Следы следов

Мария Фомальгаут

Может ли кошмару сниться кошмар?Зачем сажать дом на цепь?Почему года идут на циферках?Зачем тангенсы танцуют танго?А если танго танцевать некому, может ли оно станцевать само себя?Зачем дождику зонтик, а зонтику дождик?Кто быстрее – мельница или самолет?Зачем восстал июль?Вы можете прочитать в книге… или нет, постойте, это не вы читаете, это книга читает вас. И никуда вы от неё не денетесь, она уже заметила вас и вышла за вами на охоту…

Колокол, бьющий нисколько

Три тысячи какой-то там день пути, снова бросают якорь — в никуда, снова колокол бьет сколько-то там непонятно сколько, снова все идут не то на ужин, не то на завтрак, не то на не пойми что, снова кто-то кого-то спрашивает, а где чай, снова кто-то кому-то отвечает, что чай в баре, да почему он в баре, да нипочему, потому что ну вот так оно все. Потом идут в театр, там спектакль про что-то там, люди уже сами спектакли ставят про какие-то гонения и дальние края, где все будет хорошо, только бы туда добраться.

Я хочу кричать во все горло — это уже было, было, вчера было, и позавчера, и неделю назад, и год назад, вы вот так же шли по коридору и обронили перчатку — помните? — и я её подобрал — помните? — и вы сказали спасибо — помните? — и мы сидели за одним столиком, а потом вы пригласили меня в каюту — помните? А иногда я специально не проходил тем коридором, и перчатку поднимал кто-то другой, а были дни, когда вы её вообще потеряли, и не нашли. Помните? Помните? Да вы ничего не помните, где вам, вы не замечаете, что происходит.

Я хочу кричать — и понимаю, что меня никто не услышит, они не поймут, они не хотят понимать, им хорошо вот так, чтобы бросать якорь в никуда и слушать колокол, бьющий не пойми сколько.

Вечером я беру шлюпку, я приглашаю вас прокатиться, вы соглашаетесь, вы всегда соглашаетесь, мы плывем куда-то в никуда прочь от лайнера — я в который раз пытаюсь заметить, в который раз не замечаю, когда лайнер, только что бывший позади нас, оказывается спереди. Я пытаюсь обратить ваше внимание — вы киваете, ну да, был сзади, теперь спереди, и что?

Я не могу так больше, я ненавижу этот якорь, брошенный в никуда, этот колокол, звонящий нисколько, этот не то ужин не то завтрак не то не пойми что, где чай подают где-то нигде, на седьмой палубе, на какой седьмой, если их всего шесть. Я не могу перечитывать одну и ту же газету, кому-то отказали в убежище, кого-то ждет смерть на родине, мне-то до всего этого какое дело. Перебираю записи, которые, кажется, не должен не только знать, но и вообще видеть, угол падения, угол отражения…

…я знаю, что делать, я знаю, что делать, кричу я им всем, всем — ну только попробуйте сейчас не услышать и не понять, я знаю, как нам всем выбраться отсюда. Почему вы все смотрите на меня так недоуменно, киваете с пониманием, да, да, конечно, почему вы смотрите так, будто я говорю вам что-то очевидное, само собой разумеющееся, вы что, знали, как выбраться из этого замкнутого пространства… знали? Вы что, знали, да?

Не понимаю, почему они все знают и ничего не делают, почему никто не пытается разомкнуть круг, вернее, треугольник, почему никто не пытается вырваться отсюда, вот вы, например, вы потеряли перчатку, я подобрал, вы сказали спасибо, — почему вы не пытаетесь выбраться отсюда, почему, почему. Мне не отвечают, упорно делают вид, что меня нет, начинаю чувствовать, что меня и правда нет. Ухожу в свою каюту, перечитываю опостылевшую газету, кому-то отказали в убежище, кого-то ждет смерть на родине — понимаю все.