По мокрой траве, на исходе лета (альтернативная реальность)

Ниk Алеkc (2024)

Не так-то легко оказалось для Насти Воронцовой (студентки иняза) реализовать свои благие намерения — остаться с привычным и надежным Денисом, окончательно порвав с солидным покровителем, господином Горицким. К тому же, периодически ее посещают "крамольные" мысли о некоем Волконском, с которым она виделась всего пару раз (да и то случайно). Между тем Сергей Волконский, владелец охранно-сыскного агентства, наведя справки о новой знакомой, решает, что продолжать знакомство с такой непростой девушкой нецелесообразно и заводит флирт с симпатичной Ирочкой Смородиной (по профессии криминалистом). Благие намерения, как обычно, остаются лишь намерениями, ибо жизнь вносит свои коррективы… Роман входит в серию "Трактаты Призрака" и содержит в себе элементы мистики.

Глава 2. Тучи сгустились (хоть это заметили далеко не все)

Банкир и его… подруга? Нет, его девочка.

“Его девка”, — подумала Настя.

Некоторые решения очень легко принять, но чрезвычайно трудно исполнить.

…Насте пришло в голову, как же она ненавидит нынешний месяц — февраль, с его злыми метелями, непроглядно темными вечерами, пасмурными, серыми днями, когда рассвет едва успеет продрать глаза, как день опять уходит, погружается в вечер, пусть и расцвеченный огнями фонарей и рекламной иллюминацией, все равно — черный…

Эта нелюбовь к февралю была абсолютно иррациональной. Если с ней и случались (неприятности) нехорошие вещи, то обычно в ноябре или декабре.

Тем не менее, эти месяцы не вызывали у нее внутренней дрожи. Такой дрожи, какую вызывал февраль. Самый короткий (объективно) и самый темный (а вот это уже чистый субъективизм) месяц в году.

— Что случилось, малыш? — участливо спросил Горицкий.

Она находилась в его загородном доме (особняке). Стол был сервирован для легкого ужина. Разумеется, со спиртным. Каким-то легким вином, то ли чилийским, то ли испанским. Баснословно дорогим, разумеется. (Она не интересовалась марками вин. Сознательно не хотела учиться тому, что в любом случае в жизни вряд ли пригодится. В ее жизни. Будущей жизни с Денисом).

Настя лениво ковырнула вилкой в салате. Аппетит отсутствовал, что было, конечно же, неудивительно.

Дело в том, что, заверив Дэна в своем окончательном разрыве с банкиром, господина Горицкого она в известность еще не поставила.

Из малодушия. Из нерешительности. Или здесь была еще какая-то скрытая причина? Причина, скрытая даже от нее самой.

…Настя вспомнила разговор с отцом, состоявшийся где-то за полгода до того, как его не стало.

Отец, разумеется, не мог не догадываться, с кем встречается дочь (помимо “легального” бойфренда Дениса), но не считал нужным на нее давить, выспрашивать и, тем паче, “клещами вытягивать” из нее правду.

Просто однажды, пригласив в свой кабинет, заговорил — своим негромким, спокойным, хорошо поставленным “профессорским” голосом.

— Когда меня не станет, Настёна… — жестом прервал ее возражения. Даже слабо улыбнулся, — Когда-то ведь меня не станет, к этой мысли тебе придется привыкнуть…

Так вот, хочу, чтобы ты знала одно — что бы с тобой ни случилось, какие бы каверзы тебе жизнь ни подстраивала — а она, скажу тебе, большая мастерица подстраивать каверзы, — ты должна знать одно — у тебя всегда есть ты.

Истинная ты. Чистая и сильная. Что бы тебе ни говорили. Как бы тобой ни пытались манипулировать. Как бы ни предавали… а предавать будут, не сомневайся, люди большие мастера предавать…

Так вот знай — твое истинное “я” никому не под силу у тебя забрать. И пока ты об этом будешь помнить, пока будешь это знать… ты всё выдержишь. Ты не сломаешься. Даже если на какое-то мгновение тебе покажется, что тебя сломали, что всё пропало, что жить не стоит…

… у тебя всегда останешься ты. Тот самый стержень, который не даст тебе упасть.

Она тогда не до конца восприняла слова отца. Ее слишком напугала его фраза “когда меня не станет”.

И лишь после того, как папы по-настоящему не стало, Настя заново вспомнила сказанное им: “Твое “я” не даст тебе сломаться. На людей не нужно слишком полагаться, люди склонны предавать… Единственный человек, который тебя не предаст — ты сама. Пока будешь это помнить, любые препоны (а Судьба очень любит создавать препоны) будут тебе по плечу.”

… — Ничего не случилось, — Настя отложила в сторону столовый прибор и, сделав пару глотков воды (к спиртному она была абсолютно равнодушна), наконец, сказала, — Я просто решила поставить точку.

— Точку… в чем? — осторожно спросил Горицкий. Похоже, начиная понимать, к чему она клонит.

Настя молча пожала плечами. Пусть не прикидывается. Этот матерый хищник с отменно развитой интуицией и отточенными навыками выживания в дебрях дикого отечественного капитализма обычно всё схватывал на лету.

— Точку… в наших отношениях?

Она опустила глаза, потом обвела взглядом гостиную. До чего изысканная, до чего роскошная обстановка… откуда же у нее отчетливое ощущение дискомфорта?

Видимо, гены. Гены далеких предков, вполне уютно себя чувствовавших в деревенских избенках. И не мечтающих о дворцах.

— Я могу узнать, по какой причине? — мягко спросил Горицкий. Мягкость, разумеется, была обманчивой.

В его взгляде мягкости не было. В цепком и внимательном взгляде светло-ореховых глаз.

“А ведь интересный мужчина”, — отстраненно подумала Настя. Наверняка многие женщины — начиная со служащих его финансовой компании, заканчивая светскими “львицами”, — мечтают заполучить такого…

Такую “добычу”.

А она, умница-красавица, вздумала нос воротить.

(Эта дурацкая мысль даже вызвала у нее мимолетную усмешку).

— Мы с Дэном подали заявление, — сказала Настя.

— Заявление в ЗАГС? — голос его приобрел еле заметную хрипотцу.

Она — на сей раз, с удивлением, — вскинула глаза на своего солидного покровителя (патрона).

— Именно.

— Да… — Горицкий несколько секунд просидел неподвижно, потом вышел из-за стола. Приблизился к окну. Сказал, не оборачиваясь (на сей раз голос его звучал глухо):

— И какова причина такой спешки? Ты случаем не беременна?

Настя ощутила жар в щеках.

— Нет! — ответила резче, чем хотелось. — Просто…

Просто мне надоело ощущать себя шлюхой.

Оп. Вот и сказано то, чего говорить не следовало ни под каким видом.

Горицкий резко обернулся. Побледнел.

— Что за бред? Что ты несешь?

Он тоже не слишком себя контролировал. Во всяком случае, раньше столь резких и грубых реплик в свой адрес Настя от него не слышала.

— Ну, содержанкой, — она понизила голос, чувствуя, что лицо продолжает гореть. И мечтая об одном — чтобы этот тягостный разговор, это ненужное объяснение закончились как можно быстрее.

Пусть делает, что угодно — отберет “тачку”, заблокирует ее счета, даже “цацки” заставит вернуть — только оставит ее в покое. Сделает вид, что они не знакомы.

Что ничего не было.

И она останется с Дэном. Со своим светловолосым и сероглазым “тигрой”, который, опустившись на одно колено, “по-рыцарски” бинтует ее распухшую лодыжку и делает вид, что сердится на нее, такую неуклюжую и неспортивную “лыжницу”, тогда как в действительности любит ее, как никто другой. (Включая господина Горицкого с его дорогими подарками. Нет, не подарками — презентами. И его рыночной философией, гласящей — за всё нужно платить. Платить или, на худой конец, расплачиваться.)

— Малыш, — его голос смягчился (Настя подумала — каких усилий ему это стоило?). Он приблизился к ней, присел рядом на банкетку, тихонько взял ее руки в свои. — Мне думается, ты поступаешь… опрометчиво.

Она отвела глаза.

Ну сколько можно? Вероятно, занудство его сына, Егора, в свое время не дававшего ей проходу в глупой надежде на взаимность (которой по определению быть не могло), было унаследовано от отца, по крайней мере, частично.

Господин Горицкий не умел проигрывать, как выяснилось. Или разучился за последние годы, строя карьеру сверх успешного финансиста. Деляги. Финансового спекулянта, если называть вещи своими именами.

Всего лишь спекулянта, несмотря на полученное блестящее образование и уверенное владение светским этикетом.

— Может, не нужно спешить?

Настя мягко, но непреклонно отняла свои руки. Опять потянулась к бокалу, наполненному хрустально чистой, практически родниковой водой.

— Просто подумай, — Горицкий вернулся на свое место за столом и тоже выпил. Только не воды, а баснословно дорогого (коллекционного) вина. Пару глотков. — Подумай хорошенько.

— Я подумала.

— Так ли? — он чуть сощурился, и на сей раз в его глазах мелькнули зеленоватые искорки. “Как у хищного камышового кота”, — отметила она.

— Боюсь, все-таки нет. Знаешь, что? Давай договоримся — ты не станешь делать поспешных шагов, и мы вернемся к этому разговору… скажем, месяца через два. Или, максимум, три. Согласна?

Она вздохнула.

— И что это изменит?

— Возможно, что-то и изменит. Возможно, девочка моя.

“Не твоя, — мысленно огрызнулась Настя, — Ни разу не твоя, по большому счету”.

* * *

Финансист

…Тонкие руки с длинными “музыкальными” пальцами, тонкие лодыжки… хрупкая, почти подростковая фигурка, небольшая (однако, женственная) грудь…

Чуть припухшие, яркие, почти детские губы. Аккуратный прямой носик. И огромные миндалевидные, затененные пушистыми ресницами глаза. Под “соболиными” бровями.

Она сама вряд ли сознает, насколько хороша. Насколько желанна.

Эти завитки темных волос над высоким лбом и у висков. Этот чуть хрипловатый, мягкий, низкий голос…

Эта озорная улыбка.

И кошачья грация в каждом движении.

…Лишь в этот момент он с ужасающей отчетливостью осознал, что совсем не готов ее потерять. Потерять свою девочку.

Которая, казалось, всецело ему принадлежит.

Увы. Лишь казалось.

По-настоящему она принадлежала отнюдь не ему.

…Черт, да что это с ним, в самом деле? Неужто всерьез привязался к этой пигалице? Она ведь, строго говоря, в дочери ему годится…

“Что тебе не помешало быть с ней как с полноценной женщиной”, — ехидно шепнул внутренний голос.

…Где он совершил ошибку? Когда свернул не туда? Как вообще допустил нынешнюю ситуацию?

Ситуацию, в которой отчетливо ощутил себя проигравшим.

Нет. Он не готов ее потерять. Совсем не готов.

…А ведь интуиция изначально нашептывала — не связывайся, эта девочка далеко не проста…

С самого начала. Когда Егор начал за ней активно ухлестывать, а, ничего не добившись, впал в глубокую депрессию.

Ему бы, Горицкому, отправить сынка “на воды” да и забыть. Нет, любопытство взыграло — что ж это за юная нимфа, отвергающая влюбленного в нее мажора?

Любопытство наказуемо, народная мудрость, как всегда, оказалась права.

Он и сам не заметил, как “коготок увяз”. А дальше, как известно, и “птичке пропасть”.

…Может, это просто задетое самолюбие сейчас взъерепенилось? Как она посмела да как смогла…

А вот смогла.

Загадочная русская душа, будь она неладна. Описанная великим Федором Михайловичем в образе обольстительной чертовки Настасьи Филипповны — по сути, оторвы оторвой, но в глубине души — абсолютно невинной…

Впрочем, Настенька, конечно же, не оторва. Нет. Девчонка по сути. Девчонка, сама не знающая, чего хочет.

Вожжа под хвост ей попала, не иначе. Блажь взыграла.

Может, и следует ее отпустить сейчас?

Пусть уходит. Хочет быть со своим мальчишкой — ради Бога. Он не станет ее удерживать. Лети, птаха, лети… до первых заморозков.

“Заморозков” в виде безденежья, в виде потери возможностей, которые ей мог предоставить (и предоставлял) он, состоятельный любовник, но которых никогда не сможет предоставить мальчишка-студент, даже не имеющий отдельного жилья.

…Гадкие мысли. И настроение гадкое.

Все-таки, в чем он ошибся? Где оступился? И как нужно было поступить?

Что может ей дать этот щенок, из того, что не способен дать он, сорокапятилетний состоявшийся мужчина?

Штамп в паспорте? И только-то?

Ему казалось, нынешняя молодежь в массе своей давно плюет на такие вещи, которые имели вес во времена его, Горицкого, молодости.

Как выяснилось, кому-то все же не наплевать. Для кого-то эти формальности имеют значение. И не только как самый простой способ объединить капиталы.

…Ну, а ему что мешает сделать такой же шаг? Единственный сын, Егор, для которого известие о том, с кем папа “крутит шашни” уже достаточно долгое время, станет сильным ударом?

А станет ли? Гера давно о Настеньке не вспоминает. Гера учится в Оксфорде (ни много, ни мало), у него другие увлечения, да и девушки все как на подбор — “с подиума”…

Хотя, конечно, всегда желаннее та, которой не добился…

А если добился, но потерял?..

Ладно, Гера — не уважительная причина, по большому счету. Сын зависит от него практически всецело и еще долго будет зависеть. Гера достаточно благоразумен, чтобы не раздувать скандала и тем более не “рвать” с отцом. Не тот случай.

…Настя украдкой (но нетерпеливо) посмотрела на экран своего мобильника. Нынешней молодежи телефоны заменяют часы.

Он поднялся из-за стола.

— Хорошо, — сказал уже сухо, — Сейчас попрошу Александра отвезти тебя домой.

Она опустила глаза. Похоже, ей все-таки было стыдно. Неловко, по меньшей мере.

— Могу доехать и на такси.

— Не говори ерунды, — отрезал Горицкий, — Да, и еще… я не могу отменить поездку в Бельгию и не имею возможности подыскать тебе замену в максимально короткий срок. Так что ты очень меня обяжешь, если выполнишь напоследок свои обязанности.

Настя кивнула.

— Конечно.

Обязанности переводчика-референта. Только на этот раз не будет никакого интима. Никаких вечерних прогулок по Брюсселю и ужинов в уютных тихих заведениях.

И от этой мысли на душе у Горицкого стало совсем погано.

* * *

Денис

И этот вариант был приемлем, за неимением…

…Изначально всё было неправильно. Как сказал мой друг Санька, “не хрен пилить опилки”. Иными словами, незачем себя истязать, если изменить ничего не можешь. Точнее, не хочешь.

Я не представлял себе жизнь без Насти. Попросту не представлял.

Уж не говоря о том, что в этом случае пришлось бы возвратиться к родителям. И снова жить под боком у мамочки. Сама мысль об этом была невыносима.

Конечно, можно было рассмотреть и варианты. К примеру, попытаться “выбить” себе общагу (маловероятно. Я ж не был ни иногородним, ни “иностранцем”, ни кем-то еще, кому такие штуки положены в качестве льготы). Или какое-то время пожить у Саньки (он бы не был против, но тут мне самому совесть не позволяла). Или поискать съемное жилье (приличное снять было пока не по карману, хотя кое-какие деньги я зарабатывал при помощи компа).

И лишиться единственной своей девушки.

Проблема была даже не в том, что на меня, такого “убогого”, никто бы не польстился (с этим, как раз, проблем не стало лет так с 17-ти, начиная со злосчастной Малининой, одноклассницы, первой женщины (не шучу) и единственной, вспоминая о которой я испытывал угрызения совести.

Возвращаясь к тому, с чего начал — свою жизнь без Анастасии я попросту не представлял.

Но и “терпилой” быть мне больше не хотелось. Достаточно натерпелся.

…После той поездки на турбазу все, казалось, опять пошло по накатанной колее, да только недолго.

Она опять куда-то сгинула вечером.

Обыкновения засиживаться допоздна у подружек Настенька не имела, попросту потому, что у нее подруг, строго говоря, и не было. Лишь приятельницы. И с ними она проводила время обычно днем, а не вечерами.

С кем она проводила вечера…

Об этом знал не я один.

Но она мне пообещала, что там всё закончилось.

Выходит, солгала?

Я прогулял Лорда (ее дога), вяло поужинал, разогрев в микроволновке какой-то полуфабрикат и сел за комп, то и дело глядя на часы. Разумеется, ей можно (и нужно) было позвонить, и я это сделал… убедившись, что телефон она отключила. Если у меня и оставались какие-то сомнения насчет того, где и с кем она сейчас, то они отпали. Мне казалось, я точно знал, с кем она проводит вечер.

И все равно не нашел ничего лучшего, как спросить: “Где ты была?”, когда она, наконец, вернулась.

— Не начинай, Ден, ладно? — она сняла полушубок, сапожки и прошла в ванную. У нее была стойкая привычка — приходя с улицы, она первым делом шла мыть руки. Кстати, признак ОКР (мы теперь стали такими “просвещенными” в области психологии, просто ппц, спасибо “тырнету”…) Она всегда мыла руки после улицы и всегда мыла овощи и фрукты с мылом. Не то, чтобы она была так уж помешана на чистоте, но… словом, у каждого свои причуды.

— Что значит, не начинай? — я, похоже, действительно, начинал. Начинал заводиться. Хоть и знал отлично, что ни к чему хорошему это не приведет. — Я не могу спросить у своей девушки, где она была до десяти вечера?

Настя обернулась. Вид у нее был не то, чтобы виноватый… но определенно невеселый.

— Это не то, о чем ты думаешь.

— И о чем я, по-твоему, думаю?

— Я же сказала — не начинай, — она прошла мимо меня в свою комнату и стала переодеваться в привычную домашнюю одежду — короткие джинсовые шорты и футболку. Одну из множества своих футболок, которые просто обожала (в отличие от всей прочей одежды. А платья она так просто ненавидела… хотя платья у нее имелись. Вечерние, как правило. Вечерние…) Я опять почувствовал, что закипаю.

— Со своим банкиром была?

Она покраснела. И взгляд ее стал злым. Вообще, ее взгляд крайне редко бывал таким. Лишь в те моменты, когда она действительно гневалась (а это происходило достаточно редко).

— Да! — отчеканила Настенька, — Да, я была с ним! Мы просто поговорили, расставили точки над i. Доволен?

И, опустившись на диван, полезла в сумку за сигаретами. (Что тоже было не совсем характерным — она в моем присутствии обычно не курила. Точнее, не баловалась. Та пара-тройка сигарет (максимум), что она могла выкурить за неделю, полноценной дурной привычкой назвать, пожалуй, было нельзя. Именно “баловством”.)

Я почувствовал себя погано. Словно в меня плеснули помоями. Правильно, сам виноват, сам напросился. Кто меня за язык тянул? Ведь так просто все было спустить на тормозах…

— Не понимаю, о чем было говорить… с ним, — буркнул я и ушел назад, в комнату, условно являвшуюся гостиной, к своему компу. “Расставили точки над i?” И как, интересно, это понимать?

Настя ушла на кухню. По звукам оттуда я понял — поставила чайник. Культуре чаепития ее научил отец, большой знаток таких вещей. Во всяком случае, чайных пакетиков они дома никогда не держали. Чай заваривался “по всем правилам”, в заварном чайнике.

Какое-то время я безуспешно пытался сосредоточиться на реферате, потом понял, что это бесполезно и направился к ней.

Она стояла у окна, с чашкой чая в руке. С невеселым видом. В мою сторону даже не посмотрела.

Лорд хрустел своим кормом. Когда Настенька возвращалась домой, он обычно от нее не отходил. Охранял. Даже от меня. Хотя я давно был для него “своим”, но, видимо, все же не окончательно.

— Ты теперь регулярно будешь мне устраивать сцены ревности? — спросила Настя, не оборачиваясь. — “Веселая” перспектива, ничего не скажешь…

Я промолчал. Можно было ответить: “Пока ты мне будешь давать поводы”, но это являлось враньем. Поводы она давала мне регулярно. И я регулярно все спускал на тормозах.

Просто мне… надоело. Вот верное слово — надело. Надоело, что она водит меня за нос. И неважно, что с банкиром у нее было всё основано на холодном расчете, а со мной она была (условно) “по любви”. Я все чаще сомневался в ее любви. Даже так — “любви” (в кавычках).

По-настоящему она никогда меня не любила. Так, во всяком случае, я думал. Она просто не отталкивала меня. Как добрый человек не отталкивает ластящегося к нему щенка или котенка.

Какого черта мне в голову тем вечером лезли мысли одна поганее другой? Моя бабуля сказала бы — “сглазили”. Она любую неприятность (практически любую) могла объяснить “сглазом” или “порчей”. Впрочем, глупость как одну из причин неурядиц она тоже не исключала. Мудрой была моя бабушка…

Я взял с сушилки свою чашку, тоже налил себе чаю, присел на кухонный диванчик. Сделал глоток и зашипел. Крутой кипяток обжег губы. Черт… я отставил чашку от себя. Настя слегка усмехнулась, подошла, тоже присела рядом. И легонько погладила меня по плечу.

— Дурашка, — сказала еле слышно, — Если я говорю, что там все закончилось, все действительно закончилось. Когда ты научишься мне доверять?

— Зачем тогда было с ним видеться? — моя злость на нее, конечно же, уходила. Стремительно. Ей всегда мастерски удавалось спустить начавшийся конфликт на тормозах.

— Затем, что я все еще числюсь его референтом, — она тихонько потерлась щекой о мое предплечье. — И какое-то время буду числиться, пока мне не подыщут замену.

— Ясно, — выдохнул я, в свою очередь запуская пальцы в ее густые, роскошные волосы. Настя подняла голову, посмотрела на меня с улыбкой.

— Ты милый, даже когда сердишься. Если кому-то и ревновать, так мне.

— Я тебе поводов не давал.

— Мало ли, — она тихонько провела ладонью по моей щеке, — Повод, по большому счету, неважен.

Я ее поцеловал.

Мы снова были вместе. И все мои поганые мысли и подозрения ушли куда-то вглубь сознания, по крайней мере, до поры до времени.

И не было никого, на всем белом свете, кроме меня и моей девушки. Моей любимой девушки.

Не было.

* * *

Ирина

“Попала… но в сказку ли?”

“А ты думаешь, в сказку попала?” — именно так и думала Ирина, тридцатилетняя женщина-криминалист, разведенная крашеная блондинка. Дама, приятная во всех отношениях. Думала, что и впрямь “попала в сказку”.

Но думала, разумеется, “тихо”. С неким суеверным чувством — как бы не сглазить. Как бы не убедиться в конечном итоге, что и новый ухажер (новый мужчина), собственно, такой же “козел”, как и остальные. Ну, разве что более обаятельный, лучше воспитанный (точнее, вышколенный). Даже не лишенный светского лоска (насколько Ира могла судить о “светскости”, не будучи “светской львицей”).

…После того похода в кофейню Волконский позвонил на третий день (когда Ира уже начала сомневаться, позвонит ли вообще). Пригласил в ретро-кинотеатр на какую французскую муру… фильм можно было выбрать самостоятельно, в репертуаре имелись и комедии, и мелодрамы, и даже детективы… с участием, разумеется, звезд первой величины.

Ира выбрала черно-белую драму с Анни Жирардо. И не ошиблась. Фильм действительно впечатлил.

Потом Волконский повел ее “тихое” заведение, где они довольно вкусно поужинали (под умеренное количество легкого хорошего вина), и Ирина (памятуя свой опыт, не всегда позитивный) уже готова была к приглашению “на чашечку кофе” (скорее всего, в недорогой мотель), но Волконский просто предложил пройтись по набережной. (Мягкий вечер с падающими с неба крупными хлопьями снега располагал к прогулке).

Собеседником он оказался отменным. Ирине скучать не пришлось, но в какой-то момент пришлось с досадой ощутить некоторую свою ограниченность, что ли, ибо в том, что не касалось непосредственно ее работы (и типично женских тем), а касалось “высоких сфер” — искусства, литературы, живописи — Ира здорово “проседала”. Впрочем, Волконский был достаточно тактичен, чтобы не выпячивать своего превосходства.

На прощание он поцеловал Иру не совсем “по-братски” — в губы. И она поймала себя на желании продлить этот поцелуй, а, может, даже перейти к вещам и более существенным, но он попрощался с ней у дверей подъезда, пообещав, что они еще созвонятся, и уехал.

Ирина даже испытала легкое разочарование. Одно из двух — либо она ему нравится недостаточно, либо… у него серьезные намерения.

О тактике “медовой ловушки” неискушенной молодой женщине было известно крайне мало, к тому же прочитанные бульварные детективы убеждали читателей, что “медовые ловушки” — исключительно женская прерогатива (тогда как Волконский, куда более сведущий в таких делах, знал минимум трех мужчин — специалистов по “медовым ловушкам” — один “специализировался” на супругах высокопоставленных персон, другой — исключительно на лицах своего пола, а третий был универсалом — бисексуалом).

Тактика “осады” не выносила спешки. Чем дольше “объект” будет ждать и предвкушать, тем лучше.

Конечно, нехорошо руководствоваться расчетом в отношениях с женщиной, но те случаи, когда Волконский расчетом не руководствовался, а шел на поводу у собственных страстей, никогда добром не заканчивались, взять хотя бы Лику, сейчас ведущую “благонравную” семейную жизнь на пару с его бывшим сослуживцем, тогда как с ним, Волконским, у них были сплошные “эмоциональные качели”, взрывы, фейерверки…

…а закончилось все более чем плачевно. Так плачевно, что лишний раз об этом вспоминать не хотелось.

Наконец, Ирочка решилась и сама пригласила Сергея на ужин.

Он пришел с бутылкой испанского вина (контрабандной), желтым сыром (тоже контрабандным) и огромной кистью черного винограда (пояснил — молдавского).

И, конечно, с цветами. Точнее, цветком. Одним. Бархатисто-бордовой полураспустившейся розой.

Эту пошлость (по ее мнению) Ира ему простила. Ибо любовником Сергейоказался таким, что мало кто мог с ним сравниться. А если уж честно, то и сравнивать, по большому счету, было не с кем. Ибо мужчин у Ирочки после развода случалось немного, по пальцам одной руки можно пересчитать (если рука, вдобавок, трехпалая).

И ведь не сказать, что Волконский был таким уж неутомимым “жеребцом”. Просто безошибочно находил те точки (по “ученому”, эрогенные зоны), от ласк которых Ира несколько раз испытала состояние, близкое к экстазу, даже без собственно проникновения.

И, наконец, уснула, ощущая себя сладко измотанной, в объятиях мужчины, которого уже мысленно видела если не супругом, то “избранником” уж точно…

…вот только наутро проснулась в одиночестве.

Он ушел, не прощаясь, пока она спала. Не позавтракав, не попив кофе на прощание. Если б не стоящие на столе на две трети пустая бутылка темного вина и изысканная роза в узкой вазе, можно было решить, что ей вообще все приснилось…

Ни записки, ни сообщения в телефоне. Ничего.

Ира ощутила себя до того уязвленной, что впору было расплакаться.

Еле удержалась от искушения самой набрать его номер и сказать что-нибудь злое и колкое… просто не придумала, что именно сказать.

А ближе к обеду он позвонил сам.

— Прости, что убежал, не предупредив. Ты так сладко спала, было бы варварством тебя будить.

— Что, случился пожар? — съехидничала Ира, хотя в душе, конечно же, ликовала — позвонил все-таки!

— Не пожар. Псина. Собака у меня породы алабай. Ее, точнее, его, это кобель, нужно каждое утро выпускать на улицу, а я на сей раз забыл предупредить своего человека, который это делает в мое отсутствие…

Отлично. Собака породы алабай. Ира в породах собак (за исключением немецких овчарок) не разбиралась от слова “совсем”.

— Извини, пожалуйста, — сказал Сергей так мягко, таким проникновенным голосом, что не извинить было, разумеется, верхом черствости.

И Ира охотно его извинила.

* * *

…и опять Настя, и снова Денис.

…Настя тоже проснулась в одиночестве. Правда, с кухни доносились характерные звуки и запахи готовящейся пищи. В спальню Дэн вошел одновременно с Лордом, которого наверняка успел прогулять. Кажется, возникшая между ними вчера некоторая напряженность сегодня практически сошла на нет. “Но неизвестно, как он будет реагировать, когда я улечу с Горицким в Бельгию”, — с тоской подумала Настя, в очередной раз прокляв собственное неумение говорить твердое “Нет”. Конечно, Горицкий рук распускать лишний раз не станет, давно не “мальчик”, владеет собой отменно, и тем не менее… Как там говорилось в “древнем” советском фильме? “Уходя уходи”?

Вот именно — уходи. А не топчись на пороге, не хватайся за дверную ручку, не оглядывайся…

…и не придумывай предлоги для того, чтобы остаться.

…В ванной комнате она критическим взглядом окинула себя в зеркале. “Девочка-конфетка”… Настолько банальная, что даже скучно. Может, татуировку набить где-нибудь на “интересном месте”? Или бровь с ноздрей проколоть? Или кардинально остричь волосы, заодно перекрасив их в каком-нибудь дикий цвет?

Забавно. В этом случае господин Горицкий уж точно не захочет иметь с ней никаких дел. Ну, а Дэн… Дэн примет ее любой.

Когда она вышла из ванной, Денис почему-то не на кухне ее ждал (с кулинарной лопаткой в руке и шкворчащем на сковороде омлетом), а в комнате. Вертя в пальцах какой-то небольшой прямоугольный предмет.

Настя этот предмет сразу узнала. И мысленно обругала себя последними словами — что, нельзя было убрать подальше? Или вообще выбросить…

— Это что?

Она вздохнула.

— Сам не видишь? Визитная карточка.

— Агентство “Кондор”. Охрана и сыск, — вслух прочел Денис. Перевернул карточку оборотной стороной, — Волконский Сергей Петрович… постой, — нахмурился, — Это тот самый мужик, который меня чуть не переехал?

— Но не переехал же, — с досадой сказала Настя, — И потом, ты был сам виноват, перебегая проезжую часть в неположенном месте.

— А сейчас откуда у тебя его визитка? — серые глаза Дениса потемнели и сузились.

— О, Господи… дай сюда, — она протянула руку за карточкой, чтобы ее забрать, но Дэн не позволил.

— Ну не начинай, пожалуйста… — Настя поморщилась, — И с какой стати ты шарился в моей сумке?

— Ты забыла вынуть оттуда мобильник. Он зазвонил, вот я в сумку и полез.

— И кто звонил?

— Это был спам. Ты не ответила — откуда?

* * *

Денис (ревность (1)

Я и сам не думал, что на меня опять накатит это поганое чувство. Неясное ощущение, что меня водят за нос.

Волконский. Что ж, я его отлично помнил, того зеленоглазого “волчару”, “ковбоя” в узких джинсах и мокасинах, достаточно смазливого, чтобы бабы равнодушными не оставались. Но что может связывать его с Настей, ведь их первая (и, как я считал, единственная) встреча состоялась больше трех лет назад, по моей косвенной вине…

Впрочем, тогда Настя была, строго говоря, пигалицей (по меркам взрослого мужика), не то, что сейчас…

Я будто впервые ее увидел. Глазами не мальчишки, а парня.

Моя девушка была настоящей красавицей. Красавицей вне времени. Есть такой тип женщин. О них говорят — классическая красота.

И вот эта классическая красавица сейчас, опустив свои густые ресницы, начала бормотать что-то о том, как у нее сломалась машина (прямо на дороге, представляешь? Хваленая немецкая техника), был поздний вечер, канун православного Рождества, а этот “мачо” (Волконский. Знаменитая, однако, фамилия) как раз проезжал мимо на своем “Форде” и, конечно, остановился, поинтересовавшись, не нужна ли ей помощь, потом даже вызвонил своих людей, которые и отогнали машину в автомастерскую, а “визитку” он вручил ей автоматически, бизнесмен как-никак, то есть, не бизнесмен, а частный сыщик и… бла, бла, бла.

Всё бы ничего, только в глаза она мне за все время своего рассказа так ни разу и не посмотрела. И ее бархатистые щеки что-то слишком уж порозовели.

Наконец, Настя закончила свой рассказ и вскинула на меня глаза. Глаза, в которых я отчетливо уловил досаду. Как и в ее голосе, когда она сказала: “Если не перестанешь меня ревновать к каждому столбу, я, пожалуй, передумаю.”

Передумает выходить за меня. Отлично.

Нечего было тогда и затевать этот разговор. Говорить, как она боится меня потерять и прочую лажу, которую я, дурак, принял за чистую монету.

Я-то ее любил, в себе я не сомневался, но вот Настя…

Настя только принимала мою любовь.

В противном случае не давала бы поводов для ревности.

А поводы она давала регулярно.

— Ну брось, Дэн, — она, по обыкновению ласково, погладила меня по предплечью. Прижалась, обняла за торс, — Ну, тигренок…

Я не двинулся с места. Хотя, конечно, ощутил, что стремительно оттаиваю. Насте всегда мастерски удавалось спустить начинающийся конфликт на тормозах.

— А ты этому… сыщику… ты ему свой телефон тоже оставила?

Настя подняла голову, посмотрела на меня серьезно.

Отрицательно мотнула головой.

— Нет. Да он и не спрашивал.

(Соврала, как обычно. Но не рассказывать же Дэну о том, как Волконский попросил ее телефон, на что она ответила игриво: “Вы же сыщик, вот и выясните сами…”)

Не выяснил. И выяснять не собирался.

…А следующей ночью он снова пришел в ее сон. Со своей ироничной улыбкой и теплыми золотистыми искорками в зеленых глазах.

Она шла ему навстречу, ускоряя шаг, она к нему почти бежала… но он все никак не приближался. Хоть и не отдалялся.

Он словно бы ждал.

Ее.

* * *

Вероника

“Заплатить все равно придется…”

…"Ведьма” жила в панельной девятиэтажке, на седьмом этаже. Лифт, к счастью, работал, хотя особого доверия Нике и не внушал (сама-то она с родителями проживала в трехэтажном кондоминиуме с огороженной детской площадкой, ухоженной придомовой территорией, в “хорошем”, тихом районе и подобные неблагоустроенные микрорайоны, вроде того, куда она отправилась (собственно, сама до конца не осознавая — зачем?) вызывали у нее отчетливый дискомфорт.

…Дверь открыла немолодая женщина. Непримечательная, в общем. В волосах седина, взгляд колючий. Уголки рта опущены — неулыбчивая…

–Простите, я от… в общем, мне вас рекомендовала Женя Бузина… — начала Ника, но женщина ее перебила, небрежно махнув рукой.

Конец ознакомительного фрагмента.