Пьяное счастье

Михаил Берман, 2023

Оригинально написанные рассказы на любой вкус – возвышенные, романтические, откровенные, меланхоличные, остроумные, с неожиданными поворотами повествования.

Отважный мореплаватель

То, что муравей — разумное существо, я знал давно (исходя из концепции, что человек разумен и после встречи с муравьем-депрессантом). И вот я открыл, что кошка — также разумное существо, даже относительно степени ее разумности, она является неким промежуточным звеном между муравьем и человеком. В принципе, человек ничем не уступает ни муравью, ни кошке, но он постоянно врет, утверждая, что он может все или, по крайней мере, многое. Врать всегда глупо, но такая человеческая ложь — ложь вдвойне.

Кошка постучалась ко мне в домик и вежливо попросила колбасы. Я незамедлительно протянул бутерброд.

— Без хлеба, пожалуйста, — застенчиво попросила она.

Я разобрал бутерброд, дал ей колбасу, а себе оставил хлеб.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Правда, она не очень вкусная, — сказал я.

— Нет, нет. Вы ошибаетесь — я никогда не ела такой замечательной колбасы.

— Ты чудо-кошка, — я пришел в восторг. — Такое обращение я встречал в романах, и то не по отношению к себе.

— Вы любите читать? — живо спросила кошка.

— Терпеть не могу.

— Тогда почему читаете?

— Остальное для меня вообще невыносимо. Я перепробовал все: рисовать, лепить, сочинять стихи, чертить, доказывать теоремы и еще многое, но через 15–20 минут мои занятия прерывались поглотившей меня целиком и полностью тошнотой, как в романе Ж. П. Сартра"Тошнота". Лицо наливалось кровью от желания проблеваться и ненависти к моему занятию.

Только при чтении книг не тошнило.

— Я слышала, что есть люди, которым все безразлично, но они многое вкладывают в общение с другими людьми.

— Да ты что! Если, например, рисуя, меня не тошнит минут 15–20, то, разговаривая с так называемыми людьми, через минуту-две меня просто разрывает от массы, подступившей к горлу.

Был один печальный случай, когда я довольно долго сдерживал тошноту, мучившую меня с самого начала разговора. И когда мой собеседник приблизил ко мне свое лицо, чтобы шепнуть гнусное окончание неприличного анекдота, я лопнул и с нескрываемым отвращением проблевался ему в лицо. До сих пор помню его закрытые глаза и сморщенное лицо, как будто он резко и нервно вынырнул из воды после внезапного укуса голодной медузы. Так что с людьми мне говорить невозможно.

— А пробовали говорить с кошками?

— Нет, с муравьем пробовал.

— И как?

— Приятно, действительно приятно, мешает только ощущение интеллектуального превосходства муравья над нами.

— Я читала записки мореплавателя Магеллана — он, как и вы, большой мизантроп.

— Разве Фернандо был мизантропом? — удивился я. — Ты придумала.

— Нет, вы что! Знаете, для чего ему потребовалось кругосветное путешествие? Чтобы доплыть до края света, пересечь его и поселиться за краем света, где нет людей. Вы не знаете, что он рассчитывал доплыть и пересечь край света за 120 дней и набрал команду в 40 человек. Каждую третью ночь он подкарауливал какого-нибудь из пьяных матросов и сбивал его ловкой, мастерской подсечкой; тот падал плашмя на палубу, теряя сознание, и Магеллан, подняв пьяное тело, как легкую штангу, над головой, брезгливо, но всегда точно швырял тело в океан уже ждавшим акулам.

Вот вы знаете такой факт, что акулы, беспрерывно кружившиеся возле корабля пять дней, после шестого исчезли и появились ночью девятого дня, затем вновь пропали до двенадцатой ночи, и так далее — 15, 18, 21…

— Мне такое неизвестно. Но поразительнейшие факты!

Я даже прикусил язык. Кошка продолжала меня удивлять.

— Ведь только Магеллан мог позволить себе в жару плавать в открытом океане. Матросы обливаются водой из раскаленных на солнце ведер, а их капитан нежится в приятных водах океана. А акулы, видя на палубе 25 откормленных загорелых бугаев, почти без эмоций смотрят снизу вверх на барахтающегося голого Магеллана, так как те акулы, что умели считать, разъяснили неграмотным акулам, что 25 больше одного. Но акулы, как рабочие стройки и лесорубы Введенского, не владели никаким языком, только кое-кто из них научился считать. Я помню слова Магеллана об акулах:"Они слишком напоминают мне людей, и я питаю к ним антипатию, смешанную с сочувствием". Правда, красиво?

— Очень сильно, — согласился я. Но стоило мне представить людей, как вновь подступила тошнота.

Я отогнал видение и сказал:

— Сильно, но неверно.

Кошка улыбнулась, мягко, совсем по-кошачьи:

— Это Магеллан говорит о себе, а не о вас. Все-таки у Магеллана была одна сильная серьезная любовь.

— Ты же сказала, что он был мизантроп.

— Это была любовь к дельфинам. Заглавие одной части его дневника — "Жалко, что я не дельфин". Он говорил, что будь дельфины менее брезгливы, он бы, плюнув на расчет, угостил бы их в одну ночь всей командой и как-нибудь без помощи этих алкоголиков и животных доплыл бы до края света. Он часто разговаривал с дельфинами.

Дельфины говорили, что, в принципе, они тоже стадо, как и люди: любят говорить, суетиться, приобретать и также врут о себе, что, мол, не просто так они появились, и равных им нет. Хотя, в глубине души, каждый дельфин преклоняется перед килькой — она такая же разумная, как дельфин, но, по крайней мере, не врет.

Магеллан спрашивал у дельфинов, знают ли они, где край света. Они не знали, что ответить, никого из знакомых Магеллану дельфинов этот вопрос не интересовал. И тогда заветной мечтой Магеллана стало найти дельфина-сообщника, соратника, ищущего то же, что и Магеллан. Вдвоем и веселее, и удачнее.

— Послушай, но ведь Магеллану было известно, что Земля круглая — он же не лондонский сыщик Шерлок Холмс без всяких намеков на культуру и образование… Ты читала про Холмса?

— Нет, я не большая охотница до детективов.

— Значит, ты не знаешь про их постоянную шутку, когда их хозяйка, старенькая идолопоклонница, недавно перешедшая в пуританство, миссис Хадсон, разносила им кофе.

— Извините, кому им?

— Был у него друг и сосед, такой же бездельник-холостяк доктор Уотсон. Так вот, вносит миссис Хадсон кофе, а доктор говорит Холмсу:

"Холмс, вчера вы были вновь во всеоружии и разоблачили такого же мерзавца, как мы. Теперь он сможет выстрелить вам в висок, как обещал, лишь на том свете". — "Но, Уотсон, вы же прекрасно знаете, что мое оружие — это всего лишь…"Тут Холмс делает паузу, подмигивает Уотсону, Уотсон хлопает ладонями по столу и кричит:"За…", а Холмс тут же добавляет:"Лупа!" — достает из кармана мутное стеклышко и подносит его к носу миссис Хадсон.

Домохозяйка вскрикивает, опрокидывает поднос и кофе на нем, идет за тряпкой и новым подносом. Так как у миссис Хадсон склероз, Холмс с Уотсоном успешно проделывают шутку еще два раза, а на четвертый добиваются улыбки миссис Хадсон, показывающей, что она знакома с этой шуткой. Но шутники знают, что завтра память миссис Хадсон будет чиста, как не купленные Уотсоном новые стекла к разбитым очкам:"Зачем они мне, Холмс? В битых очках я читаю в сто раз быстрее. Заголовок я читаю, как и прежде, по слогам, а слова проносятся, как длинные и короткие стрелы, лишенные наконечников. Хотите попробовать, Холмс?"–"Во-первых, Уотсон, я не умею надевать очки — сколько раз не пробовал, все время падают, а, во-вторых, я не умею читать. Чтение, Уотсон — одно из глупейших занятий, которые превращают людей в животных".

— Забавно, — сказала кошка. — Но очень пошло.

— Так на чем мы остановились? — спросил я.

— Знал ли Магеллан, что Земля круглая?

Конечно, он слышал об этом. Но смеялся в лицо каждому, кто пытался ему это доказать. Когда ему предложили отправиться в кругосветное путешествие, он поправил:"В путешествие на край света!"Ему сказали, что края света нет, так как Земля — кругла.

Как всегда, слыша этот аргумент, Магеллан несколько минут страшно хохотал, а потом говорил:

"Так почему же я, еле держась на ногах от хохота, не падаю в небо?"Ему сбивчиво объясняли, почему: притяжение и т. д."Хорошо, — соглашался он. — Если Земля круглая, где ее край — конец старого света и начало нового?"–"Она без края, так как круглая". Магеллан злился:"Всегда есть конец старого и начало нового!". Матрос — не ученый.

Ему тут же бросались рассказывать про Галилея, Коперника. Про них он еще слушал, но как только доходили до Дж. Бруно, Магеллан ругался волшебным ругательством, от которого у собеседников закладывало уши, ныли зубы, отсыхал язык, болел живот и перед глазами все расплывалось. Магеллан цитировал парализованным собеседникам что-то о китайских девочках из записок Васко де Гама и исчезал в ближайшей харчевне. Хозяин харчевни отлично знал вкусы отважного мореплавателя и готовил ему чудесный коктейль из рома, коньяка и керосина, хотя во времена Магеллана искусство приготовления коктейля не достигло совершенства.

— Но нашел Магеллан друга-дельфина? — спросил я кошку.

— Нет, что вы. Он так и остался одинок. Он очень расстроился, когда увидел берега Испании, так что по рассеянности зашел в порт и набрал новую команду, хотя справлялся со всем один. Но, может быть, нужда в команде объяснялась зародившейся в нем за время плавания симпатией к акулам. Хотите, процитирую его?

— Да-да, конечно.

–"Довольно приятные животные. Если бы не их поразительная схожесть с людьми, быть им дельфинами".

— Замечательно сказано. Сравниться по силе слова с ним может только нищий многодетный немецкий философ Лихтенберг.

— Вы знаете, я не читала, но если он вам так нравится, я уже испытываю к нему симпатию.

Мне не терпелось узнать продолжение. Кошка задумалась. Я предложил ей еще колбасы.

— Нет, спасибо, я сыта.

— Тогда расскажи, что произошло дальше.

— Точно мне почти ничего неизвестно.

Магеллан в кратчайшие сроки набрал новую команду. Основным критерием отбора был вес моряка… Говорят, что когда новая команда взошла на корабль, то 1/3 корпуса ушла под воду. Также говорят, что на следующий день в соседнем порту люди видели корабль Магеллана с одним капитаном на борту. Ни одного члена команды замечено не было.

— Почему"говорят"? — встревожился я. — Разве это не дневники самого Магеллана?

— Из второго путешествия Магеллан не вернулся.

— Но дневники-то его остались? — машинально спросил я и осекся. Кошка плакала. Я ее погладил.

— Дайте, пожалуйста, еще колбасы, — попросила она сквозь слезы.

— Возьми мою — она вкусная, — я положил перед ней все свои запасы колбасы и был одарен незабываемым взглядом.