Когда её совсем не ждёшь

Наталья Викторовна Литвякова, 2022

Сборник посвящён одному из самых ярких, многогранных и загадочных чувств в мире – любви. О ней слагают стихи, поют песни, пишут романы. Ей дают определение учёные и философы. Но лучше всего с объяснениями и теориями насчёт любви, по мнению автора, справляются дети, старики и животные в любом веке. Перед вами 35 историй – забавных, лиричных, иногда немножко грустных, но очень тёплых и искренних – тому доказательство. А ещё в них присутствует желание напомнить людям, что "жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить"?

Утренние мысли.

Дарья осторожно укладывает трёхмесячную дочку в кроватку. У малышки дрожат реснички. Под тонкими веками бегают зрачки. В такие моменты Даше кажется, что доченька начальником вырастет: ведь с младенчества старается контролировать процессы.

Тихонько, по-пластунски практически, Даша выползает из спальни. Ай, беззвучно чертыхается и подпрыгивает: минное поле «Лего». Странно, изумляется она каждый раз, как в первый, но не конструктору на полу, тут никого им не удивить, а тому, что: вот есть же своя, отдельная детская комната, играй — не хочу, но сыновей так и тянет в зал. Почему? А, может, потому, отвечает сама себе, что здесь торчит их папа за компьютером? И, если строить из конструктора дорогу от замка-дивана до крепости-стула, то можно одним глазком подглядеть в монитор? «Генерал» Андрей профукает очередной танк, притворно рассердится, подхватит близнецов под мышки, чтобы раскрутить и на Луну отправить.

На плите шипит чайник. Даша задумалась. Утренние задумки пришли, так она называет своё состояние, свои мысли о заботах-хлопотах предстоящего дня. Ох, столько дел, сегодня, столько дел! И самое главное — пойдут смотреть новый дом. Как они мечтали о нём, сколько вариантов пересмотрели — не счесть! Уже давно все сайты и странички дизайнеров перекочевали в разряд закладок: скоро телефон лопнет. Прощай навеки съёмная квартира! Обои — рогожка или жидкие? Шторы — обычные или римские? Кресла — оставим хозяйке на память, или заберём? Хватит ли коробок для вещей? Даша мечтательно прикусила губу. А ещё б хотела ту рамочку купить, она такая нежная… так бы подошла к последней фотографии, где они все вместе, вся семья, и родители тоже, в парке. Счастливые, смеющиеся, яркие.

Так, Саше — колбасу на бутерброд, Лёше — сыр. Аккуратно Даша мажет хлеб маслом, на часы поглядывает. Тикают старенькие ходики, отсчитывают мгновения нового дня. Скоро оживёт квартира полностью, захлопают двери, зашумит вода в кранах, сонные мордашки соберутся на кухне.

— Ты чего не разбудила меня? — взъерошенный Андрей топчется на пороге, — сегодня ж моя очередь.

Даша пожимает плечами. Не знает, как объяснить мужу, что она любит эти утренние минутки. Будто с жизнью, тет-а-тет, договаривается о том, как день пройдёт. В голове проносится очередная кавалькада задумок на житейские темы: быт убивает любовь? Нет! Даёт ли он силы, или забирает, — зависит от душевных частиц, которые люди вкладывают в окружающий мир, в родных и близких, в далёких и незнакомых, да просто даже… вон, в рамочку для фотографии!

И Даша смеётся:

— Мущщина, какая очередь? Шо вы тулитесь вперёд меня? Вас тут не стояло! — крепко обнимает Андрея. — Чай или кофе?

Когда её совсем не ждёшь

.

«Вот оно мне надо?» — бубнила в мыслях Натка. Очень надо, ага. Самую лысую, что ли, нашли? По всему видать, нашли. Девчонка (очень взрослая, по её мнению, особа, ведь четырнадцать лет — как-никак летом исполнится) обходила первые весенние лужи, последний, что в марте нежданчиком выпадает, снег, и ворчала, ворчала. Могла бы отказаться, конечно. Сидела бы сейчас дома, чаи гоняла, а не тащилась бы чёрт знает куда. Или не могла? «Не могла», — решила Натка, перепрыгнув очередной ручеёк. А почему? Ну… по кочану да по капусте. Не могла. И всё тут. Если только….

Никаких если, одёрнула себя. Разве она не будущий журналист? Разве она не собирается ездить по разным городам, странам, встречаться с людьми, брать у них интервью? Что за малодушие, что за трусость, Ната? — строжила себя. Хорошо ещё, что не вслух. А то есть такая дурацкая привычка болтать с собой, как с лучшей подружкой. Которая далеко не лучшая, между прочим: съехала с темы ради свиданки с каким-то там Колькой. А ты иди теперь, Натка, сама к передовику завода, ветерану, расспрашивай про жизнь и войну, не стесняйся. Ведь лучшую статью их писательского кружка напечатают в «Вечёрке». Это ли не начало будущей карьеры? Это ли, это ли.

Осталось только перестать бояться незнакомых людей, и вообще.

Осталось только преодолеть горы-косогоры, реки-буераки, холмы-овраги, три дня лесом, два дня полем. Ох, и занесло же передовика — жить на окраине городка, в частном секторе.

Дорогу-то преодолеешь, куда денешься, ещё бы неуверенность преодолеть. Как пригодилась бы сейчас весёлая да смелая Нинка! И где он взялся, тот Колька, со своим кино.

— Ты ж говорила: любви — нет! Завяли помидоры, — Натке очень хотелось обидеться на Нину, что та не держит обещание. Но. Во-первых — было бы из-за кого ссориться с подругой детства. Во-вторых, она сразу сказала: если получится. Не получилось, вот. То есть, с Наткой пойти не получилось, а с Колькой всё удалось, эх. Не все, видать, завяли. Помидоры. Сидят там, небось, на последнем ряду, «Данди по прозвищу Крокодил» смотрят. Или не смотрят, а… ну их, в общем!

— Любви нет! — как заклинание повторила Ната, чтобы буйная девчачья фантазия не разрослась как сорняк на клумбе после дождя.

Остановилась. Отдышалась. Огляделась. На заборе увидела табличку с названием улицы и номером дома. Ух, ты! А я уже ж и пришла! Натка вздохнула глубоко: раз, два, три:

— Бамс! Бамс! Бамс! — неожиданно сильно постучала она. Мало того, что грохоту навела на всю округу, так ещё и калитка открылась сама по себе. Будто приглашала зайти. Как в каком-нибудь американском фильме ужасов. Ната потопталась несколько секунд, постучала снова по железному косяку, прокричала (ага, прокричала — пропищала, не иначе):

— Павел Петрович, вы дома? — решила, что ещё раз постучит, но теперь в окошко, и если никто не выйдет, с чистой совестью свалит. Ну, а статья… ну что — статья? Не вышло статьи. И журналиста из Натки, видать, тоже. Не выйдет.

Она сделала шаг во двор. Из-под крыльца неожиданно выкатился мохнатый клубок и накинулся на девчонку с громким лаем. Ната взвизгнула и отступила, зажмурилась: ой, мамочки, щас укусит.

— Не укусит! Не бойся! — раздался голос. — Шарик, ко мне! Он вообще-то добрый. Но пугать любит. Для порядка. А ты из школы? Дед предупредил. Его на завод вызвали, он скоро придёт. Заходи.

— Из школы, да, — Натка открыла глаза. На крыльце стоял парень. Шарика он взял на руки. Лаять тот перестал, лишь крутился да пытался облизать парню щёки. — Может, я тогда в другой раз приду?

— Да чего там, в другой! Не бойся, заходи. Я — Славик. Внук, — представился парень и рассмеялся, — мы не кусаемся, честное пионерское. Правда, Шарик?

Натка смутилась и старалась не смотреть в их сторону: ещё чего не хватало, посторонних внуков разглядывать. Но он так заразительно, так искренне смеялся, что и Ната не выдержала, растеряла всю серьёзность, расхохоталась вслед, а потом встретилась с ним взглядом и…

— Интервью взяла? Ну молодец! А боялась. Чего спрашивается? Большая статья будет? Ну вот видишь, — деловито говорила Нинка вечером по телефону. Совесть проснулась, позвонила таки подруге, узнать, как она справилась. Справилась-то Натка справилась, только вот…

— А чего с голосом? Что значит — ничего? Я же слышу — очень даже чего. Кого встретила? Какого Славика? Ах, внука. Курсанта. Моряка. Моряк с печки бряк. Натка, да он же старый, двадцать лет — это ж ого-го! Считай, как тот дед, о котором калякать будешь. Нет, чего ты ржёшь? Вот дура! Ах, глаза… как небо… как море… а ты значит, взлетела и утонула тут же… Натка, очнись, любви нет! Я тебе точно говорю!

Есть — стучало Наткино сердце тогда.

Есть — шептала Наткина душа потом, спустя несколько лет, когда разошлись пути-дорожки с внуком.

Есть, утверждает она и сейчас.

Её не может не быть. А иначе зачем это всё в мире существует, если не ради любви?