Мой мир: рассказы и письма художницы

Наталья Касаткина, 2020

Первая книга художницы Натальи Александровны Касаткиной (1932–2012), которая находилась – благодаря семье, в которой родилась, обаянию личности, профессионализму – всегда в «нужном месте», в творческом котле. (Круг её общения – Анатолий Зверев, Игорь Шелковский, Владимир Слепян, Юрий Злотников, Эдуард Штейнберг, Леонид Енгибаров, Ирина Ватагина…) Так в 1956 г. она оказалась на встрече с Давидом Бурлюком в гостинице «Москва» (вместе с И. Шелковским и В. Слепяном). После участия в 1957 г. в молодёжной выставке попала на первую полосу культового французского еженедельника Les Lettres Francaises – её работа была среди тех, которые понравились Луи Арагону. Много работала в театрах, в 1960–1970-х – на телевидении. В самом начале 1980-х занялась иконописью. А затем всё бросила, купила дом в живописнейшем месте российской глубинки, мечтала сосредоточиться на огородничестве и иконописи. В 2002 г. Наталья Касаткина упала, сломала шейку бедра, лишилась возможности передвигаться. В этот период её жизни и были написаны рассказы, вошедшие в настоящий сборник, которые едва отличимы от воспоминаний, дневниковых заметок. Публикуем также письма Н. Касаткиной к многолетней подруге, художнице Любови Поповой (1965–1982 гг.) и переписку с сокурсником по Московскому художественному училищу памяти 1905 года Игорем Шелковским (1981–2012). В этих письмах – полная палитра жизни: многочисленные следы бытовых деталей эпохи, впечатления от нашумевших спектаклей и выставок, формулировки жизненных позиций. Составитель: Надежда Гутова.

Мой мир

Рассказы

… в электричке читал твои рассказы.

С большим удовольствием: текст прозрачный (но не легковесный), красочный, свежий, читается легко, интерес не пропадает. Ещё, пиши ещё.

Из письма Игоря Шелковского к Наталье Касаткиной

Всё неравноценное, всё разное в моих тетрадках, но объединяет, может быть, одно — жизнь, пирог многослойный.

Наталья Касаткина

Архив Натальи Касаткиной, сохранённый Ирмой Филипповой, содержит несколько рукописных тетрадей с рассказами художницы.

Наталья Касаткина стала писать прозу в последние 7–8 лет своей жизни, с середины 2000-х годов, когда оказалась без движения. И подобно тому как она раньше не подписывала и не датировала холсты, так и тексты, за редким исключением, не датированы.

Эти рассказы едва отличимы от воспоминаний, дневниковых заметок. Но личность автора, выбор сюжета, точный глаз художника, умение удивляться вроде бы обыденному преобразуют предельно простые события и наблюдения в художественную прозу. Иногда автор отталкивается от одних и тех же событий, но помещая их в разные «рамки», рассказывает непохожие истории. И эти кочующие по текстам сюжеты являются ещё одним притяжением для читателя. И хотя герои этих рассказов — реальные персонажи, среди которых не только домочадцы, но и люди известные (например, Михоэлс, Мельников, Гамзатов), и всё происходит в конкретных обстоятельствах, редакция воздержалась от комментирования имён и событий этой части книги именно в силу её художественности.

Подавляющее большинство рассказов публикуется впервые.

Структурная композиция книги и названия частей принадлежат редакции издания.

Вид из окна дома Н. Касаткиной. Погост Старый Никола.

Лето 2020

Как получилось, что я стала графоманом

Всё-таки если подумать, во всём можно найти что-то хорошее. Я вспоминаю рассказ о девочке, которой по жребию из гуманитарной помощи достались костыли вместо куклы, о которой она мечтала. Но отец научил её во всём искать хорошее. И она нашла: «Я радуюсь тому, что эти костыли мне не нужны!» Вот и я стараюсь всему радоваться.

Казалось, чему тут радоваться? Ведь лежать полгода на спине с переломами — не такое уж весёлое дело. Зато можно читать с утра до вечера (а это мало кто может себе позволить). И я с головой окунулась в мир давно полюбившихся образов Диккенса. Я совершала подчас нелепые, но такие милые поступки вместе с мистером Пиквиком, острила вместе с Сэмом Уэллером, страдала и радовалась вместе с Флоренс и Крошкой Доррит, запускала огромных бумажных змеев вместе с мистером Диком. Диккенс протянул мне руку помощи. Я не расставалась с ним в первые два года болезни. На третий год я поняла, что переборщила с чтением лёжа, и зрение резко ухудшилось. Читать было трудно, а писать легче. Пришлось переходить на графоманство. Теперь уже вижу, что ходить мне трудно, а сидеть и писать легче. Вот сижу и пишу, всё-таки занятие.

Один знакомый навёл меня на мысль: писать воспоминания. Он подарил мне общую тетрадь. На последней страничке красивым мелким почерком было написано пожелание заносить в эту тетрадь «черепки» и «осколки» своих воспоминаний. Мне эта мысль понравилась. Я всегда любила и собирала всякие черепки и осколки. В детстве мама каждый вечер выгружала из моих карманов целую кучу черепков и осколков разноцветного стекла. Она не верила, что со временем из них можно будет построить прозрачный сверкающий дворец. А жаль. Я так мечтала об этом!

И вот я пустилась в плавание «без руля и без ветрил».

Поскольку я не знала правил настоящего графоманства, выработала свои.

Фрагмент разворота одной из тетрадей Н. Касаткиной.

Авторская рукопись

Ещё полупроснувшись, утром, я начинала рыхлить засохшую землю своей памяти, выуживая оттуда черепки и осколки и прочие археологические ценности. На это уходило некоторое время. Но это меня не смущало: я всегда любила поваляться. А теперь-то кто меня осудит? Когда моя совесть всё-таки побуждала меня подняться, я поднималась. И начинала сеять.

Первым делом я начинала спешно царапать тупым карандашом по бумаге, боясь забыть накопанное ранним утром. Проходило некоторое время, пока посеянное начинало пускать ростки, зацветать и колоситься. И вот тогда начиналось самое приятное в графоманстве. Я доставала общую тетрадь и переписывала в неё то, что наиболее удачно отплодоносило, безжалостно отбрасывая сорняки. Вот и всё. Но, может быть, когда-нибудь произойдёт чудо, и глаза мои снова обретут былую орлиную зоркость. Тогда я перейду обратно из графоманов в читатели. И ещё спою вместе с симпатичным персонажем Диккенса из «Рецептов доктора Мериголда»:

Знобки-ознобки,

Ну и мороз!

Наталья Касаткина с родителями — Агнией Александровной и Александром Никаноровичем. Москва. 1934