Агент силовой разведки

Михаил Нестеров, 2011

Такой куш стоит того, чтобы за него драться! «Восточный фонд» – бесценная коллекция художественных ценностей, собранная агентами ГРУ за многие годы. Это – неприкосновенный запас военной разведки, материальная база для проведения самостоятельных дорогостоящих операций. Коллекция хранится в укромном месте в Тунисе, и знает о ней лишь узкий круг посвященных – группа спецагентов-ликвидаторов ГРУ. Но один из них, Вадим Мартьянов, захотел присвоить все эти сокровища. Он открывает охоту на своих товарищей, посвященных в тайну, и те гибнут один за другим. В живых остается последний – Виктор Лугано, лучший из ликвидаторов. Узнав, кто стоит за убийствами его боевых друзей, он клянется отомстить предателю...

ГЛАВА 3

Цена предательства

Владивосток, 13 января, понедельник

Одетый в теплую куртку-аляску, молодой человек лет двадцати семи за рулем «Тойоты» сейчас нервничал по пустякам: он нажимал на педаль газа, чтобы поднять холостые обороты двигателя, но все впустую:стрелка тахометра снова клонилась к нулю.

Он ждал человека по имени Олег Кангелари. У того накануне состоялся телефонный разговор с Вадимом Мартьяновым. Они договорились встретиться в отделении Сбербанка в 16.00, незадолго до его закрытия. Место встречи удобное прежде всего для Кангелари — сообщил детали Мартьянов; однажды они встречались именно там. Кангелари (третий номер в агентурной группе «Восток») жил буквально через дорогу.

Время на часах — 15.54. Второй сотрудник О-СП сообщил по рации, что Кангелари вышел из дому и направился в сторону Сбербанка. «Осторожный, сукин сын! Идет к перекрестку, чтобы перейти дорогу на зеленый».

Эта пара из подразделения полковника Егорова прилетела самолетом во Владик два дня тому назад, морозным субботним вечером, и при поддержке местных оперативников провела ряд мероприятий. В частности, они определили место фиктивной встречи двух агентов «Востока», на карте проложили маршрут, на одном из участков которого особо обозначили перекресток. Была небольшая вероятность того, что Кангелари сократит путь и перейдет дорогу до светофора, поэтому «Тойоту» поставили за сто метров до перекрестка. Старший пары, взявший на себя функции водителя, поинтересовался у дальневосточного коллеги, какой отрезок времени нужен этой «Тойоте», чтобы проехать сотню метров. Странный вопрос, такой же ответ: «Это смотря с какой скоростью ты будешь ехать». На всякий случай он просветил москвича относительно разгона: до сотни машина разгоняется за семь секунд. Летом. Сейчас зима. Шипованная резина — для понта. Пробуксовало одно колесо, и машина встала. В ходу тут «японки» с чарующей формулой любви: четыре на четыре.

— Он подходит к перекрестку. Видишь меня?

— Да, — ответил водитель. Его напарник был одет в броский ярко-красный пуховик. И вел он агента ГРУ так, что находился от него по правую руку. Удобно, чуть нервно подметил старший пары, резко трогая машину с места. Кангелари остановился, поджидая зеленого света, и невольно посмотрел в сторону ревущей на бешеных оборотах «Тойоты»: столько придурков на дороге…

Номер второй сменил позицию, чтобы отработать по плану «красный», когда клиент остановился на запрещающий сигнал светофора: он стал позади Кангелари. И смотрел на «Тойоту», набирающую ход. В этот момент, когда до перекрестка ей проехать осталось двадцать метров, она набрала шестьдесят километров в час.

Двадцать метров, пятнадцать, десять…

Скорость машины увеличилась.

Пять.

Второй номер толкнул клиента в спину, и «Тойота» ударила Кангелари с такой силой, что шансов выжить у него не было. С искореженным бампером, разбитым ветровым и боковым стеклами, с погнутой передней стойкой, машина проехала квартал и остановилась. Водитель вышел из машины. Через пять минут он и его напарник встретились и сели в другую машину с местным оперативником за рулем. «В аэропорт», — отдал команду старший.

Москва

Солнце во Владивостоке клонилось к закату, в Москве — напротив: девять часов, и утро в самом разгаре. Андрей Немиров сидел на раскладном стульчике, отгородившись от остального мира полиэтиленовой пленкой рыбацкой палатки. Остальной мир в его представлении состоял из льдины, населенной исключительно рыбаками.

Он поймал несколько окунишек, из жалости отпустил ерша, в выпученных глазах которого вдруг увидел немую мольбу: «Отпусти меня…» Загадал пространное желание: «Пусть все будет хорошо, и пусть оно не будет последним».

Полковник Егоров издали заметил мешок-палатку Немирова: матовая, формы калмыцкой шапки. Невольно ускорил шаг: вдруг Немиров вылезет из палатки? И шепотом заметил: «Он здорово надышал в ней». По внутренней поверхности палатки стекали, набегая друг на друга, ручейки, этакая материализация дыхания человека. Потоки эти — капельки его души.

«Но к черту эти сопли», — грубо оборвал свои мысли ГЛАВА оперативно-следственной группы.

Он подошел к Немирову со спины. Был бы он в валенках, податливый снег, укрывший лед толстым слоем, выдал бы его скрипом. Моложавый полковник Егоров выделялся среди рыбаков одеждой и экипировкой, тем не менее на него никто не обратил внимания. В легкой, но теплой спортивной куртке, в вязаной шапочке, на лыжах, он был своим среди чужих.

Егоров неслышно подошел к палатке, воткнул лыжные палки в снег и освободил из их петель руки. Присел, как если бы возился со шнурками…

Из чехла, закрепленного на голени подобием сбруи, убийца вынул шприц. Медленно и осторожно, как будто имел дело с гремучей змеей, снял со шприца защитный колпачок и, держа его обратным хватом, как нож, воткнул его в палатку; чтобы игла не соскочила со своего места от избыточного давления, на поршень он нажимал медленно. Пять кубиков — десять секунд. Десятки смертей вылились из шприца и упали на снег внутри палатки. Вот и все. Егоров убрал шприц в чехол, выпрямился, взял в руки лыжные палки и легко заскользил дальше.

–…Эй, браток, ты там не замерз?

Те живые ручейки от дыхания человека застыли; издали палатка казалась ледяной скульптурой, накрытой полиэтиленом.

Припозднившийся рыбак приоткрыл окошко-клапан и заглянул внутрь. В ту же секунду отпрянул. Мертвец сидел с открытым ртом, забитым кровавой пеной, и с широко открытыми, закатившимися глазами.

Рыбак закашлялся от острого запаха уксуса. Но ему это только показалось: рицин, которым был убит агент военной разведки, не имел запаха.

Рига, Латвия

Одетый в черное высокий молодой человек поджидал свою жертву в подъезде жилого дома. Он отметил время: через десять-пятнадцать минут почти одновременно ахнут в разных частях России и ближнего зарубежья несколько человек, забьются в предсмертных судорогах. Красиво это или не очень? Он пожал плечами: черт его знает. И вдруг представил себя за школьной партой: он пишет сочинение на заданную тему, старается раскрыть вопрос — нужна ли эта синхронность или разовое массовое убийство? Да. Но обилие методов указывало на излишнюю осторожность шефа. Конечно, если в одном доме выстрелом в затылок будут убиты шесть человек, это будет похоже на заказную расправу. Можно говорить и о массовом удушении, дело не в этом. Шеф перестраховывался, а значит, боялся, был не уверен в себе, заметал еще не оставленные им следы. Но к черту все эти размышления — клиент уже на подходе.

Убийца отделился от стены, шагнул за спину Леониду Аболтыню, вышедшему из лифта, и нажал на спусковой крючок пистолета. Аболтынь упал на бок, попытался встать, но убийца добил его выстрелом в голову. Бросив пистолет ему на грудь, он, засунув руки в карманы куртки, вышел из подъезда.

Москва

Виктор Лугано выглянул в окно своей квартиры на Патриарших в тот момент, когда в его «девятку» садился незнакомец в короткой черной куртке. Был ли он профессиональным угонщиком, справившимся с замком и сигнализацией за считанные секунды, или же новичком, провозившимся с машиной полночи, было неважно: Лугано устраивал любой вариант. Угонщик не сможет включить передачу: коробка была защищена кустарным приспособлением блокировки, против которых пасуют большинство профессионалов.

И все же Виктор поспешил, бросив под нос: «Береженого Бог бережет». Он взял со стола модную, от Армани, сумочку с ремешком и перекинул через плечо, расстегнув на ней молнию, вынул ключи от квартиры…

Валерий Жученко отвлекся лишь на минуту: только добежал до киоска — купить сигарет и вернулся обратно. И только устроившись за рулем оперативной машины, выругался: клиент уже сел в свою новенькую тачку. Впрочем, Жученко тут же расслабился — он ничего не потерял, самое интересное впереди. Валерий мысленно поторопил пожилую пару — слишком близко она находилась от напичканной тротилом «девятки».

Адскую машинку техник установил, сказав ключевое слово «готово», когда пошел восьмой час утра. Надо сказать, он долго проковырялся с машиной на морозе: открывал замок, снимал с сигнализации, которая, по его словам, оказалась «хитрой». «Готово. Клиент поставит ключ на стартер — замкнутся красный и розовый провода, напряжение пойдет на взрыватель. Я тебе больше не нужен? Я замерз, как собака!»

…Угонщик воспользовался мастер-ключом. Поворот, и включилось зажигание. Он довернул ключ, и… Машину подбросило на метр-полтора, как будто заряд находился под днищем. Осколки стекла разлетелись во все стороны. Пожилая пара повалилась на снег. Живы, нет? Жученко махнул на них рукой. Главное, разметало в клочья агента группы «Восток».

Фотография покореженного, объятого пламенем автомобиля пригодилась бы разве что для личного фотоальбома. В этом деле по устранению агентов военной разведки все распоряжения и доклады носили устный характер — ни одной бумаги, ни одного письменного свидетельства о ликвидации. Как сказал шеф: «Чего не было на бумаге, того не было вообще».

Сердце Виктора Лугано бешено застучало. Внутри его щелкнул механизм, похожий на ударно-спусковой. Мгновение — и он сделал то, к чему готовил себя ежедневно на протяжении многих лет: открыл дверцу секретера, сдвинул в сторону часть задней фанерной стенки и достал из стенной ниши документы, деньги, стопку золотых монет, замаскированный под портсигар пистолет на четыре выстрела, жестяную коробку из-под печенья, в которой хранился грим… Поставил фанерку на место, закрыл секретер, оставив ключ в замке.

Этот ключ был символом его домашнего очага, уюта. Виктор из детской поры прихватил с собой четкий снимок: он привстает на цыпочки и дотягивается до ключа, торчащего из шифоньера, поворачивает его, и вот заветная дверца открыта. Это было левое отделение шифоньера, в котором в ящиках хранились носки, белье, нюхательный табак против моли, а на верхней полке — ваза с конфетами, жестяная коробка с печеньем (через много лет он купит такую же, с изображением на крышке Большого Москворецкого моста через Москву-реку). Для него эта полка была кладовкой сладостей. Позже, когда родители стали прятать от него ключ, он научился находить его. Чаще всего ключ от шифоньера оказывался в кармане халата матери. Он брал одно печенье и одну конфету, закрывал дверцу, а ключ клал обратно в карман, возвращался в свою комнату и плотно закрывал за собой дверь. Это-то и спасло его однажды от угарного газа. Родителей — нет…

…Секунды на размышления, и Виктор, впервые ощущая, как бьется нерв под глазом, вынул ключ из секретера и положил его в карман.

Он вышел на площадку не сразу — иначе его сбили бы соседи, рванувшие с верхних этажей на улицу: «Что там произошло?», «Взорвалась чья-то машина?», «Не будут ставить под окнами», «Прекратите, может, человек погиб»… Лугано выпал счастливый шанс спуститься последним, открыть дверь в подвал и, пройдя по нему и подсвечивая фонариком-брелоком, покинуть этот дом навсегда.

Первое, что он сделал, оказавшись в квартале от дома, — это набрал номер «экстренной связи» из телефона-автомата. Серия длинных гудков, и Лугано, не дождавшись ответа, положил трубку. Он не рискнул позвонить Вадиму Мартьянову, номеру первому в группе. Лугано не подчинялся ему, лишь получал от него необходимую помощь. Так было в Польше, когда 22-летний Виктор ликвидировал лидера польского общенационального движения «Единство»…

Третий по счету звонок он сделал в первые минуты старого Нового года. И снова не дождался ответа.

Апрелевка, Нарофоминский район,

Московская область

Директор вернулся в свою загородную резиденцию, как всегда, затемно. У него было какое-то время (два дня или две недели, неважно), чтобы собрать вещи и освободить дачу.

Он уединился в своем кабинете, попросив офицера охраны (сегодня дежурным был капитан Линьков) принести чаю. И добавил: «С лимоном». Хотя не был уверен, что в доме есть лимон. Кажется, с новогодних праздников в холодильнике остались мандарины, апельсины. И даже если лимона там нет, нужно послать за ним Линькова. Директор поймал себя на мысли, что начинает зацикливаться на пустячной вещи, но в деталях он был упрям. Особенно сегодня. И нашел аргумент в свою пользу: сегодняшняя ночь — она особая, праздничная, сегодня канун старого Нового года.

Он придвинул к себе часы с витыми наугольниками в нижней части, достал из ящика стола ключик и, вставив его в отверстие в циферблате и провернув вал ходовой пружины, завел их. Поставил на них точное время — по своим наручным часам: четверть двенадцатого. До праздника и призрачного салюта осталось сорок пять минут.

Тот, кого зачастую звали Директором, слушал ход старинных часов, которые он очень любил. Оттого и заводил их редко, чтобы сберечь механизм. А вид последнего был роскошен. Стоило только открыть гравированную заднюю стенку, и тогда взору открывался короткий золоченый маятник в сочетании со шпиндельным спуском, а также точная дата изготовления часов, имя мастера: май 1690 года, Томас Томпион. Эти часы были частью коллекции «Восточный фонд», местонахождение которого знали только несколько человек, хранителей.

Капитан Линьков принес чай с лимоном и вышел, плотно притворив за собой дверь. Чай был горячий, и Директор дал ему время остыть. Время. Сейчас для него оно было дорого, как никогда. Он взял чистый лист бумаги и набросал пару слов, внизу поставил дату и свою подпись. Воспользовавшись секретной линией связи, сделал несколько звонков и отдал распоряжения. Шестеро его личных агентов были мертвы…. И эта личная, по сути, катастрофа подкосила Директора и указала на единственную причину, по которой он оказался в опале. «Восточный фонд». И в этом деле не обошлось без предательства. Предатель мог заинтересовать некую организацию и дать на товарищей исчерпывающую информацию личного и служебного характера, которая и позволила устранить агентов разом, в одно время. Хотя они и находились в разных местах страны, а двое за рубежом, но погибли так, как будто стояли, связанные по рукам и ногам, перед заряженной картечью пушкой. Выстрел — и…

«Мартьянов! Вадим, сукин ты сын!»

Слабо верилось в то, что Мартьянова раскололи, узнав о фонде, к примеру, от тунисского агента. Нет, инициатива пошла от него.

Директор встал. Повесив китель на спинку кресла, прошелся, часто бросая на него взгляд. Ему показалось: форменная куртка сплошь покрыта грязными пятнами, обшлага и лацканы лоснятся.

Его тоже убрали, как и его личных агентов, но к нему применили изощренный метод, фактически растоптав его. Как офицер он не мог вынести такого позора…

Он остановился, снова занял место за столом. Подумал о том, что чем ближе срок, тем сильнее на него будут давить сомнения. Он сделал несколько глотков остывшего уже чая, отставил стакан в сторону и вынул из нижнего ящика стола наградной пистолет…

…Капитан Линьков находился в соседней комнате. Для него этот выстрел не стал неожиданностью. Начальник военной разведки личным указом Президента Российской Федерации был уволен с позорной формулировкой: в связи с несоответствием служебному положению. К министру обороны ГЛАВА государства обратился с предложением лишить генерала армии наград Советского правительства.

Москва — Апрелевка

— Товарищ министр!

— Да? — Болотин посмотрел на вошедшего поверх очков. Насколько он помнил, его на этом посту так официально не называли.

— Разрешите доложить?

— Ну давай же! Или ты ждешь, когда я запрыгаю от нетерпения?

— Случилось ЧП на даче начальника ГРУ, — начал полковник Егоров. — Директор покончил жизнь самоубийством.

Это было вполне ожидаемое событие. Тем не менее Болотин почувствовал тошноту и металлический привкус во рту, как будто ствол пистолета коснулся его неба. Он снял очки, сложил дужки и положил их на середину стола. Налил воды из графина, выпил в два приема. Неприятный привкус остался. Он выключил и включил лампу с зеленым плафоном, снова выключил и включил…

— Кто доложил о ЧП?

— В вашу приемную поступил звонок от министра обороны…

Болотин поморщился: в этот поздний час он запретил адъютанту беспокоить его, что бы ни случилось. Но вот вопрос: почему ГЛАВА военного ведомства не снял трубку правительственной «вертушки»?.. Александр Игнатьевич частенько оставался на ночь в министерстве. С задней комнатой в его кабинете не мог соперничать ни один кабинет в этом огромном здании.

— Министру обороны, по-видимому, доложил начальник охраны Директора.

— Неважно. Оперативная группа еще не создана?

— Никак нет.

— Передай генералу Щеглову, чтобы занялся этим вопросом. Вызывай Мартьянова и держи его поблизости. Он может понадобиться в любой момент.

Болотин отпустил Егорова и по селектору связался с приемной:

— Мою машину к подъезду.

Хотя расстояние от центра Москвы до Апрелевки составляло всего сорок семь километров, на место происшествия Болотин прибыл только через час с четвертью. Там, к его неудовольствию, уже находились начальник Генштаба и главный военный прокурор. Они обменялись рукопожатиями. И Болотин безапелляционно заявил:

— Прошу покинуть место происшествия.

— Но… — запротестовал было прокурор.

— Никаких «но», — поставил его на место министр. — О ходе следствия я буду информировать вас лично.

Он прошел в помещение, махнув рукой на продолжающиеся протесты прокурора. Включать или не включать в состав следственной группы военных прокуроров — зависело только от министра безопасности и внутренних дел.

Болотин обошел рабочий стол Директора, мельком глянув на офицера охраны.

— Вы обнаружили труп? Представьтесь сначала.

— Капитан Линьков.

— Имя, отчество назовите.

— Юрий Сергеевич.

— Продолжайте.

— Так точно, тело обнаружил я. — Капитан ответил на немой вопрос министра: — Я тотчас связался с заместителем Директора, вице-адмиралом Сергеевым.

— Ничего здесь не трогали?

— Никак нет.

— Подождите за дверью, Юрий Сергеевич. Вы мне еще понадобитесь.

В кабинете Директора было тепло. Дрова в камине прогорели, однако он не был основным источником тепла: за шторами угадывались радиаторы водяного отопления. Болотин через ткань приложил к батарее руку и отдернул ее. Нет, она не была горячей… но мягкой. Он отдернул штору и увидел домашние тапочки, сушившиеся на батарее. «Мило, — хмыкнул Болотин, — по-домашнему. Деревенщина».

Он более внимательно разглядел камин и по золе определил, что в очаге сгорели какие-то бумаги.

Левая рука Директора лежала на предсмертной записке. Конечно, был уверен министр, капитан Линьков пробежал ее глазами. Возможно, передал содержание вице-адмиралу Сергееву, получил от него указания.

Путь к «Восточному фонду» был короток, но далеко не прост. И только сейчас, стоя над трупом Директора, Болотин отбросил последние сомнения: фонд, о котором ему рассказывал Мартьянов и о котором он так часто думал, существовал на самом деле. Ему оставалось только дотянуться до него рукой, сделать один шаг.

Он открыл дверь кабинета. Генерал-майор Щеглов и полковник Егоров только что прибыли, и Болотин подозвал полковника.

— Мартьянов с тобой?

— Так точно. Сидит в моей машине.

— Приведи его.

Вадима Мартьянова министр встречал взглядом: «Полюбуйся на дело рук своих». Предатель не был жалок в его глазах. Даже предательство — это поступок. Мартьянов не был безволен, его не сломила смерть того, кому он служил на протяжении ряда лет. Он шел к цели, и его измена была оправданной. Более того, Болотин видел в нем делового партнера.

Генерал усмехнулся:

— Повтори при свидетеле: где хранится «Восточный фонд»?

Вадим Мартьянов ответил ему схожей усмешкой.

Болотин снова потревожил Егорова:

— Личный архив Директора перевезли в профильный отдел военной контрразведки. Где находится архив, об этом тебе скажет капитан Линьков.

Геннадий Егоров не удержался от вопроса:

— Что в предсмертной записке?

— Всего два слова: «Честь имею!»

Москва, 15 января, среда, два дня спустя

В пивной, месте, где можно было получить необходимую ему информацию, неузнаваемый в гриме (очки, усы, бородка, парик), Виктор Лугано узнал, «что же на самом деле произошло в одной из квартир на Патриарших»: взрыв машины из-за неисправности топливной системы и электропроводки. Пока приехали пожарные, машина выгорела полностью, а труп водителя обуглился до «румяной корочки». Из уст нескольких завсегдатаев бара эта версия прозвучала настолько убедительно, что Виктор был готов поверить в неисправности, которые и привели к взрыву. Только в баке его машины в то утро плескалось от силы четыре литра бензина — лампочка на панели приборов даже не мигала, а горела постоянно. И самое главное. С зимней рыбалки не вернулся самый возрастной агент: Андрей Немиров «задохнулся продуктами дыхания» в зимней полиэтиленовой палатке. Олег Кангелари был сбит праворульной «Тойотой». Также в своем подъезде выстрелом в голову был убит пятый номер в группе, Леонид Аболтынь. На судьбу Александра Болотникова (номер 7) пролила свет заметка в «Известиях»: «Наш спецкор в Италии сообщает: вчера в полдень в апартаментах Виктора Вельфа был найден мертвым научный сотрудник РАН ^[1] Александр Болотников. Следов насилия на теле не обнаружено. Ведется следствие».

Кто-то убирал агентов «Востока»…

А что же его шеф?

Как ни странно, ответ на этот вопрос Виктор Лугано нашел в газете «Красная звезда». В одной заметке говорилось о снятии с должности замначальника Генштаба и начальника ГРУ, другая представляла собой некролог.

С той минуты Виктор Лугано остался без хозяина, без поддержки. В первую очередь ему предстояло решить важный вопрос: под каким именем жить дальше. У него остался комплект (внутренний и заграничный паспорта, водительское удостоверение, трудовая книжка) на имя Лугано. Второй комплект — на имя Бурова Григория Петровича, с открытой (проштемпелеванной) страницей в трудовой книжке. У него не было оснований усомниться в подлинности этих документов, но вдруг в том же паспорте на имя Бурова вкралась ошибка?.. Он оставил себе прежнее имя и соответственно старые документы. Для тех, кто пытался убрать его, он был мертв. Никто не станет отслеживать через структуры МВД, ГУВД, ОВД человека по имени Виктор Лугано.

Примечания

1

Российская академия наук; до декабря 1991 года — Академия наук СССР.