Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Николай Алексеевич Преображенцев, 2017

В историко-фантастичекой повести "Мы, Божией милостию, Николай Вторый…" рассказывается о путешествии во времени современного молодого человека, который попадает в Россию конца 19-го века и оказывается в центре событий до и после коронации Николая II. В повести приводятся интересные факты о жизни России того времени и о нравах ближайшего окружения последнего российского императора. Описываемые в повести события дают пищу для размышлений о движущих силах и противоречиях, которые привели к трём русским революциям, а также позволяют провести некоторые параллели с проблемами сегодняшнего дня.

На что жалуетесь, Ваше Величество?

Не успел я вернуться в свой кабинет, как на столе зазвонил телефон. Это был странный аппарат, без кнопок и даже без диска, его деревянная трубка просто висела горизонтально на металлическом рычаге. Я опасливо взял телефон, и в нём послышался уже знакомый мне голос министра двора: — Ваше Величество, доктора прибыли: Алышевский и Шершевский. — Почему двое? Я одного просил. — А говорят, им посоветоваться друг с другом нужно. — Так, тут все фамилии, похоже, в рифму, — заметил я про себя. — Хорошо, просите через 5 минут. — Я подошёл к окну кабинета, за ним виднелся абсолютно пустынный парк, на стоящих в ряд берёзках набрякли молодые, почти жёлтые листья. — Кабинет — странное место для осмотра, но, видно, я здесь всех посетителей принимаю. — В дверь постучали, и два светила науки в белых халатах неуверенно вошли в кабинет. — Они трусят ещё больше, чем я, — мелькнуло у меня в голове. — Присаживайтесь, господа, — сказал я, медики переглянулись, и я понял, что опять что-то не то сморозил. — Они назвали свои фамилии, но остались стоять и один из них постарше спросил, покашляв: — На что жалуетесь, Ваше Величество? — Прошу хранить конфиденциальность, господа, — начал я усевшись в кресло. — Вчера, у нас мальчишник, так сказать, был на островах, позволили себе несколько лишнего. Не помню, как меня домой довезли. Утром понял, что сильно ударился, видите: шишка, но как и когда… — я развёл руками. — Но главное в другом, — я внимательно посмотрел на их лица, оба были с бородами и в пенсне. — Я, господа, с сегодняшнего утра, после этого удара или падения ничего не помню — ни лиц, ни фамилий, ни известнейших фактов. Ничего. Может такое быть? — Очень даже может, — ответил старший, и я физически почувствовал, что у него отлегло от сердца. — Временная потеря памяти — амнезия — случается часто. Вот недавно под Москвой случай был. Полез один мещанин в Звенигородском монастыре в купель, а в ней вода постоянно, зимой и летом, 4 градуса, окунулся с головой, вылез и ничего не помнит: где он, зачем приехал… Но потом ничего, отошло. Или такое бывает от интенсивных физических нагрузок или излишней половой деятельности, — доктор помоложе посмотрел на меня с интересом. — Разрешите вас осмотреть, — продолжал старший. — Нет, только китель и рубашку, пожалуйста. — Я разделся до пояса. Доктора быстро и профессионально осмотрели меня, заставили высунуть язык, посмотреть за их пальцами влево и вправо, дотянуться с закрытыми глазами до кончика носа, молоточком потыкали в мои коленки. Потом отошли в сторону посовещаться. Из всех слов, что они бубнили, я расслышал только: субарахноидальное кровоизлияние, и слово это облегчение мне не принесло. Но тут доктора подошли ко мне обратно с улыбающимися лицами и старший объявил: — Ваше Величество, не волнуйтесь, предварительный осмотр показывает: вы совершенно здоровы. А для шишечки мы вам мазь доставим. Но нужен полный осмотр. Дозвольте завтра в 9 утра? — Хорошо, согласуйте с Министром двора. А зачем полный? — Чтобы исключить возможность… чего-нибудь нехорошего. — Ну, что же, господа, я вас больше не задерживаю.

Всё это утро я чувствовал себя, как, наверное, чувствует себя актёр, которому поручили играть определённую роль, но забыли дать прочитать сценарий. Всё, что я делал и что говорил, казалось мне плохой импровизацией на заданную тему. И тем не менее первое испытание этой ролью я, видимо, выдержал. И, главное, стал говорить, как они, и даже вальяжность какая-то во мне появилась. — Господа, я вас больше не задерживаю — из каких дешёвых сериалов я этого понабрался? Да, и накосячил слегка. Зачем мне, например, понадобилось сказать: Я вас услышал? Что это ещё за жаргон? Не хватало ещё спросить, как поляну делить будем. — Я ухмыльнулся, и тут же помрачнел: — А всё же, куда девался тот, настоящий император? Или мы с ним поменялись местами, и он водку пьёт с моими друзьями, а те над ним потешаются. Не дай Бог, в психушку сдадут, этого ещё только не хватало. — Чтобы отвлечься, я взял со стола доклад о коронации, сел и стал внимательно читать. Совсем скоро, через неделю в Москве должно состояться нечто грандиозное. Строятся и уже почти готовы специальный помост в Кремле и павильон на Воробьёвых горах, на торжества по этому случаю в Москву съедутся несколько тысяч представителей всех губерний и сословий, более 100 иностранных посольств, в том числе: его светлость Эмир Бухарский Сеид-Абдул-Ахад-Хан с сыном-наследником, а также его высокостепенство Хан Хивинский Сеид-Могамет-Рахим-Богадур-Хан. — Хорошо, хоть оба Сеиды, не запутаешься. — Готовятся торжественные обеды, для этого в апреле 1896 года из Петербурга в Москву было привезено столовой утвари более 8 000 пудов, причём одних только золотых и серебряных сервизов — до 1 500 пудов. А в Кремле устроена специальная телеграфная станция на 150 проводов для соединения со всеми домами, где остановятся чрезвычайные посольства. Сформирован коронационный отряд в числе 82 батальонов, 36 эскадронов, 9 сотен и 28 батарей — под главным начальством великого князя Владимира Александровича (это что — мой родной дядя что ли?). А через 4 дня после коронации, то есть 18 мая, на Ходынском поле планируется народное гуляние и раздача бесплатного угощения. Ходынское поле… я невольно поёжился. Вдруг в моём мозгу пронеслось странное видение: Ваганьковское кладбище, какие-то кусты и бетонный, позеленевший от времени монумент в виде креста. — Ходынка — вот это что! — Я снял телефонную трубку, в ней приятный женский голос сказал мне: Алло! — Соедините, пожалуйста с министром двора, — и через секунду услышал хрипловатый голос Воронцова-Дашкова: — На проводе! — Илларион Иванович, нельзя ли отменить коронацию? — Что? — Я почувствовал, что ещё секунда, и у человека на том конце провода случится инсульт. — То есть не коронацию, а народные гуляния после неё. Сколько на это предполагается затратить? — Не знаю, надо у Витте спросить! — Витте, Витте, — подумал я, — фамилия знакомая. А не премьер ли это министр? Или министр финансов по крайней мере. — А вслух продолжил: — Может, эти деньги на что-то другое пустить можно? — Ваше Величество, — пришёл в себя Воронцов-Дашков, — да о чём вы говорите! Это же для всей империи событие главное. Весь народ будет веселиться и радоваться подаркам и угощенью. Это же традиция, спокон веку такое было, при всех коронациях. — Илларион Иванович, я вам должен честно признаться, я после этого удара… очень себя плохо чувствую. Саму церемонию ещё может быть выдержу, но это народное гуляние и балы всякие — боюсь, меня на это не хватит. — Мужайтесь, Ваше Величество, — голос министра двора смягчился, в нём послышались отеческие нотки. — Это же миропомазание, венчание на царство. Это же сам Господь Бог вам власть вручает! И в этом есть высший смысл: на вас единственного обрушивается то, что другим не дадено. Потому что: как нет выше, так нет и труднее на земле царской власти, нет бремени тяжелее царского служения. — Мне показалось, что при этих словах старый человек у аппарата даже прослезился.