Тихая ложь

Михаль Шалев, 2021

Сиван – семейный юрист и мать-одиночка двадцатитрехлетней дочери. Между нею и дочерью существует глубокая близость. У нее хорошая и спокойная жизнь, и ее не смущает, что у нее нет отношений с мужчинами. Все меняется, когда после восемнадцатилетнего перерыва в ее жизни снова возникает Яаль – ее первая любовь и муж ее умершей сестры, который дарит Сиван старую квартиру в южном Тель-Авиве, доставшуюся ему по наследству. Ремонт квартиры приводит к знакомству с красочной галереей второстепенных персонажей, представляющих различные слои израильского общества. В результате этого и при непосредственном участии Сиван жизнь их всех кардинальным образом изменяется, а Сиван приходится оглянуться назад и пересмотреть последние годы жизни своей любимой сестры и секреты, которые знают только она и Яаль.

Гадалка

Здание, в которое вошла Сиван, было раньше Яффским дворцом, а теперь оказалось поделено на квартиры. Табличка на двери призывала посетителей не звонить, а сразу проходить в комнату ожидания, где стояли два продавленных дивана, на спинке одного из которых чудом держалась накренившаяся пепельница, полная окурков. Сиван поставила ее на пол и погрузилась в сиденье. Этот визит к гадалке на кофейной гуще Зейнаб был подарен ей сотрудницами ко дню рождения еще в июле, но абонемент можно было использовать в течение полугода. И вот теперь, когда наступила зима и срок действия подарка подходил к концу, Сиван решила воспользоваться им, главным образом для того, чтобы не обижать девушек.

В папке, лежащей у нее на коленях, чтобы не помялась, находилась фотография Лайлы. Женщина, с которой она созвонилась, сказала, что можно показать фотографию и на экране телефона, но она предпочитает бумагу. На ней и правда и цвета лучше, и изображение четче, и Лайла просто светится безмятежной радостью молодости: широкая улыбка подчеркивает полные розовые губы и ровные белые зубы; гладкие щеки и нос, покрытый веснушками; голубые глаза сощурены в щелочки из-за яркого солнца. Снимок сделан профессиональным фотографом на горнолыжном курорте во Франции, где Лайла проработала всю зиму перед тем, как поступить в колледж, в качестве сопровождающей групп туристов из Израиля.

Сиван не верила в мистику. В молодости они с Бамби пошли к астрологу в Хайфе, сообщили заранее даты, место и время рождения, и, когда приехали, их уже ждали заранее составленные звездные карты.

— Ты — принцесса, — сказала астрологиня Бамби. — Твой парень — принц, и сын твой тоже будет принцем.

Однако Сиван ждала совсем другая история.

— Ты выйдешь замуж поздно, — сказала она. — Не раньше, чем в сорок. А до этого у тебя уже будет двое детей.

— То есть как это? — спросила Сиван. — От кого?

— Он будет чужаком, — продолжала астрологиня, пропустив вопрос Сиван мимо ушей.

— Кто будет чужаком?

— Твой муж.

— Что значит «чужаком»?

— Не из привычного тебе мира.

— Тогда откуда? — спросила Бамби. — Из Австралии, Аргентины или, может, из Африки? А может, просто бедуин с Синая?

— Чужаком и все! — отрезала женщина. — И он будет намного старше ее. По меньшей мере лет на двадцать.

На этом астрологиня покончила с Сиван и полностью переключилась на Бамби.

— Но моя сестра не встречается с теми, кто старшее нее, — продолжала протестовать Бамби. — То, что вы говорите, не имеет смысла.

— Так говорят звезды. А с ними не имеет смысла спорить!

— Да забудь ты о ней, — сказала Бамби, когда визит окончился. — Эта женщина абсолютно сумасшедшая. Я не верю ей ни на грош.

В другой раз, когда Сиван пошла с подругой из университета к прорицательнице из Нетании, которая тоже предсказывала судьбу по кофейной гуще, картам Таро и псалмам, она услышала о сложных и даже жестоких отношениях между ней и ее отцом.

— У вас очень сложные отношения, и в них много плохого, — заявила прорицательница. — Он очень агрессивен по отношению к тебе.

— Неправда, — изумилась Сиван. — Мой отец очень порядочный и тихий человек. И у меня было счастливое детство.

— Тогда, наверное, — скорректировала свой вердикт прорицательница, учтя полученную информацию, — он обижал тебя в предыдущем воплощении, а в этом он пытается это скомпенсировать и исправить ошибки, допущенные в прошлой жизни.

Вдруг, сидя на запятнанном диване в тусклой комнате ожидания с облезлыми стенами, Сиван испытала непреодолимое желание закурить и огляделась, надеясь увидеть забытую кем-нибудь пачку сигарет. Лайла начала курить, когда пошла в армию. Она покупала табак в пачках, папиросную бумагу и фильтры и делала сигареты сама, и когда они с подругами сидели в саду, Сиван иногда прихватывала у нее сигаретку-другую и сама чувствовала себя как девчонка. Однако когда Лайле исполнилось двадцать два, она заявила, что с нее хватит, и с тех пор они курили только во время особенно волнительных бесед.

Дверь, ведущая в комнату Зейнаб, распахнулась, и мимо Сиван прошла предыдущая посетительница, мельком взглянув на нее, но не встретившись с ней взглядом.

У Зейнаб были длинные угольно-черные волосы и густые брови над темными глазами. Глубокое декольте подчеркивало большую грудь. Вся комната, казалось, была наполнена ее присутствием. На столе перед ней лежали горками минералы, кристаллы, ракушки, и стояли миски с бусинами, кусочками бумаги и ткани, среди которых затесалась почерневшая от времени серебряная мезуза и связка головок чеснока. Пародия на мир мистики и колдовства.

Зейнаб выглядела усталой и даже не попыталась улыбнуться, когда Сиван уселась напротив нее, положив папку на колени.

В комнату вошла пожилая женщина с подносом и поставила перед ней две чашки черного кофе.

Сиван достала из папки ваучер — лист, украшенный рождественскими картинками и надписями от руки на арабском, сделанными синими чернилами.

— Вот, получила в подарок от своих сотрудниц, — попыталась она установить с гадалкой приятельские отношения. — Они были у вас и остались очень довольны. Сказали, что вы поведали им замечательные вещи.

Губы Зейнаб скривились, вероятно, в попытке ответить улыбкой на услышанную лесть.

— Выпей.

Сиван поднесла чашку ко рту.

— Что ты хочешь узнать?

— Ничего особенного. Простое любопытство.

— У тебя есть сестра-близнец?

— Н-н-нет, — по телу Сиван пробежали мурашки.

— Тогда почему я вижу двоих, похожих на тебя, а не одну?

Четырехлетняя Сиван обнимает за плечи стоящую рядом трехлетнюю Бамби движением, в котором видна защита, любовь и забота.

Девятилетняя Сиван и восьмилетняя Бамби едут по берегу моря в тележке, влекомой осликом. Сиван сидит на доске, служащей сиденьем, а Бамби стоит рядом, уперев руки в бока. Они еще совсем маленькие, но в них уже различимы бутоны будущей красоты. Обе загорелые, с длинными волосами и поджатыми ярко-красными губами. Взгляд Бамби вызывающ, плечи Сиван слегка опущены. Айя, их мать, босиком и в летнем платье, идет рядом с тележкой.

Праздник Шавуот. Восьмиклассница Сиван и семиклассница Бамби в белых платьях, с венками на головах и плетеными корзинками в руках стоят на фоне стогов сена. Позади них выстроились мальчишки из старших классов. Яаль с распущенными волосами в длинных коричневых брюках и расшитой по воротнику рубахе, натянутой на его широкой груди, смотрит в их сторону. Уже тогда Сиван обратила на него внимание, однако пропасть между восьмым и одиннадцатым классом была широка как океан. В восьмом классе отдельные девочки только начинали интересоваться мальчиками, к концу десятого некоторые уже спали с ними, а к концу одиннадцатого таких было большинство. Так тогда было принято говорить: «спали». Не «трахались» или там «занимались любовью», а просто «спали». До десятого класса Сиван, как старшая сестра, во всем опережала Бамби, но когда той исполнилось пятнадцать, все резко изменилось. За какой-то год она превратилась из младшей сестры в хозяйку положения. У Сиван были друзья. Одноклассники любили ее, и она любила их, и хотя ей не хватало слов, она пользовалась у них успехом. Но Бамби сразу же стала звездой! Все бегали за ней, ухаживали, предлагали дружбу, а она наслаждалась своим превосходством.

Еще одна картинка: Сиван восемнадцать с половиной. Они с Яалем на берегу моря. Он наклоняется к ней и прислоняет к ее уху раковину, чтобы лучше слышать шум волн, а его грудь трется о ее кожу, мокрую от морской воды. Сиван, которая еще ни с кем не спала, единственная во всей школе не имеющая никакого опыта в общении с парнями далеко отстала от Бамби, которая в отличие от нее быстренько накопила сексуальный опыт и с самого начала испытывала острое сексуальное влечение.

И последняя картинка перед тем, как она откроет глаза и вернется к Зейнаб: Сиван и Яаль на берегу моря, а Бамби с камерой в руках кружит вокруг них.

— У меня было две сестры. Одна из них умерла много лет назад.

— Смерть это конец, но в то же время и начало чего-то нового, — Зейнаб, которая теперь выглядела гораздо более настороженной, внимательно посмотрела на Сиван. — Теперь я вижу кое-что другое. Особенное. Ты окружена какой-то жидкостью, возможно водой, и все, что было до того, уже не будет прежним. Внутри тебя прорастает новая жизнь, а та, вторая, твоя сестра-близнец, про которую ты говоришь, что ее не было, стоит у тебя за плечом и улыбается доброй такой, сияющей улыбкой. И вы словно не два человека, а один.

Бум! Сиван словно получила удар кулаком в живот. Нет, не в живот, а в грудь, и дышать сразу стало невозможно.

— Итак, тебя окружает вода, — продолжила Зейнаб, полностью завладев ситуацией. — Вода лжи и вода правды. Эти воды омывают тебя и отступают, омывают и отступают. Ложь и правда. Правда и ложь. Они все время уравновешивают друг друга.

— Это хорошо или плохо?

— Баланс — это сила, вода, в которой ты находишься — тоже сила, так что у тебя есть большой источник силы. Постой… С тобой сливается не та женщина, что похожа на тебя, а какая-то другая.

— Кто же? — спросила Сиван, хотя и так знала ответ.

— Твоя дочь.

Вот это да, подумала Сиван. Круто.

— У тебя есть ее фото?

— По правде говоря, да. Я принесла его с собой.

Зейнаб долго разглядывала фотографию Лайлы, а потом тревожно нахмурилась.

— Красивая девушка. Умная. Очень умная. Однако ее путь закрыт. Она никогда не выйдет замуж.

— Не выйдет замуж? Да вы спятили! Всякий, кто видит ее, влюбляется в нее с первого взгляда.

— Тогда почему я вижу, что она грустит? Что на сердце у нее тоска?

— Это из-за парня, который у нее был. Они были вместе много лет с очень юного возраста, — Сиван почувствовала, что краснеет и говорит октавой выше обычного и слишком быстро, но не смогла с собой справиться. — А потом он влюбился в другую. Для нее словно солнце погасло, но через некоторое время, ну, вы знаете, как это бывает, она взяла себя в руки. Сейчас она одна, до сих пор не нашла никого, кто заменил бы ей прежнего парня. Но почему вы говорите, что она не выйдет замуж? Она же еще такая молодая, ей нет и двадцати четырех.

— Есть люди, которые не забывают свою первую любовь. Хоть это случается не часто, но бывает и так, что первая любовь становится последней, а после нее нет уже ничего.

Сиван отмела в сторону мысли о Яале и Бамби. Их история трагична и совершенно не похожа на историю Лайлы и Лиора.

— Нехорошо так говорить, — возмутилась она. — Лайла не из тех, кто скорбит вечно. У нее есть жажда жизни и желание любить и быть любимой.

— Если все обстоит именно так, то какая тебе разница, что говорю я? — вызывающе спросила Зейнаб.

— Дело в том, как вы это говорите. Вот это меня и пугает.

— Я желаю тебе только добра, но я вижу, что она уже делает ошибку. Она сравнивает их всех с тем, первым.

— Вы преувеличиваете, — продолжала настаивать Сиван. — Она живет в полную силу. Она не из тех, кто откажет себе в возможности полюбить снова.

Не то, что ее глупая мать, подумала Сиван.

— Вот что я тебе скажу. Я дам ей свое благословение. И я не возьму с тебя за это денег, это подарок. Я открою ей путь. Сейчас я прочту твою судьбу, и одновременно подумаю о решении для твоей дочери.

Зейнаб внимательно изучила чашку, поворачивая ее перед собой, и снова поставила ее на керамическую подставку.

— А вот тебя, как раз, ожидает большая любовь, большая страсть.

— Что вы говорите? — воскликнула Сиван. — Мне кажется, вы совсем запутались. Вы спутали меня с Лайлой.

— Когда ты в последний раз была с мужчиной? Я имею в виду, когда ты была с кем-то по-настоящему, получая удовольствие, а не просто сходила на свидание.

— Я вообще не хожу на свидания, а удовольствия не получала уже лет шесть-семь, и даже тогда это не было такое уж большое удовольствие. По крайней мере не такое, о котором пишут в романах, и которое показывают в фильмах.

— Почему ты себе в этом отказываешь?

— Не знаю, просто никогда не случалось, — раз Зейнаб не узнала о Яале с помощью своих магических сил, Сиван решила не рассказывать ей о нем.

Зейнаб посмотрела на Сиван проницательным взглядом.

— Ну хорошо. Все понятно. Твое время истекло.

— А вы подумали о благословении для моей дочери?

— Я думала кое о чем.

— И что же?

— Только ты можешь открыть ей путь к любви.

— Я? Как?

— Ты сдерживаешь ее. Откройся, и она тоже откроется, полюби, и она тоже полюбит, поддайся страсти, и она тоже впитает ее. Вы должны объединить вашу энергию в один поток.

— Я живу своей жизнью, а она своей. Мы не единое целое. И потом, невозможно посвятить своего ребенка во все свои дела.

— Пока ты не откроешь ей всю правду, она так и останется на месте.

— Какую правду? — голос Сиван задрожал.

— Не мне тебе говорить, — промолвила Зейнаб и откинулась назад с видом победителя.

— Мы с Лайлой связаны очень тесно. Мы все всегда друг другу рассказываем.

— Все, кроме самого главного, — продолжала Зейнаб. — По-видимому, есть что-то, что не входит в это «все», и это что-то и есть самое важное. Если ты сможешь набраться храбрости, чтобы справиться с тем, что случилось, она тоже сможет набраться храбрости, чтобы полюбить.

— Ты говоришь непонятные вещи, — соврала, не моргнув глазом, Сиван. Она не была лгуньей, но при необходимости могла и соврать. — Ты говоришь загадками.

— Такова моя работа. Я как психолог. Я не могу расставить все по местам одним взмахом волшебной палочки. Я могу только попытаться помочь тебе помочь себе самой. Если человек смотрит на запад, ожидая увидеть восход, я должна повернуть его так, чтобы он смотрел в нужную сторону.