Её тёмные крылья

Мелинда Солсбери, 2022

Сколько Кори себя помнила, Бри всегда была её лучшей подругой. Они были почти сёстрами, пока на празднике девушка не застала подругу в объятиях собственного парня. Жестокое предательство в один момент разрушило нерушимую связь. Прежний мир Кори рухнул. Но теперь Бри мертва, а Кори винит в этом себя, ведь она так желала подруге смерти… Одинокая и убитая горем девушка ещё не подозревает, что Загробный мир гораздо ближе, чем ей казалось. Случайный поцелуй с очаровательным таинственным незнакомцем на вечеринке – почему это случилось именно в ту ночь? Вскоре девушка узнаёт, что притягательный Аид, Повелитель мёртвых, уже наблюдает за ней и ждёт новую гостью в своём царстве…

Экспозиция

Она, конечно, не настоящая сивилла, как знаменитые прорицательницы из Афин, Лондона и Нью-Йорка, утверждающие, что их устами глаголют боги — и кто знает, после сегодняшнего я готова им верить, — но именно так Бри называла ее, когда мы были маленькими, и прозвище прилипло к ней. Вообще-то, она ведьма.

Настоящая ведьма, накладывающая заклятия, гадающая по картам и танцующая нагой под полной луной. В детстве я была буквально одержима ею. Не потому что та была ведьмой, а потому что жила на собственном островке примерно в трех милях от Острова, сама выращивала свою еду и делала что душе заблагорассудится. Я хотела жить, как она, когда вырасту. А потом повстречала ее лично.

Первый раз к сивилле я попала вместе с Бри, и это случилось в тот же год, когда мы прокололи уши, за несколько дней до Тесмофории. Мы одолжили — читай «украли» — лодку кузины Бри и переплыли неспокойное море, потому что подруге позарез нужно было узнать свое будущее, и она была уверена, что сивилла расскажет ей об этом.

«Кор, я должна знать, что существует другая жизнь, кроме Острова. Обязана узнать».

Я отправилась с ней, потому что мне тоже нужно было узнать свою судьбу.

В какой-то момент во время летних каникул, которые он провел на материке, Али Мюррей внезапно из надоедливой мелкой козявки превратился в шестифутового широкоплечего красавца с отросшими кудрями вместо маминой стрижки. Он ворвался в класс за несколько секунд до звонка, скользнул на свое место и подмигнул мне, отчего я покраснела, осознав в тот же миг, что он горяч. Следующие два месяца я молилась Афродите, чтобы одноклассник обратил на меня внимание, чтобы я понравилась ему.

Это был первый секрет, который я утаила от Бри.

Следующий раз я побывала у сивиллы почти два года спустя. Я, стащив ночью лодку у кузена Бри, поплыла на островок в одиночестве, потому что мой парень едва ли отвечал на мои сообщения и постоянно куда-то исчезал, впрочем, как и моя лучшая подруга, которая растворялась в воздухе именно тогда, когда я больше всего в ней нуждалась.

В тот раз сивилла даже не потрудилась достать свои карты. Она оглядела меня снизу вверх, покачала головой и попросила еще раз повторить то, что я только что сказала. По-прежнему ничего не понимая, я повторила, пока она медленно кивала в такт моим словам, словно я была недалекой. И тогда я поняла, что действительно была дурочкой.

Я обозвала ее словом, начинающимся с той же буквы, что и «сивилла», и ушла. Через три дня я наконец-то получила ответ от Али, который предложил прогуляться до бухты и…

Сомневаюсь, что сивилла обрадуется, когда увидит меня вновь, но я не вижу других вариантов. Если кто-то и может рассказать мне об этих листьях, то только она. И, когда я узнаю, что это такое, возможно, станет понятнее, в какую переделку я вляпалась. Гермес требовал все забыть, но он также говорил и о том, что наказания не последует, а потом пытался меня отравить. Мне пригодится любая помощь.

Положив полотенце на радиатор, я заворачиваю листья в салфетку. Затем надеваю чистые джинсы и свитер, провожу расческой по волосам и завязываю их на затылке в узел. На кухне натягиваю свои садовые ботинки и достаю из кладовой бутылку красного вина в качестве скромного подношения, дабы извиниться за прошлый раз. Пишу записку для папы и Мерри: «Пришлось ненадолго выйти, не беспокойтесь. Все в порядке», — на случай если они вернутся раньше меня, а затем достаю из шкафа свой дождевик. Карманы шуршат, и я запускаю в них руки, вытаскивая оттуда пригоршню семян и внимательно разглядывая их. Интересно, что это? Впрочем, семена могут и подождать, поэтому я запихиваю их поглубже в дождевик, а сверху сую бутылку вина. Салфетку с загадочными листьями аккуратно убираю в другой карман.

Шторм закончился, и на улицах Дейли воцарилась тишина. На дверях магазинов и других заведениях развешаны таблички «Закрыто», украшенные траурными лентами. Если бы не это, а также не лужи и слабые блеяния овец, я бы испугалась, что вновь очутилась в том жутком сне, повторяя утро заново, словно попала в ловушку ужасного сизифова кошмара. Мне было бы спокойнее, если бы по улице прошел хоть один человек, но, похоже, все отправились на похороны.

«Тем лучше, зато никто не увидит, как ты крадешь лодку», — думаю я, пробегая по мокрым дорожкам. И действительно, в гавани ни души, а в здании темно и пусто.

Катер Коннора, с небольшой каютой, пришвартован в дальнем конце крохотного причала, напротив маяка моего отца. Летом Коннор катает немногочисленные группы туристов, прибывающих на Остров, показывая им тюленей и китовых акул, что охотятся в наших водах, и туманно намекая на то, что можно увидеть русалок и сирен, если повезет. Это, конечно же, было ложью, потому что вода здесь слишком холодная для них. А зимой, как и большинство катеров и лодок, судно сиротливо покачивается на приколе. Целиком и полностью в моем распоряжении.

Заскакиваю в лодку, проверяю уровень бензина и нащупываю под панелью управления ключи, заботливо оставленные для меня хозяином. Выпрыгнув на берег, я отшвартовываю судно, сматывая и забирая с собой влажный проволочный канат, прежде чем возвращаюсь обратно и поднимаю якорь. Убедившись, что вокруг никого нет, я берусь за руль, вставляю ключи и завожу мотор, аккуратно отплывая от пристани в открытое море.

Островок сивиллы находится на противоположной стороне от того места, где я видела Загробный мир, и это радует. Я слежу, не появятся ли другие лодки или морские обитатели, наблюдаю за чайками и бакланами, пролетающими надо мной. Длинная темная тень мелькает под водой в нескольких метрах от меня, и я перевожу катер на круиз-контроль, обшаривая карманы в поисках телефона.

Тут-то я и вспоминаю, что он так и остался лежать в моей комнате на зарядке. Ругая себя на чем свет стоит, я ожидаю, что тюлень или дельфин, возможно, вынырнут на поверхность, но их отсутствие слегка оправдывает забытый телефон. Мне действительно нужно начать носить его с собой снова: это облегчило бы мне жизнь, если бы тогда я сделала фото Загробного мира. Я снова встаю за руль и направляю лодку к островку, который едва маячит на горизонте.

Когда огибаю остров, чтобы пришвартоваться к берегу, я замечаю лодку в открытом море, направляющуюся в сторону Острова. Она весельная, что и привлекает мое внимание: вода стекает с весел, когда те разрезают поверхность водной глади, прежде чем вновь погрузиться под волны, толкая лодку вперед. Гребец должен быть невероятно сильным, чтобы плыть по океану, а еще и не очень умным, особенно в такое время года. Я замедляю ход катера, чтобы не усложнять работу смельчаку водяными валами, и выглядываю, когда мы равняемся друг с другом.

Я вздрагиваю, увидев бледного, сероватого пассажира, который сидит на носу лодки, опустив голову и сложив руки на коленях. И вздрагиваю снова, когда замечаю фигуру в капюшоне с очень мощными руками, которые снова и снова разрезают веслами воду.

Нет. Не может быть.

Это Лодочник. Тот самый Лодочник.

Словно почувствовав мой взгляд, Лодочник поднимает голову, и его красные глаза встречаются с моими. Он замирает, а затем взмахивает рукой в знак приветствия, и я машинально отвечаю ему тем же, салютуя дрожащими пальцами. Так мы и минуем друг друга с приподнятыми ладонями, а после мрачный гребец вновь берется за весла, виртуозно рассекая неспокойное море. Когда я оглядываюсь, его там больше нет.

Гермес утверждал, что молния меня не убила. А еще я говорила с Мерри, пила кофе и принимала душ.

Но живые не могут видеть Лодочника.

Я вновь отпускаю руль и прикладываю два пальца к запястью, пытаясь нащупать пульс. Хоть и учащенный, скачущий галопом, но он, безусловно, есть. На всякий случай проверяю вену на горле — вот они тикают, мои внутренние смертные часики. Я подношу руки к лицу и с шумом выдыхаю, чтобы почувствовать свое дыхание. Хорошо. И все же мне это не нравится. Не нравится видеть третьего по счету бессмертного всего лишь за сутки и, судя по всему, заключить некий контракт с четвертым, если учитывать молнию — а я их несомненно учитываю. Мне не нравится, что они вторгаются в мой мир.

Я прибавляю газу, продолжая путь к островку сивиллы.

Она поможет мне. У нее есть ответы. Должны быть.

Достигнув крохотной пристани, я подвожу лодку бортом и бросаю якорь. Ноги успели отвыкнуть от ощущения земли за столь короткое время, и я шатаюсь, пока привязываю лодку к ржавой свае. Дергаю за веревку, чтобы убедиться, что узел и древний причал держатся, а затем осторожно поднимаюсь по узкой лестнице, высеченной в скале и ведущей к вершине холма, где находится домик сивиллы.

Я добираюсь дотуда уже порядком уставшая: ноги болят от нагрузки, пораженную молнией руку покалывает под рукавом. В четверти мили от своего места нахождения замечаю дом сивиллы — такой же серый, как и небо, приземистый и округлый, — а из окон льется золотистый свет. Я начинаю спускаться по тропинке, репетируя свою речь. Начну с извинений. Потом предложу бутылку вина. А после… буду импровизировать.

Больше всего мне нравилось — и до сих пор нравится — в ведьме то, что она тоже садовница. Как моя мать. Как я. Интересно, встречались ли они когда-нибудь, пока мать еще жила здесь? Стоит узнать.

Когда я впервые попала на этот островок, стояло лето: сад благоухал цветами и зеленью, упитанные пчелы пьяно порхали между растениями, бабочки грелись на солнце, распахнув свои крылья. Во второй раз я мало что видела, потому что было темно, а все, о чем я могла думать — это Али. А сейчас, зимой, сад голый, но по-прежнему живой. Пока иду к двери, я замечаю на грядках лук-порей толще моего предплечья, посаженный не рядами, как выращиваю я, а натыканный то тут, то там вокруг капусты и какого-то другого растения с темно-фиолетовыми листьями. Я не узнаю его и схожу с тропинки, чтобы рассмотреть поближе.

«Воровка», — произносит жесткий голос, и, повернувшись, я вижу сивиллу, стоящую в дверях небольшого сарая и наблюдающую за мной, рядом с ней виляет хвостом черный пес.

В прошлый раз, когда я была здесь — когда обругала ее, — она выглядела как древняя старуха и опиралась на трость, смутно напоминающую кость. В наш с Бри первый визит сивилла казалась едва ли старше нас, и только волосы ее были тронуты сединой. Я тогда подумала, как круто она выглядит, словно одна из тех девушек в социальных сетях, на которых мы засматривались во время ночных посиделок, представляя себя на их месте. Я попросила ее позвать свою бабушку, и ведьма разразилась каркающим смехом. «Я та, кого вы ищите. Я всегда она. Не важно, какое на мне лицо».

Я была ошеломлена, но не испугана. Почему-то приняла как данность, что она может менять свою внешность, отматывать годы назад при желании. Это казалось вполне в ее духе.

Ведьма тоже знала, кто я, когда пригласила меня в дом по имени. Бри это не понравилось, и мне пришлось напомнить ей, что сивилле могла рассказать Мерри, которая приезжала сюда дважды в год, чтобы понаблюдать за чибисами, поскольку водила дружбу с хозяйкой.

Сегодня сивилла выглядит как ровесница моей мачехи, а ее волосы, заплетенные в толстые косы, перекинуты через плечи. Она одета в платье, очень похожее на то, что было на мне во сне: длинное и без рукавов, только черного цвета и без пояса на талии. Оголенные руки покрыты ровным слоем загара. Ноги тоже босые, как были мои. Я вздрагиваю. Это просто совпадение.

— Я не собиралась ничего трогать, — сообщаю я. — Я лишь хотела посмотреть, что вы выращиваете.

— Я говорила не про растения. Уже дважды ты украла лодку Коннора Давмьюра. Третий раз — и она твоя.

— Не думаю, что закон мне позволит.

— А что ты можешь знать о законах? — отзывается она. — Вероятно, недостаточно, раз снова прибываешь сюда на украденной лодке. Чего ты хочешь? Пришла снова осыпать оскорблениями бедную одинокую женщину?

Я краснею.

— Простите меня за те слова. Мне не следовало так разговаривать с вами.

— Ты была зла, — говорит она, глядя мимо меня куда-то в сторону. — И до сих пор злишься. Ты — одна сплошная злость, она изливается из тебя, словно вино из треснувшего бокала.

Ее слова, так похожие на слова отца, смущают меня. Но также напоминают о моем даре, что я принесла с собой. Я достаю его из кармана и протягиваю сивилле.

— Кстати о вине, это для вас. В качестве извинения. Вы были правы. Мне стоило прислушаться.

— Я всегда права. Оно тоже украдено? — Она кивает на бутылку.

— Оно из моего дома, — уклончиво отвечаю.

— Стало быть, ответ «да». — Она подходит и принимает бутылку, поворачивая ее, чтобы рассмотреть этикетку. — Недурно. Тебе, должно быть, действительно жаль. Или же ты не знала его ценности, когда брала. — Ведьма смотрит на меня, нахмурившись. — Итак, что ты задумала? — бормочет она, поднося руку к моему рту.

Я отстраняюсь, и она бросает на меня проницательный, испытующий взгляд.

— Тебе лучше зайти внутрь.

С этими словами она проскальзывает мимо меня в дом, собака бежит за ней по пятам, а я следую прямиком на кухню.

Собака сразу занимает место подле видавшей виды старинной газовой печи, которая обогревает комнату. На плите в старой чугунной кастрюле булькает нечто, пахнущее сладостью и дурманом. Пол выложен черно-белой плиткой, напоминающей гигантскую шахматную доску, по которой я, словно пешка, следую за королевой. Мои глаза скользят по столешнице с въевшейся в дерево грязью, которая заставлена различными бутылками и банками, заполненными порошками, травами, листьями и жидкостями. Единственное окно заросло мхом, а в банках из-под варенья нашли себе теплый приют какие-то растения. Ведьмовские дома в сказках всегда представляются какими-то жуткими и страшными, но в этом доме я была бы счастлива. Не хватает разве что нескольких кошек. И симпатичного лесника по соседству. Я думаю о юноше с Тесмофории, и бабочки порхают у меня в животе.

Сивилла ставит бутылку вина на испещренный зазубринами дубовый стол, занимающий полкомнаты, и направляется к раковине, чтобы вымыть руки. Я наблюдаю, как вода смывает землю и грязь, и гляжу на собственные руки, на въевшуюся черноту под ногтями. «Садоводство — это скучно», — сказал Али. Дурак.

Она оборачивается ко мне, вытирая руки о подол платья, и слегка улыбается.

— Скажи мне, Кори Аллауэй, что привело тебя ко мне вновь. И не трать мое время, если это снова из-за мальчишки Мюррей. Я уже дважды говорила, что он не для тебя.

Мои щеки пылают.

— Это не из-за него.

— Да неужели. — Ведьма лукаво улыбается, словно мы две заговорщицы. — Тогда рассказывай.

Я глубоко вздыхаю и достаю из кармана бумажный сверток. Осторожно разворачиваю его под пристальным взглядом сивиллы и протягиваю ей салфетку, в центре которой выделяется комок травы. Ведьма принимает ее, внимательно разглядывает, принюхивается и снова поднимает на меня взгляд. Ее улыбка исчезла, сменившись пронизывающим взглядом. Мы больше не заговорщицы.

— Где ты это достала? — Ее голос дрожит.

— Что «это»? — спрашиваю я.

— Ответь мне, где ты это достала.

Я колеблюсь.

— Мне приснился сон, — начинаю я. — Только не думаю, что это был сон. Не совсем. — Вслух это звучит куда абсурднее, чем в моей голове, но сивилла кивает, и я продолжаю: — Я возвращалась из… одного места, — поправляю себя. — И в меня попала молния.

Ее глаза расширяются.

— Покажи мне, — требует ведьма. — Покажи мне, куда.

— Кажется, она и не должна была меня убить, — бормочу я, расстегивая дождевик и снимая левый рукав. Задираю свитер и поворачиваюсь, показывая ей свою спину.

Сивилла пробегает холодными пальцами по шрамам, очерчивая некоторые из них.

— Ты в порядке, — говорит она. — Несколько дней поболит, возможно, немного сдавит грудь, но тебе повезло. Я могу дать что-нибудь, чтобы немного облегчить процесс. А с чего ты взяла, что она не должна была тебя убить?

Я опускаю свитер и снова надеваю дождевик, прежде чем ответить:

— Мне поведал об этом тот, кто дал эти листья. — Я слишком напугана, чтобы произносить его имя на случай, если он каким-то образом сможет услышать. Проблем мне и без этого хватает. — Думаю, он отнес меня домой после удара молнии и, пока я была в отключке, проник в мой сон. Там он пытался заставить меня кое-что сделать, а затем затолкал эти листья мне в рот. Но я не проглотила, лишь притворилась. А когда проснулась, листья все еще были у меня во рту, — завершаю рассказ. — Поэтому я сомневаюсь, что это был сон. Но не понимаю, как он мог быть реальностью.

Прекрасное предложение, чтобы подытожить события последних суток.

Сивилла задумчиво смотрит на меня.

— Я спрошу еще раз, что ты задумала?

— Я просто хочу узнать, что это. Вы можете мне сказать? — Я киваю на комок зелени в ее руке. — Это яд?

Она раскладывает листья на ладони.

— Это непенф.

— Что за непенф? — спрашиваю я. Никогда не слышала об этом.

Ведьма кусает губы, подбирая слова, прежде чем отвечает мне:

— Разновидность водяной лилии, что растет в водах Леты. Только в Лете. Ты знаешь, что это за река? Где она протекает?

Я слегка киваю, мое сердце замирает. Стоило догадаться.

— В Загробном мире.

Значит, листья передал Аид. Должно быть, отдал Гермесу на случай, если я откажусь забыть или попытаюсь бороться. Или чтобы убедиться, что я сдержу свое слово.

— Ты не кажешься удивленной, — говорит ведьма. — Человек, который дал тебе это, как он выглядел? Темноглазый? Темноволосый? Смертельно бледный?

— Это был не он. Это был не Аид, — произношу я его имя. — Гермес дал мне их. — Мой голос едва слышен. — Но он пришел с посланием от… другого. Так что… — Я прерываюсь.

Сивилла кладет непенф на стол и подходит к комоду, открывая ящик и начиная в нем яростно копаться. Я смотрю на пучок влажных листьев. Они совсем не похожи на выходцев из Загробного мира. Они похожи на листья крапивы, которые я однажды пыталась заварить в чай. С растениями всегда стоит быть начеку: можно запросто съесть или потрогать что-то смертельно опасное, не зная этого, а к тому времени, как ты осознаешь, оно…

Конец ознакомительного фрагмента.