Идеальное алиби

Мора оф Кримс, 2023

Виктор Элфорд, порядочный небогатый юноша, только что окончивший университет, обвиняется в череде кровавых, зверских преступлений, которые он не совершал. Однако есть и свидетели, которые видели его на местах убийств, и едва ли не ловили Виктора за руку, и люди, подтверждающие его безупречное алиби. Агент полиции, расследующий дело Виктора, поставлен в тупик, но закон и общественность требуют найти виновного. Сможет ли Виктор доказать свою непричастность и очистить своё доброе имя, или же ему придётся понести наказание за неизвестного преступника? Чего добивается убийца, что за опасную игру он затеял с Виктором, и к чему это приведёт? На эти и другие вопросы предстоит ответить агенту полиции, но оправдает ли цель средства?

Маме, папе и моей сестрёнке Микаэле.

Посвящается тебе, Ирацибета, ведь иногда, чтобы претворить в жизнь задуманное, нужен такой же человек, как и ты, с такими же идеями, мнениями, вкусами, взглядами, быть может, даже проблемами, а в таком случае мы с тобой идеально подходим друг другу.

Глава I

Он, уклоняясь от удара и пользуясь возникшей заминкой, перехватывает нож поудобнее и с нажимом проводит кончиком блестящего лезвия по горлу своего ровесника.

На шее того остаётся тонкая алая полоса, из которой спустя мгновения льётся кровь, окрашивая в багровый одежду. Жертва беспомощно тянет руки к горлу, вытаращив глаза; пытается пальцами коснуться глубокого пореза, но, конечно, он уже не в силах что-либо сделать. Парень падает на колени, ударяясь о заляпанный кровью асфальт. Всё старается дотянуться до горла, но вскоре руки безвольно повисают, ещё по инерции покачиваясь, а он сам падает так, будто в теле никогда и не теплилась жизнь.

Его глаза широко распахнуты, но больше не блестят так, как раньше.

Убийца без жалости смотрит на лежащее перед ним тело.

— Даже если ты так любил жизнь, так не хотел умирать, тебе не стоило этого делать. Не укради ты тот конспект, всё было бы, чёрт тебя побери, замечательно, — с какой-то отвратительной усмешкой бросает он, кончиком кроссовки откинув от себя колено мертвеца, которое, как показалось парню, было слишком близко. — Хотя… Сейчас чёрт и так тебя поберёт, за все-то твои грешки.

Парень, хмыкнув, осторожно стирает пальцами кровь с лезвия, после отполировав его практически до блеска краем футболки. Незначительные капли крови он попробует застирать дома. В противном случае футболку придётся сжечь.

Не обернувшись на мёртвое тело, он спешно покидает это место, потому что свидетели ему ни к чему.

— Виктор, ты слышал? — воскликнула миссис Элфорд, позвав сына. Не дождавшись ответа, она крикнула громче, отрываясь от глажки белья: — Виктор, хватит сидеть в своей комнате, иди сюда! — повторяет она, возвысив тон. В голосе слышно крайнее беспокойство, она шарит глазами по комнате. Женщина выглядит встревоженной.

Голос ведущей в телевизоре громче скрипа двери комнаты, из которой без желания выходит и щурится от непривычно яркого света Виктор. Он плотно закрывает за собой дверь и без спешки направляется в многофункциональную гостиную, в которой они и ели, и телевизор смотрели, и гладили бельё, как это делает мама сейчас.

— Виктор! — почти истерично кричит женщина, слабо, больше от нервов стукнув кулаком по гладильной доске.

— Да, мама, иду, — откликается парень, потирая глаза.

Когда он появляется в гостиной, не слишком удивляется тому, что его мама выглядит так, будто её ударило током. Виктор быстро переводит взгляд на экран телевизора, а потом снова смотрит на миссис Элфорд.

— Что-то случилось, мама? — интересуется он, отлично скрывая эмоции. Ему хочется улыбаться, но он этого не делает. Всё же у него хватает самообладания на такую ерунду.

Виктор довольно странно выглядит, хоть и не сразу понятна причина. Глазу не за что зацепиться — нет в нём чего-то конкретно странного, но в целом не скажешь, что вид у парня совершенно обычный.

— Виктор! — повторяет миссис Элфорд, пронзительно взглянув на взрослого сына.

— Утюг, — замечает он, легко кивнув на прибор, который забыли выключить.

Женщина с какой-то болью морщится, её лоб идёт складками, но, поджав губы, которые и так истончились с годами, спасает недоглаженную одежду.

Некоторое время они молчат, просто обмениваясь взглядами.

Виктор в тишине подходит к настенному календарю и отмечает сегодняшнее число карандашом, вытащенным из кармана домашних штанов.

— Тринадцатое августа тысяча девятьсот девяносто шестого, — читает он шёпотом.

Закончив с календарём, он оборачивается к маме.

— Кажется, ты что-то хотела, — осторожно напоминает Виктор, внимательно посмотрев на неё. Он ещё раз оборачивается на телевизор, но на экране больше не лицо симпатичной журналистки, а видеоматериалы, которые удалось снять репортёрам с места происшествия.

— Да, твоего одногруппника жестоко убили, — в волнении почти кричит она. Миссис Элфорд так взмахивает руками, что едва не задевает подошву горячего утюга, поставленного на пятку.

«Ну, сильно сказано. Тоже мне, жестоко, — холодно думает он, но делает полный сожаления вид. — Они жестокость не видели. Смешные».

— Мне жаль, — склонив голову, говорит Виктор.

— А если бы на его месте был ты?

Женщина едва ли не плачет, но, пытаясь всё ещё держать себя в руках, снова ударяет кулаком по гладильной доске, стараясь выдать свой дрожащий голос за гнев.

— Мама, всё хорошо, — тихим голосом отвечает ей сын, поднимая голову и почти с нежностью глядя на мать. — Всё хорошо, — повторяет он.

«Это вряд ли, что я мог бы быть на его месте. Я бы не стал у самого себя красть конспект. Да и вообще, я не идиот, чтобы у кого-то что-то красть. Я гораздо выше этого», — самодовольно думает Виктор, но по глазам невозможно прочитать его мысли, настолько хорошо он умеет играть роль сочувствующего.

Миссис Элфорд всхлипывает. Чуть помолчав, она уточняет:

— Его же Томас звали, да?

Виктор кивает, потом слегка пожимает плечами.

— И ещё вы с ним были ровесники! Господи, Виктор, он такой молодой мальчик, ему бы ещё жить и жить. Почему Господь решил забрать его? — в растерянности спрашивает она, даже не понимая толком, к кому, собственно, обращается.

— Такова жизнь, мама, — грустно улыбается Виктор. — Все мы когда-нибудь покинем этот мир. И я, и ты…

— Но он, можно сказать, едва начал жизнь. Вы же только университет закончили. Как можно было?

— Так бывает, — вздыхает парень. Если ему и было кого-то жаль, то только свою маму. Уж он не думал, что та будет так страдать из-за смерти какого-то его одногруппника.

— Если бы ты пошёл с ним, его могли и не убить, — заявляет она слишком твёрдым голосом для женщины, находящейся почти на грани истерики. — Так ты ж, как всегда, в своей комнате сидел. А потом ты вышел из комнаты и сел со мной обедать. Представь, вдруг именно в то время, пока мы ели, он корчился в луже собственной крови? — требовательно спрашивает, нахмурившись. В её голосе больше не слышно наступающих слёз, есть лишь какая-то решительность.

— Я не обязан ходить с ним за ручку повсюду. Это могло случиться с любым, — вздыхает Виктор.

— Как человек мог такое сделать с ним? Нет, Господь ясно видит — это был не человек. Монстр это был, монстр, Виктор, а не человек. Господь накажет его, всем воздастся по заслугам, — отвлечённо бормочет миссис Элфорд, продолжив гладить.

— Всё будет хорошо, мама, обещаю, — зачем-то произносит Виктор, вглядываясь в экран телевизора.

Но что именно будет хорошо — он не давал себе отчёт, да и не хотелось думать об этом.

Удивительно, но это сошло ему с рук. Очень успешно причём. Мама действительно ведёт себя так, будто Виктор никого не зарезал. Конечно, она обеспокоена тем, что одногруппника её ребёнка убили практически при свете дня, вот так, в переулке; но женщина даже представить не могла, что это сделал её сын. У бедняжки и мысли не было, что умница-Виктор — самый настоящий убийца. Про кровавые пятна на одежде родительница даже не узнала. Отстирать не получилось, футболку пришлось уничтожить — попросту сжечь. Чтобы в квартире потом не воняло горелым, а мама ничего не заподозрила, футболку он втайне ото всех сжёг на улице, так что никто ни о чём не узнал.

На тот нож парень теперь не мог смотреть без улыбки. Каждый раз при взгляде на орудие убийства ему вспоминалась горячая кровь на холодном металле, вспоминались те пустые, застывшие глаза; в ушах отдавался эхом глухой стук, с которым его неприятель свалился замертво. Из-за этих своих стеклянных глаз и пушистых волос он был похож на кем-то брошенную, но невероятно искусно сделанную куклу в полный рост. У младшей сестры Виктора не было в детстве таких красивых кукол. У неё были куклы-девочки, но никогда не было кукол-мальчиков. Если вытереть кровь с горла того парня и уменьшить в размерах — вылитый Кен. Сестра Виктора, Виктория, всегда мечтала о том, чтобы родители подарили ей на Рождество Кена для её многочисленных Барби. Но эта мечта так и не исполнилась, потому что Кены в магазинах редко водились, а если и водились, то продавались за баснословные деньги, а Элфорды никогда не были богаты.

Когда Виктору было двенадцать, его родители развелись. Отец забрал дочь, а Виктор остался с матерью. Он был слишком похож на маму, что по характеру, что внешне. Мальчик был таким же нервным и чувствительным, а отец больше не хотел иметь ничего общего с людьми, подобными его жене. Его бывшей жене, правильнее сказать.

С тех пор мальчик больше никогда не видел ни Викторию, ни папу. Родители Виктора никогда не обсуждали тему развода при детях, так что брат с сестрой даже представить не могли, что вскоре их разделят. Однажды отец семейства просто уехал на своей машине, забрав Викторию. Виктор даже не помнит момент прощания, наверное, потому, что, когда его папа сел в автомобиль и завёл мотор, перед этим усадив дочь в детское кресло, которое ей было уже мало, мальчик не догадался, что видит отца и Викторию последний раз в своей жизни. Он лишь помнит, что мама почти весь тот день плакала. Она в слезах готовила им ужин, в слезах молилась перед сном Богу. Тогда Виктор не понимал причины её слез, как и не понимал, почему сестрёнка и папа не приехали к ужину. Виктор прекрасно помнил её горе и то, как было больно и грустно видеть маму такой. Он подходил к ней и пытался успокоить, рвал цветы с клумб соседей, потому что у его родителей не было своего сада; но женщина отсылала сына в его комнату и, отвернувшись, продолжала плакать.

Эти слёзы запомнились мальчику на всю жизнь. Когда он подрос, стал лучше понимать мир и хоть немного начал разбираться в отношениях между взрослыми людьми, он понял, что плакала мама тогда из-за развода, а не просто так. Он понял причину слёз, но от этого воспоминания о том дне не стали лучше, светлее или проще.

Они оба помнили «тот день» в красках, но делали вид, что «того дня» никогда и не существовало; будто всегда были только Виктор и его мама, словно больше родственников у них не было. Они никогда не поднимали тему развода в семье, если мать и сына можно назвать семьёй. Спорный вопрос, конечно. Этим двоим больше подходило называться тем, что осталось от семьи.

— Виктория, пойдём, — зовёт Вернон, оборачиваясь ко входной двери. Обычно он зовёт и Викторию, и Виктора, да ещё улыбается при этом. Сейчас он окликнул только дочь, а на его лице не было и тени улыбки.

— Иду, папочка, — весело отзывается девочка, сбегая с крыльца по ступенькам. Она быстро подходит к отцу и, привстав на носки, тычет старенькой и страшненькой куклой ему в лицо. — Я могу взять Эшли в магазин? — робко спрашивает она. — Она тоже хочет ехать со мной.

Вернон некоторое время стоит молча с задумчивым видом, но потом отвечает достаточно дружелюбным голосом:

— Мы едем не в магазин, милая, но ты можешь взять её с собой. Возьми все необходимые тебе вещи: игрушки, одежду, если захочешь.

— А зачем? — удивляется девочка, хлопая ресницами. Она баюкает куклу на руках, не отводя взгляд от папы.

Мужчина в замешательстве смотрит на дочь. Он подавляет желание вздохнуть и пытается улыбнуться.

— Поездка предстоит долгая, солнышко. Мы можем задержаться на неопределённый срок.

Виктория улыбается и гладит куклу.

— Тогда я позову братика, — произносит она и почти срывается с места, но Вернон останавливает её, мягко положив руку на плечо. При упоминании сына он заметно мрачнеет.

— Не стоит. Сегодня он не едет с нами.

Девочка в непонимании смотрит на папу.

— Ну… — тянет она разочарованно. — Ладно. Тогда я маму позову, — она снова хочет побежать в дом, но хватка отца становится крепче.

— Не нужно. Она тоже останется здесь.

— Но я хочу ехать с мамой, — спорит Виктория, топнув ножкой.

— Милая, прости, но нет. Сегодня не получится, — мирно говорит Вернон, хоть слова и даются ему с трудом. Он отпускает дочь и медленно подталкивает её к машине. — Садись пока, скоро отъезжаем.

Виктория грустно вздыхает, напоследок взглянув на дом.

— Хорошо, папочка. Но мы же скоро вернёмся, так? — спрашивает девочка, ожидая положительный ответ.

— Конечно, доченька. Ты и соскучиться по ним не успеешь, — обещает мужчина севшим голосом.

Виктор, вообще-то, не слышал диалог сестры и отца, но примерно так себе его представлял.

Теперь Виктория стала взрослой. Она, вероятно, не то что соскучиться успела, но и вовсе забыла маму и старшего брата. Виктор полагал, что если бы они сейчас встретились, то не узнали бы друг друга. Что ж, прошло столько лет, оно и немудрено.

«Сначала сделаю то, что запланировал. Потом попробую найти Викторию. Нет, не попробую. Я найду её», — твёрдо сказал себе Виктор, взглянув в большое зеркало в своей комнате.

Синяки под глазами от недосыпа едва ли не были темнее радужки.

Он устало всмотрелся в отражение, пытаясь объективно оценить свою внешность. Потом, прищурившись, приблизил лицо к зеркалу настолько, что чуть ли не касался холодной поверхности кончиком носа. Парень пристальнее осмотрел себя. Тёмно-карие глаза почти сливались со зрачком — нужно было потрудиться, чтобы понять, где граница радужки, а где уже зрачок.

Виктор отпрянул от зеркала и недовольно хмыкнул. Потом потрепал себя по голове, проводя длинными узловатыми пальцами по русым, или, как он их нелестно называл, «мышиного цвета» волосам.

— Вот урод, — почти зло шепнул он, с некоторым отвращением ещё раз окинув взглядом отражение целиком, после чего отвернулся. — Томас-то получше был.

— Виктор, собирайся, — заявила мать, открывая окно на кухне. Дым постепенно начал вытягиваться на улицу.

Парень, едва перешагнув порог комнаты, закашлялся и осмотрел кухню.

— Мама, ты испортила омлет? — с обречённостью поинтересовался он. Очевидно, испортила, это был больше риторический вопрос.

— Не испортила. Он немного подгорел, — как ни в чём не бывало отозвалась женщина, заправляя за уши пряди с парочкой серебристых волосков.

Она плотнее запахивает халат на себе и равнодушно смотрит на сына. Именно тогда, в ответ всматриваясь в её лицо, Виктор и понимает, насколько ужасно выглядит его мать, как много у неё морщин; а когда она поднимает брови, её лоб похож на стиральную доску. В детстве ему казалось, что мама красивее. Но очень может быть, что именно после развода она так запустила себя. Раньше она, вроде как, носила платья. После расставания родителей парень больше никогда не видел маму в платье.

— Немного подгорел? — переспрашивает Виктор. Сейчас в его голосе проступают эмоции, так как уже можно себя не контролировать. Обычно он холоднее.

— Да, совсем немного, — безразлично кивает женщина на сковороду.

— Он же сгорел у тебя. Дым вон какой был, — замечает парень, покосившись на плиту.

Его сокурсники и то лучше готовили, чем мама.

— Сгорел или нет, а мы съедим и так. Всё равно ничего другого нет, — она машет рукой и выглядывает в окно. По выражению лица женщины видно, как ей приносят хоть какое-то облегчение трели птичек в их пустом, крохотном саду, где только сорняки, кучка сухих цветов на клумбе да парочка деревьев, и то доставшихся им от прошлых хозяев.

— Я не хочу есть угли, — слабо возмущается Виктор, но особо не трепыхается, поскольку знает, что ничего-то он не добьётся.

— Ешь и не выпендривайся, — почти приказывает женщина, продолжая любоваться заросшим садом, но её голос такой тихий, что миссис Элфорд становится почти жаль.

Они настолько похожи, что Виктор вполне мог бы сойти за мужскую версию своей матери, если бы та ещё и была на сорок лет моложе. А Виктория была копией своего отца. Те же жестковатые каштановые волосы, серые глаза. Вот из-за чего семья разделилась именно так.

— Хорошо, — негромко отвечает парень и подходит к плите. Почерневший омлет с крошащейся ветчиной не вызывает аппетита, но Виктор не хочет расстраивать маму.

«Мама старалась», — убеждает он себя, прекрасно зная, что она не старалась, а сделала всё «лишь бы как». Пока омлет жарился, мама смотрела утренний выпуск новостей. Так и проглядела, пока не почувствовала запах горелого. В этом Виктор был на все сто процентов уверен, потому что это далеко не первый его горелый омлет в жизни.

— Ты тоже будешь? — уточняет он, почесав щеку.

— Да. Соскреби со сковороды, что сможешь, тарелок нет, — тоскливо говорит она, закрывая глаза и прислушиваясь к пению птиц. — Или помой себе сам тарелку, я не знаю, делай что хочешь, — безучастно добавляет она.

Виктор послушно отскребает лопаткой омлет и ест прямо со сковороды.

Ему хочется съязвить по поводу вкуса еды, но он этого не делает. Последнее время он стал всё чаще задумываться о распаде их семьи, это немного пугало.

— Потом собирайся, — напоминает она, когда птицы перестают петь. Женщина закрывает окно и с сожалением смотрит на сына, когда тот хрустит горелым. — Извини, — робко произносит она, но смущённой не выглядит.

— Всё в порядке, честно, — заверяет он, а сам едва не морщится от горечи во рту. — А куда собираться?

— Мы едем в Лондон.

— Серьёзно?

Виктор строит кислую мину и, расправившись со скудным завтраком, отряхивает и так чистые руки.

Раньше ему нравился Лондон, нравилось читать про него, изучать. Виктор мечтал жить в Лондоне, но когда местное жюри забраковало его проект, ему разонравился этот город. Он почти возненавидел то, что ранее так горячо любил.

— Что нам там делать? — голос Виктора не выдаёт волнения. Вероятно, по той причине, что он и не волновался. Ему было просто всё равно, но даже, наверное, с негативным оттенком, потому что он не любил делать лишние движения и беспорядочно метаться.

— Как обычно. Ты же знаешь, в Брайтоне нет такой посуды, какая есть в Лондоне. Там есть один хороший магазинчик, где продаются разные красивые сервизы, — неторопливо объяснила женщина с живым блеском в глазах, который появился у неё впервые за утро.

— Ты упахиваешься на работе, денег всё меньше, у нас кризис, и при этом ты предлагаешь нам смотаться в Лондон за сервизом? Мы внезапно стали миллионерами, а ты мне даже не сказала? — едко ответил он, тут же ругая себя за резкие слова. Мама хоть начала выглядеть живой, когда заговорила о посуде, не то что до этого.

— Да, почему бы нам и не съездить, — пожимает плечами женщина, не усмотрев в вопросах сына грубое и пренебрежительное отношение к себе.

— Нам скоро станет нечего есть, мама, а ты хочешь организовать такую поездку. Нерационально, — Виктор качает головой и скрещивает костлявые руки на груди.

— У меня в планах то, что ты вот-вот выйдешь на работу.

— Да, но…

— Ты закончил престижный университет. Тебе что-то мешает работать? Как по мне, так наоборот.

— Я собирался… — снова не успевает закончить Виктор, как миссис Элфорд перебивает его:

— Вернёмся из Лондона в Брайтон, и тогда ты у меня начнёшь работать, сынок, — тоном, не терпящим возражений, заявила она. — Мне нужен сервиз. Последнее время у меня упадок сил, хоть что-то должно меня развеселить.

— Хорошо, но ты отдаёшь себе отчёт в том, что мы просто выкинем деньги на ветер? При том, что мы могли бы потратить эти средства более полезно.

— Я уже сказала — мне нужна какая-то мотивация, чтобы дальше работать. Собирайся, мы отправляемся завтра же.

«Должно быть, у неё уже началось старческое слабоумие», — мрачно подумал Виктор, складывая свои вещи в старую, местами потёртую сумку.

Парня и так не радовала предстоящая поездка, а когда оказалось, что это путешествие по большому счёту было бесполезно, он вообще словно потускнел. Они два дня гуляли по Лондону, полюбовались Темзой, а посуду так и не купили, потому что в заветном магазинчике в последние дни был наплыв клиентов, в связи с чем там подняли цены.

Его всегда злила нерациональность, бесполезность и пустая трата времени. Он ненавидел всё то, что было сделано зря, а понимание, что поездка в Лондон лишь оттягивает достижение его целей, просто приводила Виктора в бешенство.

Если сам Лондон внешне хоть как-то привлекателен, то люди в этом городе просто наиотвратительнейшие.

Виктор считал, что в Брайтоне люди другие. Более приветливые, что ли… Отзывчивые, открытые. Это не означало, что в Брайтоне люди добрые и дружелюбные, просто в сравнении с лондонцами брайтонцы казались такими. А так-то, если не знать, что в столице ещё хуже, брайтонцы выглядели абсолютными ханжами; но Виктор не осуждал их за это, поскольку знал, что и он сам далеко не эталон благочестивости и добродушия. Особенно после того, как зарезал своего бывшего одногруппника.

Зная, что лондонцы все однотипные, Виктор на каждую поездку в этот город ставил себе цель — найти там хоть одного интересного человека. Неважно, чем будет выделяться этот человек. Главное, чтобы выделялся. Главное, чтобы этот человек был…

И Виктор, к счастью для себя, нашёл такого человека. Вернее, такую. Это была девочка с ярко-рыжими, почти красными, да притом ещё и кудрявыми волосами. У неё были веснушки, которые, кажется, назывались конопушками, но чем бы это ни было, выглядело это совершенно удивительно. А самым потрясающим в ней были глаза. Нет, даже не цвет радужки, который у неё, в общем-то, был немного скучноват для такой-то интересной особы. Взгляд этой девочки совершенно поразил Виктора. Это, скорее, была уже девушка, однако из-за своего невысокого роста она вполне смотрелась по-детски.

Её взгляд был печален и полон боли, но одновременно безучастен и равнодушен ко всему. Она выглядела опустошённой и разбитой, когда шла, склонив голову, пока её за руку дёргала за собой немолодая женщина, судя по всему, её мать. Девушка-девочка грустно шагала в сопровождении этой женщины, высокого мужчины в шляпе и девочки-блондинки помладше, её сестры, кажется. Мужчина молчал, серьёзно вглядываясь в светофор, а женщина увлечённо читала нотации старшей дочери, которая морщилась от капелек дождя, попадавших ей на нос и щёки, поджимала губы и с тоской рассматривала прохожих. Младшая выглядела совершенно беззаботно: она пялилась на людей и улыбалась всем подряд.

Однажды Виктор и рыжеволосая встретились глазами. Та грустно окинула его взглядом с ног до головы, а потом невесело улыбнулась. Им обоим нужно было переходить дорогу, а зелёный свет всё никак не хотел загораться. Виктор кивнул ей в ответ, а потом вопросительно указал взглядом на тех, рядом с кем стояла она. Рыжеволосая снова поджала губы. Это показалось Виктору чрезвычайно забавным, но он не улыбнулся. Она опустила взгляд и шмыгнула носом. Когда девушка подняла голову и опять посмотрела на Виктора, они вновь встретились взглядом, потому что парень не мог отвести от неё глаз. Девочка печально вглядывалась Виктору в лицо, словно пытаясь прочитать по его выражению какие-либо эмоции, но, похоже, парень показался ей холодным и чёрствым, поэтому она отвернулась от него, вздёрнув нос. Наблюдая это, Виктор улыбнулся краешком губ, провожая девочку взглядом, когда она, хлюпая по лужам в своих сапожках, стала переходить дорогу со своей семьёй.