То, что предопределено

Н. Середа (2024)

Ретеллинг сказки Г. Х. Андерсена «Гадкий утенок» и одновременно приквел к книге «Полная история диких лебедей, или Город Птиц» (лучше читать после «Города Птиц»). Здесь можно узнать предыстории героев и объяснения некоторым их поступкам. Например, становится понятно, почему герцог Анри не сделался королем, как возникла гильдия сорокопутов, чего хотела мачеха, превращая принцев в лебедей. В этой книге не очень много волшебства, как и в сказке «Гадкий утенок». А начинается история с застолья двух королей и их рыцарей по случаю заключения оборонительного союза.

IV. Анри. От рождения до восьми лет

Тем временем опальная королева Эмма очень скоро поняла, что ее обмороки были не случайны. Она ждет ребенка. Это обрадовало и встревожило. Ведь настоятельница не разрешит растить дитя в монастыре. Его обязательно заберут.

Эмме уже пришлось внезапно и не по своей воле расстаться с маленьким сыном. И она пообещала себе, что теперь никто не сможет помешать ей быть матерью. Тем более, что принц Роальд хотя бы растет в королевском замке. А какая судьба может ждать второго ее малыша? Бывшая королева думала об этом, и жалость перехватывала ее дыхание.

Размеренная жизнь в монастыре больше не казалась безмятежной и благостной. Эмма начала строить планы побега. Нет. Пока она жива, ее дитя не будет страдать.

Для начала она стала подчеркнуто показывать, что ей нравится тихая жизнь и распорядок монастыря. Эмма не пропускала ни дневных, ни ночных молитв, всегда была спокойна и доброжелательна, с готовностью бралась за любую работу. Это притупляло бдительность присматривавших за ней монахинь.

И тогда, воспользовавшись некоторой свободой действий, Эмма стала внимательно наблюдать, когда и для кого открываются ворота, кто бывает в монастыре по разным делам. Иногда она обменивалась с приезжими фразами: о погоде, об урожае. Ей также удалось накопить немного денег, продав по случаю свой костяной гребень для волос кузнецу, пару колец поставщику сена и шелковый платок стекольщику, что приезжал чинить разбившиеся витражи. Вот уж не догадывались их жены и дочки, что им достались вещи самой королевы.

Когда Эмма уже все просчитала и решила, что самый верный способ бежать — спрятаться в чьей-нибудь повозке, она собрала небольшой узелок с вещами и стала ждать. Оставалось только улучить момент. Но теперь по стечению обстоятельств в монастырь долго никто не приезжал.

Эмма стала волноваться, ведь время шло. Если монахини догадаются, что она ждет ребенка, ей больше не остаться без надзора. Одно дело опальная королева, другое — ее ребенок. Он может стать поводом для интриг, междоусобиц. Бежать надо было сейчас, пока тайна не открылась. Эмме было все трудней сохранять видимость умиротворения.

Наконец, в один из дней в монастырь приехал торговец рыбой. Пока он разгружал бочонки в подвал, Эмма как бы невзначай пару раз прошла мимо повозки. Рыбник приехал на старой развалюхе, насквозь пропахшей рыбой. Доски были мокрые от рассола и местами прогнившие. Эмма была готова на любые испытания, даже этот навязчивый запах не останавливал ее, лишь бы бежать. Но в повозке было совершенно невозможно укрыться.

Кузнец и стекольщик приезжали в крытых кибитках, где у них лежали инструменты, заготовки, какие-то еще нужные и ненужные вещи. А в телеге рыбника не было ничего, кроме бочонков, да и те он выгрузил.

Сев на край повозки, торговец тронул поводья и двинулся в сторону ворот. «Нет, на этот раз не было шанса. Совсем не было. Но время еще есть. Не много, но еще осталось время…» — успокаивала себя Эмма, глядя ему вслед. На самом деле она уже почти отчаялась.

— Знаю, о чем ты думаешь, сестра, — громко сказала пожилая монахиня, шедшая мимо с корзиной чистого белья.

Эмма вздрогнула. Ее план раскрыт! Теперь точно все кончено.

— Я тоже думаю, — сварливо продолжала старуха, — что этот дурачина плохо следит за своей лошадью. Она того гляди захромает. Как он собирается работать, оставшись без коня? Как есть дурак! Тьфу! — Монахиня топнула ногой, перехватила тяжелую корзину поудобнее и пошла дальше.

Ворота за повозкой закрылись. Эмма так и стояла посередине хозяйственного двора. Она никак не могла прийти в себя. Одно было ясно — надо ждать случая еще.

К счастью, уже на следующий день приехал гончар. В его телеге было много соломы, которой были переложены горшки, плошки, кувшины, чтобы не разбились в дороге. Сестры обступили воз, выбирая посуду. Эмма тоже была здесь. Она заходила с разных сторон, присматривалась. И когда все разошлись довольные приобретениями, а гончар повел лошадь к колодцу — напоить перед обратной дорогой, Эмма быстро огляделась и зарылась в солому. Миниатюрной и худенькой, ей ничего не стоило там спрятаться.

Все прошло гладко. Гончар, ничего не заметив, запряг лошадь и выехал из монастыря. Добравшись до города, он оставил повозку у первой же таверны на окраине и пошел пропустить кружечку по случаю выгодной торговли. Для Эммы наступил удачный момент, чтобы выбраться из повозки.

Вокруг были слышны голоса и шаги. «Надо подождать, пусть пройдут», — подумала Эмма. Но люди все шли и шли. По одному или сразу несколько, по делам или праздно, быстро и медленно. Что поделать, в городе на улице почти всегда есть люди. Это было в новинку для Эммы, которая выросла в поместье знатных родителей, откуда переехала сразу в королевский замок. Если она и бывала в городах, то всегда только в окружении свиты. К тому же она почти ничего не замечала вокруг за церемониями и исполнением многочисленных правил. Теперь отвергнутой королеве предстояло начать жизнь заново.

«Если еще медлить, вернется гончар, надо выбираться», — рассудила Эмма. Она осторожно отодвинула солому и приподнялась, ухватившись за бортик повозки. Никто из прохожих не обратил никакого внимания. Тогда Эмма быстро встала, спрыгнула на землю и отряхнула соломинки с простого темного шерстяного платья. Никто даже не повернул головы в ее сторону.

Осмелев, женщина прошла через весь город на другую окраину — на всякий случай подальше от дороги к монастырю. Там она сняла маленькую комнатку с земляным полом и грубой обстановкой. Никогда в своей жизни королева не видела, как живут простые люди в городе. Но теперь она и сама была этим простым человеком. Эмма сказалась вдовой и стала обживать свой закуток.

Чтобы прокормиться, ей нужно было работать. Эмма взяла одну из вышивок, что делала в монастыре, и отправилась искать работу в мастерские епископа. Старшая вышивальщица придирчиво осмотрела изнанку работы, вовсе не взглянув на лицевую сторону. И хотя вышивка была сделана очень аккуратно, а изнанка почти не отличалась от лица, тонкие губы старухи презрительно подрагивали, нос морщился. Найдя узелок, она ковырнула его желтым ногтем и просипела:

— Скверная работа. Очень скверная. Но тебе повезло. На днях поступил заказ на вышивку большого гобелена. В мастерской не хватает рук. Мне придется взять тебя. — В голосе старшей вышивальщицы слышалась досада, как будто ее вынудили поступиться принципами, дать слабину. — Но платить я тебе буду вполовину от моих старых работниц. Уж за их-то работу мне никогда не будет стыдно, я уверена. А что ты наработаешь… Как бы распускать не пришлось. Имей в виду, я спуску не дам!

На самом деле старуха была очень довольна качеством вышивки, но, окинув просительницу опытным взглядом, она поняла, что эта женщина находится в крайне затруднительном положении и из этого можно извлечь выгоду.

Старшая вышивальщица мастерских епископа не ошиблась. Эмме пришлось согласиться на все условия, и она стала шесть дней в неделю приходить в мастерскую, где вместе с другими мастерицами они вышивали по полотну сцены из битв короля Гийома. Епископ был его родственником и делал многое для того, чтобы Гийом был прославлен как Великий король.

Седьмой день недели Эмма посвящала молитвам. Время текло и проходило как в тумане — однообразном, невыразительном, поглощающем звуки, впечатления, эмоции, жизнь.

Бывшая королева, назвавшаяся вдовой, часто роняла слезы на гобелен. Другие вышивальщицы думали, что так она горюет по погибшему мужу, и жалели Эмму. Если бы они знали правду! Но нет, лучше им не знать.

Король Гийом был известен не только блестящими победами. В народе его называли справедливым королем, потому что все его решения были на благо королевству. Вот и Эмму он выслал, чтобы обезопасить принца Роальда, избежать в будущем разорения королевства в междоусобицах. И это решение было на благо подданных. Но королева была несправедливо обижена, осуждена без вины и отвергнута. Судьба королевы — ничто в сравнении с судьбами королевства. Так случается…

Эмма не знала, почему она впала в немилость. Изредка до нее доходили слухи о том, что при дворе все благополучно. Король Гийом мудро управляет своими владениями, наследник здоров. Бедной женщине, все силы которой уходили на то, чтобы научиться выживать без слуг и посторонней помощи, было достаточно и этого — у Роальда все благополучно.

Пришел срок, и родился мальчик. Его крестили под именем Анри, что означает хозяин дома, властелин. Он и правда стал самым главным для Эммы, которая больше не ходила в мастерскую и стала брать работу на дом. Старшая вышивальщица к тому времени смягчилась и, видя что Эмма действительно хорошо делает работу, стала давать ей небольшие заказы домой. Все жалели тихую и трудолюбивую Эмму.

И только она знала: маленький Анри — сын Великого короля и родной брат наследника Роальда. Эмма не слышала слов Колдуна, который предрек, что сын Гийома погибнет от руки родного брата, но королева была на пиру, когда читали Книгу Сивилл.

«Одному из детей короля суждено преодолеть самое сложное». Нет, Эмма не хотела, чтобы ее маленький Анри, ее единственное сокровище проходил испытание самым сложным. Она оберегала сына от предсказания, как только могла, и решила, что Анри никогда не узнает, что он принц — она ни за что не скажет ему.

Когда младенец подрос, научился ходить и говорить, Эмма снова стала работать в мастерской, и Анри был там с ней. Обычно он играл с лоскутками и нитками. Однажды мальчик укололся иглой, случайно забытой в обрезке полотна, и громко заплакал. Но вместо того, чтобы пожалеть, все, включая Эмму, зашикали на него. Ведь старшая вышивальщица разрешила бывать в мастерской с ребенком, только если он не будет мешать. И действительно, старуха тут же раздраженно заскрипела:

— Все видят, как я добра к тебе, Эмма. Не так уж хороши твои работы, как ты думаешь. Ну и что, что епископ требует, чтобы только ты вышивала его одежды. Просто он привык. Ведь пока ты не могла ходить в мастерскую и вышивать вместе со всеми гобелен, я давала тебе заказы на одежды Его Преосвященства. Так что знай: я никому не позволю нарушать благообразный покой наших мастерских. Если твой мальчишка будет тут вопить, ты лишишься места! Я не потерплю!

Эмма разрывалась между необходимостью работать, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, и желанием каждую минуту жизни проводить с Анри. Потерять работу было немыслимо, и Эмма стала оставлять малыша дома.

Каждый день, накладывая аккуратные стежки цветного шелка, она только и думала, как там ее мальчик, и вечером бежала домой всю дорогу, чтобы скорее увидеть его. Так прошло несколько лет.

Эмма не говорила сыну, что он благородного происхождения, но, несмотря на бедность, воспитывала его как принца. К восьми годам она научила мальчика читать, писать и играть на лире — старшая вышивальщица разрешила Эмме взять на время лиру, хранившуюся в мастерской. Другие мальчишки посмеивались над Анри, дразня его Принцем, что очень пугало Эмму.

Она запретила играть с невежами, как она называла соседей. Соседи отвечали враждой. По улице поползли слухи, что никакая Эмма не вдова, она беглая монахиня. И сыночек ее бастард. И надо бы еще разобраться, не преступница ли она.

Анри стал убегать на улицу и подолгу не возвращался. В те дни Эмма отдала ему свой медальон c целебным бальзамом. Она хотела как-то защитить сына, когда он не рядом. «Если что-то случится, он хотя бы сможет сразу приложить лекарство», — думала Эмма, но это слабо успокаивало.

Между тем Анри все меньше хотел бывать дома, где его ждала бедная обстановка и строгие правила, которые якобы пристали хорошему мальчику.

Он очень хотел прибиться к одной семье, где было много детей, добрая и мягкая мать, а отец весельчак и балагур. Женщина иногда тайком подкармливала Анри, но в дом не приглашала. А дети так прямо и сказали: «Не крутись тут! Твоя мать родила тебя неизвестно от кого. И сама явилась неизвестно откуда. Еще не хватало, чтобы ты ходил в наш дом и бросал тень на честных людей. Так говорит наш папа. А мама говорит, что он прав. И что ты — позорище». Маленькому Анри было горько, что его не принимают люди, к которым он искренне тянулся, с которыми хотел быть рядом. Он не делал ничего плохого. Почему? Ответа не было…

Однажды в городок приехала шумная ватага бродячих жонглеров. Все соседи ходили смотреть, как они играют, читают кансоны, шутят и показывают акробатические прыжки. И только Эмма не пошла на представление. У нее было много работы. Она видела, как Анри страдает от бедности и тянется к зажиточным, но невежественным и грубым соседям. Она старалась изо всех сил дать Анри достойную жизнь.

Эмма работала, а больше никому не было дела до Анри, поэтому никто не заметил, что за жонглерами, которые уехали по дороге на юг, в Столицу, увязался мальчишка. Сами бродячие артисты тоже не заметили худенького Анри, который забился в угол повозки и накрылся соломой. Сам не зная того, мальчик поступил, точь-в-точь как когда-то его мать, бежавшая из монастыря ради его спасения.

Отъехав подальше от городка, ватага остановилась на ночлег. Молодые музыканты развели костер. Их мать достала лепешки, которые были куплены в городе перед отъездом. Отец распряг и пустил пастись лошадь.

— Что думаете? Как будто новые песни публика принимает лучше? — обратился он к сыновьям.

— Пожалуй, — басом отозвался меланхоличный старший сын.

— Да просто чудо, как хорошо принимают! Это же гениальная музыка! — Младший вскочил, поднес к губам флейту и стал наигрывать. Старший поддержал его на виоле.

— Да скажешь тоже… гениальная… Обычная музыка, — засмущался отец.

Анри счел момент подходящим и вышел из своего укрытия к костру, по пути потирая глаза и доставая соломины из темных взлохмаченных кудрей.

— Ты… Ты что это?.. Откуда?.. — старик пытался подобрать слова.

— Гляди-ка, матушка. У тебя еще один нахлебник нарисовался. Эдакий розовощекий купидончик! — Насмешник сыграл руладу на флейте.

Все засмеялись. А мать сложила руки в жесте отчаяния. Ей жалко было мальчишку, но кормить еще одного человека на их скромный заработок… Все четверо ждали объяснений. Анри молчал.

Наконец женщина отломила кусок от своей лепешки и протянула мальчику:

— На-ка вот. Поешь. И переночуешь с нами, так и быть.

— Только завтра, чтобы я тебя здесь не видел! — подхватил отец семейства.

— Разрешите… мне с Вами остаться, — выдавил из себя Анри и поперхнулся, потому что в горле у него пересохло.

— А зачем ты нам? Что ты умеешь?

— Я… Я умею играть на лире… — неуверенно сказал Анри.

— Ха! На лире! На лире я и сам бы играл! — снова рассмеялся парень с флейтой и выдал пассаж. — Нет у нас лиры! Но мы и так справляемся. Без сопливых.

— Пожалуй, — старший брат поддержал младшего.

После простого ужина все стали укладываться спать. Мать подозвала Анри и выдала ему охапку соломы, указав место, где можно устроиться. Вскоре костер догорел, все уже спали. И только Анри ворочался, вытаскивая из-под бока то одну колющую соломину, то другую. Глядя на звезды, он мечтал, как станет артистом. Никто не будет его дразнить и упрекать. Ему будут лишь аплодировать и удивляться ловкости и мастерству. Так думал беглец, в очередной раз уминая свою колючую с непривычки постель. Он уснул уже под утро.

На рассвете весельчак-флейтист выдал заспанному Анри кожаное ведро:

— Давай, сгоняй за водой. Хоть какая-то польза от тебя будет. Вот по этой тропинке. Видишь там колодец? Давай. — Парень хлопнул Анри по плечу и тот радостно помчался, размахивая по пути ведром.

«От меня будет польза! Я останусь с ними! Мы будем ездить по городам, я научусь играть на виоле! Я буду сочинять музыку! Очень хорошую музыку! Мы станем зарабатывать много денег! Я буду любить добрую матушку! И своих новых братьев! Они такие замечательные!»

Когда Анри с полным ведром повернулся к дороге, он увидел, что повозка жонглеров укатилась, оставив после себя почти уже осевшее облако пыли.

Наверное, мальчик смог бы догнать их, если бы бросил ведро и быстро побежал вслед. Но он стоял на месте, глядя то на ведро, то на дорогу перед собой.

Анри почувствовал себя преданным. Первый раз в жизни. И поскольку он был сыном Великого короля и настоящим принцем, хоть и не знал об этом, Анри испытал не желание бежать за повозкой бродячих артистов, умоляя не бросать его. Он испытал гнев. И ненависть. Но еще он был восьмилетним ребенком. Поэтом он испытал растерянность. Он так и стоял с полным ведром воды в руке, совсем один, озираясь по сторонам.

— Э, пацан! — Анри оглянулся и увидел двух мальчишек чуть старше себя.