Сон в летнюю жизнь. Повесть. Перевод с чешского

Мария Червинкова-Ригрова

Имя чешской писательницы Марии Червинковой-Ригровой (1854—1895) главным образом осталась в истории мирового искусства прежде всего как автора двух известных миру опер Антонина Дворжака. Её перу принадлежат несколько повестей, а также литературоведческие записки и мемуары.В книге использованы иллюстрации и работы чешского художника Карела Шимунека (1869—1942).

***

Был ясный полдень. Солнце играло, как летом. В дальнем уголке сада на лавочке под кустами жасмина в приятной прохладе обе девушки уселись за рукоделием.

Воздух был напоён ароматом жасмина. Ольга обернулась, чтобы рассмотреть нежные белые цветы, распустившие свои бутоны. Лидушка вышивала, но то и дела отрывала взгляд от работы.

Потом схватила Ольгу за руку:

— Смотри!.. Нет, направо! Видишь как дядюшка Ондржей по сторонам оглядывается? Нас ищет? Нашёл! К нам идёт.

Бойкая головка еле сдерживала озорной смех.

— Не оборачивайся! Смотри сквозь ветки: он не видит, что мы его заметили, — прошептала она Ольге, — Смотри, как поправляет галстук, как отряхивается, манжеты осматривает… Боже! Подумать только! Дядюшка Ондржей поправляет галстук! Ольга, это многое значит! А в руках какие-то книги… Ну сейчас уморит своей философией.

Пан Ондржей приблизился, и Лидушка сразу склонилась над своим вышиваньем, только иголка в руках замелькала, будто девушка и впрямь поглощена своей работой. Ольга любезно взглянула на подошедшего.

— Не помешаю… — отозвался тот, встав неподалёку.

— Ни в коем случае! Присоединяйтесь. Я уже устала шить, да и грех всей красоты вокруг не видеть!

— Однако, дядя! Вы в парадном! По какому случаю воскресный наряд? — поинтересовалась Лидушка.

Пан Ондржей покраснел до корней волос:

— Да ничего особенного, — спешно отговорился тот.

— А как эффектно повязан галстук! А ты ещё вполне себе, дядюшка!

Пан Ондржей смущённо взглянул на барышню Ольгу, но та будто пропустила мимо ушей Лидушкины шпильки, и сказала:

— Не возражаете, если посмотрю Ваши книги?

— О нет! Просто… Я подумал, может быть… У барышень нет времени… У меня тут кое-какие лекции.

— А что у Вас ещё интересного с собой?

— Ты ещё спрашиваешь, что интересного?! Не трудно догадаться! Так ведь, дядя? Что-нибудь вроде Критики здравого смысла Канта!

Пан Ондржей нахмурился:

— Критику чистого разума не стоит переводить как критику здравого смысла, — сказал он серьезно.

— По-моему, тоже! Но я догадалась. Или что-то из Гегеля или Шопенгауэра?

— Полюбуйтесь, как наша Лидушка во всём разбирается, — улыбнулась Ольга.

— Вот так и запустила бы тебе в глаза песком, милая Ольга! Да люди вроде нашего дядюшки больше предпочитают книжную пыль!

— У меня с собой простенькие лекции, — пояснил пан Ондржей.

— Да неужели?! Дядюшка Ондржей принёс простенькие лекции! А не романы Поль де Кока?

— Но, Лидушка!

— А барышня знакома с «Дзядами» Мицкевича? — повернулся к Ольге пан Ондржей.

— Они переведены?

— Некоторые части.. По-моему, там невероятная глубина мысли. В самом деле… Мало у кого в мировой литературе так бывает. Читала барышня стихи Юлиуша Словацкого? Тут есть.

Ольга приняла из рук пана Ондржея несколько книг.

— А третья какая? — спросила она.

— Это очень интересная работа. Рекомендую..

Лидушка взглянула на название книги и тут же воскликнула:

— «Gedanken über die Unsterblichkeit der Seele»?² И ты считаешь это «простенькими лекциями», дядюшка?

— Они и правда не сложные! Там так написано, что… неспешно начал пан Ондржей.

— Что даже нашему женскому разуму понятно, да? — оборвала Лидушка.

— Я не об этом.

Ольга, перелистывая страницы, сказала:

— Эта книга читана усердно. И не только Вами?

— Да… Неоднократно. Мне её передала…

— Передала? Вам её дала дама?

— Дядя, дама?

— Да.

— Местная, из Дубкова или из Карловиц? Дама! Знакомая тёти Маховой?

— Пани Ждарска.

— Ах! — вырвалось одновременно у девушек.

— Ты знаком с пани Ждарской? Дядюшка, ты никогда не говорил об этом!

— Мы только однажды виделись…

— Из-за этой книги? — спросила Ольга.

— Да, доктор просил почитать что-нибудь о бессмертии души…

— А она дочитала эту книгу? — тут же спросила Ольга.

— Нет.

— А почему?

— Потому что умерла.

Лидушка, разом закрыла книгу, которую только что попыталась взять, и быстро вернула её пану дяде Ондржею.

На мгновение все смолкли.

— А что, дядя, она была хороша собой, красива? — нарушила тишину Лидушка.

Пан Ондржей пожал плечами:

— Хороша собой или красива? Всё зависит от того, как это понимать…

— Да что там понимать! Говори, как есть, как она тебе показалась. Красивой?

— Красивой. Но я её уже в болезни застал.

— А доктор… Дружил с ней? — спросила Ольга.

— Конечно.

— И даже был влюблён? — перебила Лидушка.

— Откуда же мне знать? — слегка улыбнувшись укорил пан Ондржей.

— Да Вы прямо ничего не знаете, дядя! И ни в чём не разбираетесь, хотя и ученый, тоже мне, пан профессор… Ох!

Пан Ондрей усмехнулся:

— Паном профессором уже не стану…

— Как же так? — возразила Ольга.

— Не преподаю.

Но ведь будете?

— Нет.

— Почему? Зачем оставили своё дело?

— Да так… Не по душе… Не хотелось…

— Может, ещё вернётесь!

Тот отмахнулся со странной улыбкой:

— Была такая мысль… Но говорю же, не хочу связываться.

— Связываться?

— Связываться с теми же устоями, что и прочие.

И пан Ондржей рассмеялся, своеобразно, приглушённо. Будто сам с собой, сотрясаясь больше телом, и вскоре смех почти не был слышен.

— Мне всё это казалось… однообразной жвачкой, — и он опять засмеялся.

— Какой абсурд! Учить молодежь, открывать ей духовный мир, действовать… А Вы… Не хотите «связываться»…

— Учить? Всё это поверхностно.

— От Вас зависит, будет ли поверхностно.

— Я не верю в это! Все учатся поверхностно… И всё это в соответствии с учебным планом, подробно разбирать каждую квадратную милю Междуречья? Эх! Не по мне это всё!

— А по работе не тоскуете?

— Мало ли другой работы? Может ли человек когда-либо быть готов?

— Готов? К чему?

— К жизни? К познанию?

— Познавать всю жизнь?

— А что есть высшее познание, как не поиск истины?

— Познание! Бесплодные усилия! Нет, нет, не знаю, что ответить! Какая-то мысль! Не знаю, как объяснить… — поспешно, говорила Ольга в пылу спора.

Издали послышался голос пани Маховой.

— Тётя зовёт! — заметила Лидушка.

Все встали и засобирались.

— Но мы не договорили! В другой раз продолжим? — спросила, Ольга.

— Конечно, барышня!

— Не продолжайте! — смешно скривилась Лидушка.

Тут Ольга остановилась по пути и тихо попросила, будто извиняясь:

— Будьте так добры, одолжите мне книгу?

— «Дзяды»?

— Нет,.ту, что читала пани…

— С величайшим удовольствием. И если заинтересуетесь бессмертием души, могу порекомендовать книги и поглубже этой..

— О нет, нет… Можно ту самую?

— Несчастливая! Зачем от неё философские книги брать! Ещё беду на себя навлечёшь! — засмеялась Лидушка.

Ольга поспешно взяла поданную книгу, и так же быстро спрятала ее в сумочку ручной работы. Навстречу им шли доктор с пани Маховой.

— Веду гостя, — пояснила тётя.

Девушки протянули руки.

Он протянул в ответ свою, неохотно с молчаливым холодным поклоном.

— Я сочла долгом воздать доктору за труды.

— А Вам, тётечка?

— Жена городничего приехала.

— О, Боже, вот ужас! — воскликнула Лидушка

— А где пан советник? — сухо отозвался доктор.

— Скоро выйдет в сад!

— Возвращайтесь к нам скорее! — сказала вслед тётя.

— Вернусь, милосчтивая пани!

Лидушка что-то прошептала тёте, пока остальные молчали.

Ольга направилась обратно к лавочке, размышляя, как начать разговор.

«Что с ним случилось?» — подумала Ольга, сравнивая его нынешнее волнение и радостный вид при их недавней встрече на дороге, с оцепенением теперь.

Доктор испытующе оглядел всех присутствующих. В этом взгляде будто мелькала искра недоверчивости, как будто задавался вопросом каждому лицу: «Что полагаете? Мне не стоило приходить?

Всё же встретившись с со слегка насмешливым и встревоженным взглядом Ольги, он сменил холодный взор на улыбчивый.

— По лицам барышень вижу благодатное влияние Дубковского воздуха. Всего за несколько дней…

— Пан доктор, тут не только в воздухе дело, а кажется, в какой-то миг… Мы старались…

— А барышня, кажется, слегка расстроена, — чуть улыбнулся но добродушно, без насмешки пан Ондржей.

— А разве можно расстроить молчаливого человека? — поинтересовался доктор.

— Ах, доктор! Это двое скучных людей — Ольга считает, что жизнь дана для воспитания молодого поколения, а дядя — что главное познание жизни через книги. А теперь они и Вас могут втянуть в свои беседы.

— Наша Лидушка преувеличивает. Я просто высказался, что истина человеком непознаваема.

— Но нет высшего счастья, чем познание, — вырвалось у Ольги.

— Полагаете? Благороднее и достойнее человеку познавать истину, чем унижаться реальной жизнью, принимая её в сердце, независимо от внешних событий? — и лицо пана Ондржея вдруг ожило, а глаза засияли особым светом.

— Боже, как прекрасно! Только что даст бесцельное познание истины? Или у Вас есть цель? — возразила Ольга.

— У всего сущего нет высшей цели. Есть лишь жизнь в истине, духовность…

— Жизнь, говорите? Жить самому по себе со своими мыслями, не делая никому ничего кроме себя? Это эгоизм!

— Всё на свете устроено гармонично. Душевный порыв одного может стать порывом всего человечества…

— О, я не настолько сильна в науке, чтобы ответить, но, по-моему, Вы не правы. Что толку прочим от Вашего душевного порыва? Пан доктор, может, поможете мне? Как Вы полагаете?

Доктор очень удобно расположился в кресле, закинув голову на спинку, а ногу на ногу. Спор двоих он наблюдал с кривоватой усмешкой.

— Что я полагаю? Да ничего. Просто думаю, не будь у пана Ондржея своей доли Дубкова, не стал бы он рыться в этих трудах, у него были бы другие цели и задачи в жизни…

— Вы ошибаетесь, доктор, и очень ошибаетесь! — воскликнул пан Ондржей с негодованием, совсем не вязавшимся с присущей ему мягкостью, — Никакие внешние события не влияют на судьбу, и не отражаются на духовной жизни…

— Если бы Вы голодали… или пальцы торчали бы из Ваших худых ботинок…

— Был бы расстроен…

— И только?

— Думаю, как и каждый.

Доктор пожал плечами.

— Я не собираюсь спорить с Вами, раз так уверены. Но задам небольшой вопрос. Взгляните на то поле!

— И что? Свёклу выкопали.

— Да, выкопали свёклу. Пойдите с ними, потрудитесь серпом с утра до ночи согнувшись. А потом вечером вернётесь домой, а там вас ждут пятеро детей с в криками: «Папа, мы хотим есть!» И какое Вам после этого будет дело до поисков истины и смысла жизни?

— То, что далеко не каждому дано сподобиться достигнуть благородной цели, не означает…

— И сколько же, по-Вашему, вот таких избранных, которые, если повезёт, могут бесконечно искать истину в своих книгах? Барышня права, Вам и дела нет до других, вроде крестьян, копающихся в поле! И это Вы считаете умственным прогрессом?

— Полагаете, я им не сочувствую, если не работаю как они?

— Работаете? Попробуйте. Всё это лишь благие намерения. Как полагаете, барышня? А Вы, барышня? — резко обернулся он к молчавшей Лидушке, — Что лучше: в Дубковском саду читать философию или копать в поле свёклу?

— Это, поверьте мне, трудный вопрос! Если бы мне кто-то предложил, либо целый день слушать дядину философию, либо весь копать свёклу, я бы затруднилась с ответом…

— Правда? — и глаза доктора при взгляде на Лидушку, заблестели, а сам он громко и весело расхохотался, запрокинув голову.

— А ещё, пан Ондржей, Ваша племянница плохо воспитана.

— Может, задержитесь у нас? Скоро будет готов кофе, — сказала Лидушка.

Все встали и пошли вниз к дальней части сада.

Пан доктор говорил с Лидушкой, Ольга пошла проводить пана Ондржея, но рассеянно отвечала на его вопросы.

«Какой странный, пан доктор! — подумалось ей, — Так трудно иногда понять по голосу, то звучит сухо, то вдруг очень тепло. И почему сегодня поначалу был так сдержан? А теперь вот растаял.

Неподалёку от усадьбы было приятное местечко под несколькими клёнами, кроны которых соединялись ветвями в купол. Вокруг стола, покрытого красной скатертью восседало небольшое общество. Жена городничего разливала кофе и беседовала с паном городничим, пытаясь развлечь всех, восседая во главе стола.. То была темноволосая, бледная дама, с длинным, узким лицом, острым носом, и яркими, светлыми, глазами-бусинками. На ней было серое шёлковое облегающее платье, и она то и дело демонстративно поправляла тощей ручкой чёрный кружевной чепец.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

[1] [1] Мысли о бессмертии души (нем.)