Герцог-дьявол

Мэдлин Хантер, 2018

Габриэль Сент-Джеймс, герцог Лэнгфорд, справедливо считал себя большим знатоком женщин. Однако ничто не подготовило его к встрече с загадочной красавицей, которая готова стать его тайной любовницей, но при этом отказывается даже назвать ему свое имя… Кто она? Почему не отвечает даже на самые невинные вопросы о себе? Что скрывает? Страстно влюбленный в прекрасную незнакомку, Габриэль решает любой ценой разгадать эту тайну – и даже не подозревает, что впутывает и себя, и возлюбленную в опасную игру с высокими ставками…

Глава 5

Она стояла у окна, глядя на улицу, а ее шаль и тапочки падали вниз, в пустоту. Легкий ветерок подхватил шаль, и она поплыла по воздуху подобно призраку в лунном свете, а обувь исчезла где-то за стеной. Теперь на ней оставались только брюки и рубашка. Аманда была преисполнена решимости.

«Не так уж высоко, — сказала она себе. — И не так уж далеко».

Это помогло ей успокоиться, но только идиот стал бы полностью игнорировать опасность, угрожавшую ей.

«Стоит этому научиться, и уже никогда не забудешь». Именно так наставлял ее отец, когда приступал к обучению своему ремеслу. Тогда ей едва исполнилось восемь.

«Резко прыгай вперед, отталкиваясь ногой, отставленной назад, Мэнди, и смотри на свою цель, никогда не опускай глаза на землю. Всегда заранее знай, за что ты ухватишься, когда приземлишься».

Тогда все это представлялось ей игрой. Кто бы мог подумать, что Чарлз Уэверли рассчитывает использовать собственного ребенка в гнусных преступлениях?

Он был красивым, хорошо воспитанным мужчиной. Прекрасно владел языком, как английским, так и многими диалектами. Он казался своим в любом месте, от вечеринки в Мейфэре до сельской пивной. Его шарм и уверенность в себе были его главными козырями в избранной профессии.

И то и другое родилось вместе с ним. Аманде было известно, что ее родители происходили из хороших семей, владевших приличной собственностью. Возможно, если бы однажды они не встретили друг друга, их судьбы сложились бы совсем по-другому: нормальные законопослушные семьи и достойные дети, — однако в их браке сошлись воедино две стихии.

Поначалу им везло: и это тоже казалось игрой, — но постепенно воровство стало профессией. Они не были карманниками, хотя облегчить бумажник прохожего для них не составило бы труда. Они занимались тщательно организованным похищением ценностей из богатейших домов и сложными аферами, в которых их жертвы даже не подозревали подвоха.

Аманда помнила, как ее родители, одевшись так, чтобы сойти за светскую пару, уходили из дома. Она и не догадывалась, что они незваными идут на бал или вечеринку. И пока хозяева будут полностью заняты своими гостями, кто-то из них незаметно проберется наверх и похитит фамильные драгоценности.

Проходили годы, и ни тени подозрения не падало на родителей Аманды. Никто не пытался их остановить. Во многих случаях, как объяснила Аманде ее мать спустя много лет, жертвы даже не замечали, что у них что-то пропало. Могли пройти месяцы, прежде чем та или иная дама вдруг обнаруживала пропажу колье или джентльмен — исчезновение серебряной табакерки, инкрустированной золотом. Ведь на самом деле это даже воровством было трудно назвать, так как пострадавшие часто и не помнили о том, что у них украдено.

Но вот однажды, когда Аманде исполнилось двенадцать лет, ее мать прибежала домой вне себя от беспокойства: кто-то застал ее супруга за «работой». Папаше удалось сбежать лишь чудом благодаря умению совершать прыжки из окна.

Всю ночь они с тревогой ожидали его возвращения. Смог ли он удачно приземлиться? Или упал на землю, разбился и все еще лежит там, искалеченный, корчась от боли?

Наконец на рассвете он вернулся домой. Со своей злосчастной добычей, браслетом. Его придется разобрать. Ведь о пропаже безделушки уже известно. «И какое-то время мне нужно будет скрываться, — заметил отец. — Ты возьмешь девочку, а примерно через год я вас найду».

Он ушел от них следующей ночью, забрав с собой половину бриллиантов из того браслета. Больше они никогда не видели досточтимого родителя.

Мать Аманды продолжала заниматься тем единственным делом, которое хорошо знала. Ей не требовался мужчина, чтобы проникать на балы. Не хуже своего мужа она могла незаметно подняться наверх и пошарить по шкафам и сундукам.

Два года спустя, однако, она отправила Аманду в школу миссис Хаттлсфилд в Суррее со словами: «У тебя будет возможность вести совсем другую жизнь, если ты получишь образование. Возможно, ты даже выйдешь замуж за достойного человека, если сумеешь себя хорошо подать».

Аманда подозревала, что истинная причина всех этих забот проистекала совсем не из материнской любви. Проще говоря, дочь при профессии ее матери была постоянной обузой. Кроме того, подрастая, Аманда начала задавать вопросы, а иногда и предлагать другой образ жизни: достойный и респектабельный.

Аманда подняла взгляд от земли и сосредоточилась на окне за живой изгородью, расположенном немного ниже того проема, у которого она стояла. Окно, находившееся на расстоянии вытянутой руки от заднего угла здания, с широким подоконником и обильной лепниной. Никаких решеток и, насколько она могла понять, никакого замка, хотя замок в принципе не был для нее преградой. Четыре фута без толчка. Семь футов с разбега. Пять футов с толчком ноги.

Аманда прикинула свои шансы — примерно один к трем. Что ж — была не была?

Она продолжала что-то тихо напевать себе под нос, собираясь с силами и пытаясь сконцентрироваться. Затем присела на корточки на стуле, который придвинула к подоконнику, отставила правую ногу назад, собрала все свои силы и прыгнула.

Кто-то осторожно тряхнул его. Габриэль постепенно выходил из сонного забытья. Он оттолкнул и обругал человека, внезапно разбудившего его.

— Вы просили на рассвете, сэр. Экипаж ждет. — Кажется, это голос Майлза, его лакея.

На рассвете… Экипаж… Габриэль медленно пришел в себя. Голова его раскалывалась от жуткой боли, а шея настолько затекла, что повернуть ее не представлялось возможным.

— Я сделаю вам кофе, сэр.

Сознание мало-помалу возвращалось к герцогу. Но и головная боль усиливалась. Черт, что с ним такое сделали прошедшей ночью?

Он открыл глаза, но вначале ничего не мог понять, потом вспомнил.

И сразу же перевел взгляд на то кресло, в котором сидела его таинственная гостья. Само собой, пусто. Последнее, что он помнил, было ее пение.

Какой же он осел! Приложить столько усилий, чтобы заманить сюда женщину, а затем заснуть в ее присутствии. Ему повезет, если никто не узнает об этом позорном случае. Еще недоставало шуточек в клубе по поводу его хваленого умения обольщать знатных дам.

Или совсем не знатных, как в данном случае. Его незнакомка в брюках и рубашке никак не тянула на даму из общества, к которым он привык. Останься она здесь до утра, он бы отправил ее домой в своем экипаже, чтобы даме не пришлось идти по лондонским улицам в таком виде.

Воспоминания о вызове, брошенном ему незнакомкой, и намерении герцога соблазнить ее вызвали у него горькую иронию, но приступ резкой головной боли оборвал его смех… Да уж, он продемонстрировал гостье свои таланты! И его гений великого соблазнителя, конечно же, произвел на нее неизгладимое впечатление!

Она, наверное, хохотала всю дорогу до дома.

Габриэль снова закрыл глаза и изменил позу, чтобы затекшая шея немного отошла. И снова задремал, отчего головная боль чуть-чуть утихла. Ему приснилось, что он покупает какой-то женщине великолепный шкаф, полный нарядов, и сам выбирает, какой туалет ей надеть.

— Вот, сэр, ваш кофе. Вам станет гораздо лучше… Кофе всегда помогает по утрам от последствий большого количества выпитого вина.

Габриэль принудил себя сесть прямо и, стряхнув с себя остатки сна, обратил все свое внимание на чашку.

Майлз, его уже немолодой представительный лакей, собирал бутылки и бокалы.

— Я выброшу все это и остатки пищи, вымою бокалы внизу, пока вы будете пить кофе. Я заметил, когда кипятил воду, что дверь кухни не заперта. Довольно неосмотрительно со стороны прислуги лорда Гарольда, я бы сказал.

Ах да, садовая калитка. Заснув, он, конечно, не смог ее запереть.

— С вашего позволения я проверю весь дом. Человек, забывающий запереть дверь, может забыть и многие другие важные вещи.

— Делай что пожелаешь. Но имей в виду: необходимость провести ночь в доме брата возникла у меня довольно внезапно.

Майлз не спросил, почему она возникла. Пустые бутылки у него в руках отвечали на все его вопросы.

Габриэль не без труда поднялся на ноги. У него в голове как будто стучал молоток.

Он пошел за Майлзом и, когда тот отправился вниз, проследовал вверх по лестнице, повернул к комнатам брата, ему нужен был сосуд, находившийся в гардеробной. Облегчившись, Габриэль вернулся к главным комнатам.

По пути он выглянул в окно, заметив, что день обещает быть солнечным. Взошедшее солнце уже успело разогнать утренний туман. Габриэль остановился у одного из окон, решив, что свежий воздух выветрит остатки головной боли. Он открыл окно, высунулся на улицу и сделал глубокий вдох.

Дом сэра Малкольма Найтли закрывал весь вид. Единственное, что мог разглядеть Габриэль, высунувшись из окна, была улица и краешек сада Гарри. С этой стороны громадного здания не наблюдалось излишеств, которыми мог похвастаться фасад, но несколько каменных арабесок обрамляли окна. Габриэль решил, что наличие боковых окон восполняет недостаток красивого вида, который загородила каменная махина сэра Найтли.

Взгляд Габриэля опустился на живую изгородь внизу. Что-то темное бросилось ему в глаза. Герцог еще дальше высунул голову из окна, после чего вернулся в комнату и закрыл его. Из комнаты он вышел к садовой калитке, поднял засов, открыл калитку и попал в сад.

Осмотревшись и отметив, что Гарри следует посоветовать заменить садовника, он направился к узенькой тропинке, что пролегала у стены между двумя владениями. В том месте, где тропинка поворачивала в сад, герцог понял, что за черный предмет увидел из окна.

Шаль, темная шаль с узором из множества роз. Та самая, что красовалась на его таинственной незнакомке прошедшей ночью. Вероятно, ее сорвало ветром, когда гостья уходила по садовой тропинке, и, зацепившись за живую изгородь, шаль осталась на ней висеть. Он задался вопросом, почему девушка не вернулась за своим расписным одеянием. Возможно, просто не нашла его в темноте.

Майлз закончил мытье бокалов и уже упаковал их в корзинку вместе со своим фартуком.

— А теперь я с вашего позволения осмотрю комнаты лорда Гарольда и остальные покои, сэр, — сказал Майлз.

— Я буду ждать в экипаже. Проверь, пожалуйста, серебро. Просто посмотри, все ли на месте.

С выражением ангельского терпения Майлз еще раз запер дверь на засов. И заметил шаль.

— Что это там такое, сэр?

— Пригласительный билет.

Столько усилий и такой риск ради ничтожного предмета. Так думала Аманда, рассматривая причудливо украшенную пряжку.

Девушка чуть не погибла из-за нее. На подоконнике она поскользнулась, и если бы не лепнина и не выступ здания, за которые ей удалось ухватиться, упала бы на землю. На ноге и руках остались ссадины как воспоминание о ночной авантюре.

Еще труднее оказалось выйти. Она никогда не училась спускаться по стенам зданий, но для девчонки это и не составляло особой сложности, однако вес и телосложение взрослой женщины брали свое… Она едва смогла удержаться на выступе здания. С последних десяти футов ей пришлось спрыгнуть, так как у нее больше не хватало сил держаться.

Но не все обстояло столь плохо. Были и мгновения восторга. Сладкого волнения, восхищения собственной смелостью и ловкостью. Так было и в первый раз, когда она похитила брошь, но тогда все прошло несравненно легче, чем сейчас. Ей казалось, что чувство опасности убьет этот неуместный восторг. Однако на сей раз восторг смешался с радостью: она победила в условиях серьезнейшего риска.

Аманда стыдилась подобных чувств. Ведь она должна была испытывать муки совести, а не ощущение торжества.

На самом деле это была даже не пряжка, а просто застежка: два отдельных кусочка, коим надлежало соединиться, — но то, что когда-то скрепляло их, было утрачено. Вместе они составляли не более пяти дюймов в длину.

Человеку, разработавшему весь этот план, нужна была именно застежка. Он говорил, что она синего с красным цвета, инкрустирована бриллиантами и заключена в золотой корпус.

Она очень похожа на предыдущую вещь, которую он требовал достать. Но та брошь была значительно крупнее, более изысканной и довольно примитивной по оформлению, с мелкими бриллиантами — тот вид броши, с помощью которой в старые времена застегивали плащ.

Сходство между этими двумя вещами означало, что теперь Аманда кое-что знала о своем мучителе. Он коллекционер. Ему нужны были такие вещи, которые он не смог бы купить ни за какие деньги: ведь подобные раритеты не продаются, — поэтому он заставлял ее воровать их.

Аманда отложила пряжку в сторону и взялась за перо. Записку она должна была оставить у мистера Петтибоуна. Девушка вывела всего три слова: «Она у меня».

Записку она отнесет в типографию Питерсона, откуда ее заберут и перенаправят куда нужно, а Аманда будет ждать дальнейших инструкций относительно того, что дальше делать с пряжкой. Однако она решила положить конец этой игре. Вряд ли неизвестный сам когда-нибудь закончит ее. Безопасность матери была скорее всего крючком, который этот человек будет дергать бесконечно.

Когда придут дальнейшие указания, она выполнит их, отошлет пряжку коллекционеру, но больше не станет ждать, подобно покорной овечке, его следующих требований. Ей давно пора диктовать собственные условия.

Габриэль закурил сигару и откинулся на спинку кресла. Он наслаждался табаком и добрым виски, которое ему налил Брентворт, сидевший напротив, его лицо скрывалось в облаке сигарного дыма.

Единственным человеком в комнате, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, был их сегодняшний хозяин Адам Пенроуз, герцог Страттон. Он стоял рядом с камином, опершись локтем о каминную полку и стараясь выглядеть спокойным. Но все прекрасно видели его состояние. В герцогских апартаментах над ними его супруга в настоящий момент рожала их первенца.

— Я вам очень обязан, господа, что вы согласились встретиться здесь, а не в клубе, — пробормотал Страттон.

— Твое виски гораздо лучше того, что подают в клубе, — ответил Габриэль, пытаясь несколько разрядить обстановку. — Кроме того, наше общество может собираться где угодно.

Они создали эту маленькую группу еще мальчиками в школе, когда, повстречав друг друга, поняли, что наследника герцогского титула по-настоящему может понять только другой наследник герцогского титула.

Раз в месяц они встречались в клубе, после чего отправлялись развлекаться. В последнее время их забавы были довольно спокойными. Страттон совсем одомашнился, а Брентворт стал весьма приличным джентльменом. Один Габриэль все еще оставался повесой.

— У нее началось уже давно? — спросил Брентворт, как будто знал, что Страттон хочет поговорить на эту тему.

— Три часа назад.

— Насколько мне известно, подобные вещи могут занимать много времени.

— Надеюсь, все-таки не слишком много. Я сойду с ума.

— Не стоит углубляться в эти мысли, а то покажется, что время остановилось. Лэнгфорд, отвлеки его. Расскажи ему о… ну, я не знаю, что-нибудь занимательное. Ах да! Расскажи ему о том интересе, который вызвала твоя речь в парламенте.

— Почему бы тебе не рассказать ему о своих последних ссорах с любовницей? Это гораздо увлекательнее — по крайней мере, так думают в свете.

Взгляд Брентворта помрачнел.

— Не было никаких ссор. Элементарное недоразумение, вот и все.

— А я слышал совершенно иное.

— Ты мог слышать об этом только от меня, а я именно так все и охарактеризовал.

— Я слышал об этом еще по меньшей мере от пяти человек, и они излагали точку зрения, которая значительно отличается от твоей.

— Каким образом? — спросил Брентворт холодным и резким тоном, который не предвещал ничего хорошего. Диалог двух друзей действительно отвлек Страттона от его мучительных раздумий: он наблюдал за ними с интересом.

Габриэль откашлялся, затянулся сигарой и отпил немного виски. Паузы выводили Брентворта из себя.

— Говорят… — Он сделал очередную затяжку, чтобы позлить Брентворта. — Говорят, из-за ваших разногласий она хотела порвать с тобой, но тебе удалось вымолить прощение.

— Что за чертовщина! — воскликнул Страттон и повернулся к Брентворту в ожидании его ответа.

— Что за чертовщина! — эхом отозвался Брентворт, глухо и мрачно.

— А еще говорят, что в качестве извинения ты вручил ей жемчужные серьги…

— Проклятье! Ничего подобного я не делал.

— Ну, я всего лишь повторяю то, что говорят. Если ты изложишь нам свою версию, буду только счастлив опровергнуть любые сплетни на сей счет.

— Я не собираюсь обсуждать это…

— Да-да, мы знаем. Поступай как хочешь. А она тем временем сотрет в порошок твою такими трудами созданную репутацию самого искусного соблазнителя женщин.

— Кто же может воспрепятствовать леди спасти собственное лицо, пусть даже путем беспомощной лжи?

— Ты хочешь сказать, что все-таки бросил ее?

Брентворт едва заметно кивнул:

— Сережки были подарком на память о былой любви.

— Но разговоры в клубе, пересуды светских кумушек… Это нельзя сбрасывать со счетов, — заметил Габриэль.

— Все через день забудется, — попытался успокоить спорщиков Страттон. — Существуют вещи и похуже мнения света о том, кто кого бросил: мужчина или женщина.

Брентворт все еще выглядел рассерженным и посылал в сторону Габриэля, угрожающие улыбки.

— Ну, если уж ты начал развлекать Страттона в сложное для него время, тебе следует продолжить.

— У меня нет больше ничего интересного для него.

— А почему бы тебе не рассказать о твоей пастушке?

Габриэль затянулся сигарой.

— О пастушке? — с любопытством переспросил Страттон.

— Он встретил ее на маскараде, — пояснил Брентворт. — Девица преследовала Гарри, и он бросился ему на выручку. Затем он заманил ее на террасу, а оттуда — в сад. Относительно того, что происходило там… — Он взмахнул сигарой, намекая на нечто в высшей степени пикантное.

— И что же? — Любопытство Страттона нарастало.

Габриэль откашлялся.

— Ничего особенного не произошло. История очень короткая.

Как правило, он не останавливался перед тем, чтобы во всех подробностях расписать друзьям свои приключения с женщинами, но на сей раз подобного желания у него не возникло. Во-первых, эта история явно не делала ему чести. Кроме того, он не мог избавиться от неприятного ощущения, что его незнакомке действительно угрожала какая-то опасность.

Возможно, это были только его фантазии. Вне всякого сомнения, она либо считала его идиотом, либо начала какую-то большую игру. Если верно второе, следующий ход оставался за ней.

— И все же теперь он не пропускает ни одних женских губок и подбородков, куда бы ни шел. Ведь это единственное, что не было закрыто маской и что он смог разглядеть, — пояснил Брентворт. — Когда мы ехали сюда, он занимался тем же самым.

— Клянусь, ты иногда не лучше какой-нибудь старой тетушки. Я всегда обращаю внимание на женщин. Я никого специально не выискивал.

Конечно, он лгал. Он постоянно пытался воспроизвести в памяти ее лицо, хотя у него было очень мало впечатлений для этого, ведь тем вечером он видел ее только в полутьме библиотеки. Шаль лежала у него в гардеробной, хотя ее давно следовало бы выбросить.

— Как ее зовут? — спросил Страттон.

— Я не знаю.

— Для поцелуев в саду не нужны имена, — заметил Брентворт.

— А ты ее видел после этого? — спросил Страттон.

Габриэль делал вид, что рассматривает книги. Брентворт посмотрел на него, затем наклонился ближе, чтобы пристальнее взглянуть ему в лицо.

— Черт, наверняка он встречался с ней еще раз, — воскликнул Брентворт. — У тебя было с ней свидание, не так ли? И тем не менее ты все еще не знаешь ее имени?

— Очень короткая встреча. И очень приличная. Перестаньте улыбаться. Я могу быть благопристойным джентльменом, когда необходимо.

— И все-таки, я полагаю, встреча была не такой уж краткой, — сказал Страттон. — Ты планируешь новые мимолетные и чисто платонические свидания?

Это было уже слишком.

— Послушайте, я сейчас вам все объясню, но вы не должны никому об этом рассказывать, даже своей жене, Страттон. Это может меня погубить. Вы должны поклясться.

— Клянусь. Брентворт тоже клянется. Ты же нас знаешь. Мы люди слова в таких делах.

Габриэль поведал им свою историю. И она действительно оказалась очень короткой.

— Ты заснул? — переспросил Страттон. — Она пришла к тебе. Была у тебя. Ты целовал ее. И заснул? — Он повернулся к Брентворту, как будто не верил собственным ушам и требовал подтверждения.

— Вот это по-настоящему веселая история. Если в свете о ней узнают, моя интрижка померкнет на этом фоне, — воскликнул Брентворт.

— Я слишком много выпил. Она затянула песню, которая меня убаюкала, и… внезапно наступило утро.

— А ты проверил свои карманы? — спросил Брентворт. — Некоторые шлюхи…

— Конечно, я проверил, не похищено ли чего. Я не зеленый юнец, тетушка. Обшарил одежду, комнату, серебро. Все на своих местах. И я же сказал вам: она не шлюха. В этом по крайней мере я уверен.

Откуда взялась такая уверенность, он объяснить не мог. Он просто знал.

— Неудивительно, что ты продолжаешь искать ее. Тебе ведь нужно принести даме свои извинения, — усмехнулся Страттон.

— Вот твой французский стиль, — заметил Брентворт.

— Если ты называешь французским стилем то, что у мужчины имеются определенные обязательства перед возлюбленной, пусть будет так, — продолжил Страттон. — Джентльмен…

— Буду я извиняться или нет, вас не касается, — прервал его излияния Габриэль. — Как бы то ни было, я намерен встретиться с ней еще раз.

— Явно не для извинений, — вставил Брентворт, обращаясь к Страттону. — Ведь у него есть незаконченное дело, не так ли? Нужно расплатиться по счету.

Эти двое были его ближайшими и самыми старыми друзьями, но иногда Габриэлю казалось, что они его совсем не понимают.

— И как тебе это удастся, если ты не знаешь, кто она такая? — спросил Страттон.

Да, черт побери, он прав.

Звук приближающихся шагов прервал их оживленную дискуссию. Дверь в библиотеку открылась, и появилась прелестная Эмилия, юная светловолосая сестра герцогини Страттон с ангельским лицом. Она заметила Габриэля, и ее улыбка немного померкла, но девушка мгновенно совладала с собой, проследовала к человеку, ради которого сюда пришла и сообщила:

— Все закончилось, и закончилось хорошо. Теперь вы можете подняться и увидеться со своим сыном.

Комната наполнилась громкими поздравлениями и добрыми пожеланиями. Страттон выбежал из комнаты. Прежде чем последовать за ним, Эмилия подошла к Габриэлю и тихо проговорила:

— Мне сказали, что ваш брат уехал из города.

— Он уехал, чтобы немного отдохнуть в деревне и поработать над книгой.

У нее хватило такта сделать расстроенный вид.

— Я буду скучать по нему.

Не слишком убедительно.

— Он вернется примерно через месяц.

Габриэль распрощался со всеми и отправился за своей лошадью. С Брентвортом он расстался на Оксфорд-стрит и поскакал один. Кажется, он придумал, как увидеться с таинственной незнакомкой еще раз.