В Нави все кошки серые

Мария Ковалева, 2018

Два наемника и девчонка, умеющая бродить между мирами, ищут некое существо, которое в прямом смысле упало с небес. Их задача – доставить заказчику небесное создание раньше, чем его обнаружат королевские легионы, все силы духовенства и слуги Тьмы.Почему такой ажиотаж вокруг этого несчастного голубоглазого существа, которое даже не помнит, кто оно такое? Просто ему суждено либо сдвинуть мировой баланс в сторону Света, либо погрузить мир во Тьму.Армия противников – это еще не самое большое препятствие. Над троицей висит суровое Проклятье, которое шагу не дает им нормально ступить. Но самый сложный пункт заказа – не научить чистое небесное создание ничему плохому по дороге, ведь тогда шансы всего мира на спасение значительно понизятся…

Кошкины слезки

Марко проснулся от тихих всхлипываний, доносящихся с соседней кровати, и привстал, потирая глаза.

Судя по грязным словам, раздававшимся в противоположной стороне комнаты, Джен тоже проснулся.

— Иди рыдай в коридор! — недружелюбно рыкнул он сестре, но Кошка только сильнее заплакала, видно осознав, что мальчики уже не спят, а значит она не рискует их разбудить.

— Это из-за повстанцев? — спросил Марко, посмотрев на сонного взъерошенного друга.

— Нет, из-за них она уже рыдала вечером, ты разве забыл? — с раздражением прокомментировал Джен.

— А что тогда?

— Она всегда рыдает, когда очередной ее возлюбленный с кем-то другим.

— Хранитель Данте?

— Сейчас да, именно он.

— Как же она узнает об этом? — удивился Марко.

— Откуда я знаю? — буркнул Джен. — Это же чертова кошка.

С этими словами он недовольно прижал к ушам подушку и начал пытаться уснуть в этой неудобной позе.

— Хм, хотелось бы все же высыпаться по ночам. Надеюсь, у него не слишком бурная интимная жизнь, — себе под нос проговорил Марко, но Лина-Лин услышала и, громко всхлипнув, швырнула в него своим ботинком.

— Ну чего ты плачешь? — увернувшись, сказал Марко. — Я всегда в похожих случаях думал так: если человек уходит, значит он уже сыграл свою роль в моей жизни. Судьба знает как лучше и убирает лишних.

Или он только сейчас так думал? А когда его любимая выбрала другого, разве не рыдал он сам, как девчонка?

Маркус говорил Лине-Лин что-то еще, очень тихо, просто оттого, что все равно не уснуть.

Сам с себя удивляясь, он рассказал, что долгие годы любил одну девушку, самую лучшую на земле. А потом потерял ее, а вместе с ней и всю свою прежнюю жизнь.

Он убеждал плачущую Кошку, что время лечит, надо только подождать. Ему же стало лучше, хоть и не сразу. И постепенно всхлипывания становились все тише.

Услышав, что дыхание Лины-Лин выровнялось, наемник умолк. Правда ли ему стало легче? Прошло три года. Все это время он отгонял от себя любые воспоминания о той, кого любил. А сейчас светловолосая девушка в белом платье отчетливо стояла у него перед глазами. И улыбалась, и манила его за собой… Марко с усилием перевел мысли в другое русло.

Он вдруг попытался представить Лину-Лин и Данте вместе, но у него не получилось. Слишком разные люди. Такое чувство, что в этом мире они явно не были предназначены друг другу.

Хотя, как говорил Хранитель, Истина — дочь Времени.

Все оттенки зеленого

Утренние лучи притупили воспоминания о ночных слезах, сгладили ее печаль, и Лина-Лин, позавтракав, пошла в конюшню. Она все никак не могла налюбоваться на своего коня. Он был не просто белый, а будто бы седой. Девушке нравилось ласково называть его Молочком, хотя остальные считали, что это идиотское имя.

Кошка встала пораньше, не смотря на мутную от эля голову, чтобы вычистить свое новое приобретение щеткой. А также покормить вкусненьким, болтая при этом всякие милые глупости. Общение с Молочком здорово подняло настроение, и она готова была не думать о Данте хоть целый век. Правда в глубине души она понимала, что этой решимости хватит не больше, чем на час.

— Уже на ногах? Твой брат говорил, что после эля ты мало того, что храпишь, так тебя еще и не добудишься до обеда, — в дверях конюшни появился Одуванчик — взмокший, в расстегнутой рубашке, видно упражнялся с мечом во дворе.

Лина-Лин впервые отметила, что он очень хорош собой. Светлые локоны мокрыми прядями падали на лицо, рельефные мускулы выступали под намокшей рубашкой.

— Джениус сказал, что мы просто погрузим твою грязно ругающуюся тушку поперек седла твоего белесого пони, — закончил Одуванчик свою умную мысль.

— И тебе доброго утра! — беспечно отозвалась Лина-Лин. — В следующий раз я искренне попытаюсь оправдать ваши с ним ожидания.

Джениус тоже возник на пороге. После сна и плотного завтрака он уже не выглядел таким болезненным, как вчера, хотя все еще сильно хромал. На самом деле, на нем все заживало гораздо быстрее, чем на обычном человеке.

Пора было пускаться в путь, и они вывели коней во двор.

— Лина-Лин, лови! — неожиданно произнес Марко и что-то ей кинул.

Девушка с трудом вовремя схватила в воздухе небольшой мешочек.

— Подарок? — оживилась она.

— Лучше, — улыбнулся Одуванчик. — Предлагаю сразу начинать меня благодарить.

Вытряхнув содержимое серого мешочка на ладонь, Лина-Лин на мгновенье замерла. Потом зажала оказавшийся внутри бутылек между двух пальцев и подняла к солнцу. Желтовато-зеленая жидкость стала еще более яркого, неестественного света.

— Правильно, покажи всем, что у тебя есть запрещенное магическое зелье. Давно тебя не вели на костер, — апатично заметил Джен.

— Это то, о чем я думаю? — тихо, с замиранием сердца спросила девушка.

— Да, — серьезно кивнул Одуванчик. — Выпьешь и забудешь его. Навсегда. И больше никаких слез по ночам, никаких грустных мыслей и тоски. А главное — никакого Проклятья.

Лина-Лин задумчиво рассматривала сияющую водичку в бутыльке.

— А если она забудет его и еще что-нибудь важное, — предположил Джениус. — Например, его и арифметику. Или его и вышивание. Или вдруг… как кусаться и царапаться…

Последнюю фразу Джен произнес даже несколько взволнованно.

— Тогда она станет довольно бесполезной, — добавил он, потирая подбородок.

Девушка слышала их разговоры будто издалека, все ее внимание было поглощено подарком.

— Чего же, интересно, выпила твоя сестра перед тем, как забыть, как готовить?

— Несколько бочек эля так точно. Хотя нет, это было перед тем, как она забыла про собственные уши.

— Зачем же про них помнить? — удивленно спросил Марко.

— Приходится, когда у тебя есть еще и кошачьи, — любезно пояснил брат. — Девчонка забыла спрятать ушки, чем до смерти перепугала посетителей трактира. Собственно, после этого ее и пытались сжечь.

Лина-Лин не реагировала. Закончив созерцание, она крепко сжала зелье в ладони.

— Спасибо, Одуванчик, — тихо, слегка охрипшим голосом поблагодарила она.

А потом разжала кулак и медленно развела пальцы.

Бутылек упал на камень, и кусочки толстого стекла разлетелись в разные стороны. Жидкость потекла по твердой поверхности в землю.

Одуванчик открыл и закрыл рот, он явно был удивлен. Лапуля ничем не выразил своих эмоций.

— Самое худшее преступление — это убийство любви, — задумчиво протянула Лина-Лин, отряхивая руку.

— Глупая кошка! — искренне возмутился Марко в конце концов. — Сказала бы, что оно тебе не нужно, я бы его продал в Ашере в три раза дороже, чем купил!

— Извини, — пожала она плечами. — Слишком велик был соблазн. Я могла выкрасть его по дороге и выпить.

— Эту женщину не понять, — пожаловался Одуванчик ее брату, ища поддержки.

— Я давно уже и не пытаюсь, — покачал тот головой.

И они тронулись в путь. Джен и Марко обсуждали встречу с Маршалом Лионелем в трактире, но Лина-Лин была сегодня молчалива.

Перед глазами все стояла та яркая магическая жидкость. Может, все же нужно было ее выпить? Эта любовь делала ее слабой.

Она часто вспоминала их недавнюю встречу.

Да, пару дней назад она самым натуральным образом поддалась слабости — разыскала брата для того, чтобы как бы невзначай увидеться с Хранителем.

Он и до этого казался ей богом, а после четырех бокалов вина тем утром, она и вовсе легла на диван в его кабинете и старалась даже не смотреть в ту сторону. Первая встреча за месяц. Столько безудержной лихорадочной радости, и столько невыносимой черной грусти одновременно. Лина-Лин не знала, как ей справится со всем этим.

Впрочем, периодически она открывала один глаз и поглядывала на Данте. Всегда нравилось ей смотреть в его глаза. Они все время меняли цвет. Все оттенки зеленого перетекали один в другой. Часто это был совсем белесый зеленый, будто цвет растворялся в воздухе. А иногда вокруг зрачков разливался чистый изумруд.

После нескольких месяцев отношений девочка впервые заметила это и очень удивилась, что не могла разглядеть этого чуда раньше. А потом поняла, что всю необычайную волшебную красоту могут видеть далеко не все. Только очень близкие люди. Лишь те, кто постоянно заглядывает в глаза Данте. Те, кто любят его.

— Отчего твои глаза меняют цвет? — иногда спрашивала она.

— От хмеля, — неизменно отвечал он, но улыбался так, будто хотел сказать что-то совсем другое.

Конечно, он не общался с ней в то утро. О чем было говорить Верховному Хранителю и служителю Ордена пятой ступени? Какие-то беседы о деле с Джениусом и Марко. Кошке было не интересно — она и так поняла, что надо разыскать Шенена. Эту историю Лина-Лин давненько слышала.

Гораздо больше ее занимали перетекающие оттенки цвета его глаз. Вот они стали ярко изумрудными. А спустя несколько минут превратились в дымчато-зеленые, потом совсем побледнели, но вскоре опять засияли цветом травы, если смотреть через стекающую по ней росинку.

Зрелище было таким завораживающим, что она забыла обо всем. Он глянул на нее всего пару раз за всю встречу. Сердечко колотилось в груди и предательски настукивало: «Он не любит тебя. Ему все равно. Он забыл, все забыл. Все, что было между вами — не важно больше».

Выходя из кабинета, прежде, чем решиться отдать ту злосчастную записку, Лина-Лин загадала — если она поймает его взгляд в зеркале, если он смотрит ей в след, значит все еще есть чувства. Живо все то, что шептал он ей ночами, сжимая в объятьях…

А теперь взять и забыть это все? Как же она сможет вот так просто вычеркнуть из памяти самую главную часть своей жизни? Что тогда останется?

— Лина-Лин, немедленно прекрати думать о Данте! — услышала она голос Марко над самым ухом.

— И вовсе я о нем не думаю! И без твоего дурацкого зелья! — соврала она. — К твоим сведениям, я размышляла о том, какую похлебку приготовить вам на ужин, коли нам опять ночевать в лесу.

И Лина-Лин действительно принялась усиленно думать о похлебке.