

А с его?

Не замечаю за этими всеми эмоциями, как мы доходим до открытого места. Явно оказавшись на своей территории, охотник отпускает меня и идет целенаправленно вперёд.

Мне ничего не остается, только топать за ним.

— А это что? — спрашиваю на бегу, пытаясь согреться в своей промокшей насквозь одежде. Ноги болят, как после усиленной тренировки в зале, когда полгода до этого прогуляла.

Вот уж я напреключалась…

На всю жизнь хватит!

С самого края опушки стоит сарай, огромный, прямо у леса, сосны на крышу свои лапы уложили.

— Амбар, там продукты, — кидает незнакомец… ну, как незнакомец, вроде, трахались уже… Во сне, правда, но я и сейчас не сильно уверена в том, что в реальности нахожусь. — Здесь в магазин не сбегаешь.

— А далеко люди? База, там домики на озерце.

— Таких баз с домиками на озерце очень много, — он тормозит, отвечает спокойно, смотрит куда-то вдаль, задумчивый вид имеет. Я вокруг него пляшу, оглядываясь вокруг. Дом на холме, баня у речушки. Транспорта никакого.

Дикие места.

Жуть.

— Я заблудилась. Мне нужно вернуться, — надо было сразу сказать, но он так быстро передвигался, что я совсем потерялась.

— Не на чем, — отвечает он.

— В смысле, нет машины?

— Нет.

— А как вы здесь живёте?

— Нормально, — отвечает он и поднимается на крыльцо достаточно большого сруба. Я тоже встаю под навес и выдыхаю. — В конце месяца автобус приедет, но до остановки пятнадцать километров по бездорожью.

— База должна быть где-то рядом, — меня уже трясёт от холода, и очень остро чувствуется пристальный, ленивый интерес мужчины.

Замираю под его внимательным, острым взглядом.

Охотник толкает дверь в дом, распахивает. И говорит, тихо и жутковато:

— Так иди, ищи свою базу… Или заходи и помалкивай.

И даёт мне право выбора.

Охуительного выбора.

Пятнадцать километров до остановки, на которую через месяц придёт автобус.

Пока что вывод очевиден — с тайгой покончено навсегда.

А выбирать-то что?

— А вдруг вы маньяк или беглый каторжник?

— Об этом следовало подумать до того, как… — Он замолкает, выразительно вскидывая брови, а затем продолжает, — и с чего такие выводы?

— Я… Мы незнакомы, — неуверенно отвечаю я, прекрасно понимая всю нелепость сопротивления.

Куда я пойду? Никуда…

А он… Он так смотрит…

Понятно же, что будет, если переступлю порог. Понятно же, на что соглашаюсь.

Соглашаюсь? Да?

Ощущаю, как трясутся не только губы, но и зубы начинают стучать.

— Меня зовут Юра, мы теперь знакомы. Я — маньяк?

Глаза какие…

Маньяк, да. И я маньячка.

— Маньяк Юра, — усмехаюсь я, опуская взгляд, не выдерживая напряга, и вижу, что грудь облеплена тканью. Рубаха подразумевает, что все гендерные признаки будут стёрты. Унисекс на все времена же… Но не тут-то было. Между клеточек торчат предательски соски. Я стою, мокрая, с хорошо очерченным бюстом, и чувствую, как незнакомый мужчина, Юра-маньяк, вылизывает мою грудь взглядом.

И жарче становится, и болезненней напряжение…

— А ты? — тихо спрашивает он и еще шире распахивает дверь, все настойчивей приглашая… В свое логово маньяка.

— Ведьма, — через силу улыбаюсь я. И предпринимаю еще одну, последнюю и определенно глупую попытку соблюсти приличия, — я просто пересижу дождь… Покажешь, где дорога к остановке? Я уйду, когда дождь пройдёт. Могу здесь постоять.

— Я пока не опустился до того, чтобы оставлять девушку на крыльце дома, — говорит Юра и, похоже, теряя терпение, хватает за руку и в буквальном смысле заталкивает меня в своё жилище.

Ничего не успеваю увидеть, только стены из бревна.

Прислоняюсь к ней, слепая в полумраке, и ощущаю, как здоровенная мрачная фигура Юры — маньяка нависает надо мной.

Он тяжело дышит мне в губы, упирает руки по обе стороны от лица…

И кладет ладони на плечи.

Горячие!

Обжигают!

— Сама, ведьма, давай… А то замёрзнешь, заболеешь… — с усмешкой в голосе шепчет Юра, второе имя не хочу ему прикреплять, потому что… Страшно, блин.

Страшно и волнительно до жути.

Спина ноет от жесткого удара о стену, и есть четкое ощущение, что, стоило закрыть дверь в домик, как у охотника просто лопнуло терпение, и движения тут же потеряли даже зачатки осторожности.

Он прижимает меня к бревнам, ладони с плеч ползут ниже, как там, в лесу, когда сама прижималась…

Теперь он жмется, беспорядочно шарит по фигуре, словно не веря, что это все — теперь его.

Практически. Чуть-чуть осталось…

И возразить нечего…

Но я пытаюсь. Трепыхаюсь все еще, словно бабочка в паутине, прекрасно понимая, что не убегу никуда.

И понимая, что дальше будет.

— Юр! — выдыхаю я, неловко цепляясь в его ладони и пытаясь их притормозить. — Мы же только познакомились, а ты на меня уже наскакиваешь.

— Снимай, дрожишь вся, греть буду, — он уже на взводе.

Не слышит меня, ведет вниз пальцы, ощупывая грудь, собирая ткань в горсть.

И вид его вообще успокаивает!

Словно к дикому зверю попала…

А вообще, что я хотела, он тут один в лесу…

Дергает на мне рубашку, рычит что-то невразумительно, но я понимаю слова. Еще бы, такое не понять!

В голове, конечно — дурман и дикость, а пальцы… Пальцы подчиняются, расстегивая оставшиеся пуговицы рубашки.

А вдруг я все же сплю?! Пропустить такое? Да ни в жизнь!

По мере того, как открывается вид на грудь, упакованную в тонкий лифчик, глаза охотника становятся все чернее, хотя он голубоглазый. Но в этом полумраке… И взгляд теперь только там, в ложбинке между моих грудей.

В любое другое время это бы меня выбесило, наверно. Я, безусловно, горжусь грудью, чувствую себя вполне комфортно и сексуально в своем весе и размере, но за такое приходится расплачиваться похотливыми взглядами мужчин. А это далеко не всегда приятно.

Не всегда.

Но вот сейчас…

Сейчас я нарочно замедляю движения, жадно отслеживая реакцию охотника на свое обнажение, и получаю от этого дополнительное сладкое удовольствие.

И от зрачков, резко расширившихся, и от чуть подрагивающих ноздрей, словно у хищника, да… теперь я вижу, что это настоящий хищник. Он, в лесу — размеренный, спокойный, тут буквально срывается от близости добычи.

Его потряхивает, он сдерживается из последних сил. И я хочу травить его, дразнить.

Не сон! Не сон! Так какого хрена я себя так веду?

Облизываюсь, во рту сохнет. Он губы нарочито сжимает. Ресницы чуть подрагивают, скулы делаются острее.

Все эти микро-движения, каждое по отдельности, и в совокупности, бьют прицельно в сердце, растекаясь оттуда волнами возбуждения и предвкушения по всему телу.

Не сон… Лишь бы не сон!

Я себя ощущаю невозможно желанной, невероятно сексуальной… Красивой… Самой-самой…

Боже…

Лишь бы не сон!

Ни за что не проснусь, пока не кончу. И не один раз!

Замечтавшись, запредвкушавшись, я пропускаю момент, когда моему охотнику в очередной раз изменяет выдержка.

Он жестко рвет полы рубашки в разные стороны с такой силой, что оставшиеся пуговки горохом сыплются по полу домика…

И даже это меня не выводит из морока страсти, которая туманит голову.

Я жалко выдыхаю, а вдоха нет, его заменяют жадные губы мужчины, решившего больше не медлить.

Голова моя летит и кружится, а ноги слабеют.

Я явно не понимаю сейчас, что тут внутри находится, какая обстановка, стол, стулья…

Кровать.

Кровать тут есть.

Крепкая, укрытая какой-то пушистой тряпкой, она приятно пружинит под спиной, а ткань нежна к голой коже.

На мне уже нет рубашки, волосы распускаются из косы и мешаются на лице. Охотник отводит их с глаз, а я таю под его грубыми царапучими пальцами.

— Кто ты такая? — он стоит надо мной, опираясь коленями о кровать, его взгляд откровенно плотояден, он — словно трогает меня, словно уже… Берет.

Мне надо испугаться.

Любая нормальная женщина в реальности бы испугалась.

Но я не в реальности. И далека сейчас от нормальности. А потому отфыркиваю пряди с лица, тянусь к защелке на лифчике, она спереди, нажимаю на замочек… И, с удовольствием глядя в горящие, уже плавящие сознание в своем огне глаза охотника, которые при виде моей уже обнаженной груди становятся просто безумными, шепчу в ответ:

— Я же сказала, Ведьма…

— Ведьма… — выдыхает он, — отлично. Будем пытать и наказывать. Хочешь сгореть, ведьма?

— Пугаешь? — Что-то ёкает внутри, но мужчина не даёт опомниться.

— Хочешь ведь, да? — выдыхает он и наклоняется резко, прихватывая меня за горло.

Губы на шее — клейма, оттиски железные, раскаленные, вскрикиваю, обхватывая руками широкие плечи приникнувшего ко мне мужчины, и отвечаю.

По одному слову на каждый поцелуй:

— Да! Да! Да!

Сдаваясь окончательно.

Он рычит, сдавленно и глухо, а затем как-то очень быстро и жестко разбирается с моими джинсами, не отрываясь от облизывания, прикусывания груди, мучая нежные ареолы сосков, заставляя забыть даже эти простые слова согласия.

Кажется, ему изначально не требовалось их, больше для порядка спрашивал…

И сейчас, подхваченная стихией, я понимаю это.

На измученное сознание накладывается прежний сон, прежние ощущения нашего секса под водопадом, и то, что сейчас происходит, хоть и острее гораздо, и жарче, но так же отдает безумием, погружает в такую воронку похоти, что мыслей вообще никаких не остается.

Только ощущения.

Жадность губ, мучительно медленно исследующих грудь, шею, спускающихся ниже, ниже, ниже… Ай…

Боже…

Горячее дыхание, шепот бессвязный: «Откуда ты такая… Я же тебя сейчас…»

Понимаю, что он меня сейчас.

Слова грубые, царапают, но не пугают. Такое в них искреннее восхищение, такой накал, что еще жарче становится, и я теперь реально горю. И не удивляюсь этому.

Он же обещал…

Когда горячие губы касаются клитора, я этого не понимаю даже, тоже только ощущаю, как тело прошивает таким диким зарядом удовольствия, что невозможно даже реагировать правильно.

Лишь кричать.

И я кричу. Выгибаюсь.

Меня всю трясет, скучивает от бесконечно длящихся спазмов наслаждения.

И не хочется, чтобы это прекращалось…

У меня никогда не было такого мужика!

* * *

Это не прекращается.

Потому что охотник мой оказывается неожиданно надо мной, касается губами моих губ, что-то опять шепчет восхищенное…

И резко вторгается во все еще подрагивающее, трепещущее от затихающего удовольствия тело.

Запуская воронку безумия по новой.

Я опять выгибаюсь, опять кричу, а он ловит мой крик губами и целует. Двигается, двигается, двигается во мне! И язык его, жадный, такой же настойчивый и горячий, как и член, проникает глубоко в рот, не дает дышать, забирает последние крупицы воздуха, крупицы жизни.

Я умираю от каждого движения его, мощного, сильного, от разгоняющихся амплитуд, словно волн в океане, они все сильнее, все чаще, все глубже.

Я не могу удержаться на берегу, тону в вязкой смеси нашего дыхания, в его глазах, черных сейчас, безумных совершенно, жадных, в его запахе, одуряющем, полностью лишающем воли.

Цепляюсь за что-то, стремясь обрести хотя бы видимость опоры… И соскальзываю, слабею. Падаю, падаю, падаю…

А он все не оставляет меня, все упорней и сильней двигается, что-то говорит, что-то шепчет… Выходит, переворачивает одним движением…

Жестко бьет по заднице, и это сладкая боль, от которой я кричу! Сокращаюсь опять, сильнее насаживаясь на него, сама, сама!

— Ведьма моя… — рычит он в ответ на мои сокращения, — с ума сводишь… Охеренная… Какая у тебя задница…

И шлепок.

Я снова вскрикиваю от резкой боли, ударяет словно электричеством прямо в лоно, но это блаженно. Я не знала, что мне так нравится!

Это грубо, так грубо…

Это так заводит…

Я кричу, хватаю покрывало в горсть, тянусь изо всех сил к Юре, пытаюсь встать, пытаюсь повернуть голову, просто посмотреть на него, жесткого такого, жестокого…

Но тяжеленная ладонь припечатывает обратно за затылок к матрасу, другая лапа, здоровенная, неожиданно мощная, перехватывает оба моих запястья, заводит за спину, заставляя поясницу изогнуться, ломко и сладко, а движения становятся буквально насильными.

— Не прыгай, ведьма.

Голос его грубый, очень грубый, прерывистый и жадный тоже.

Ощущаю, как движения становятся еще сильнее и быстрее, и в таком положении как-то так попадает он по чувствительным точкам, что меня опять трясет в оргазме.

— Быстрая какая девочка у меня. А подождать, а, ведьма? — он ускоряется, рычит и через мгновение ощущаю, как спину мне заливает горячая жидкость…

После этого меня отпускают.

Позволяют стечь расплавленным оловом на кровать, закрыть глаза…

В полном трансе от произошедшего, в невероятном послеоргазменном блаженстве, от которого все мышцы кажутся мягкими, желейными, ощущаю, как меня укрывают чем-то восхитительно пушистым, нежным. Становится тепло и спокойно.

Охотник что-то бурчит наверху, но я уже не понимаю ничего, уплывая в свою нирвану, в свой сон.

И лишь на самом краешке сознания теплится слабое удивление: я же и так сплю. Как можно уснуть во сне?