Авантюристы. Книга 6

Николай Захаров, 2019

Повествованием охвачены события века 20-го, /ЛИХОГО/для нашего ОТЕЧЕСТВА, и не менее /ЛИХИХ/ предыдущих и последующих веков. Все совпадения имен персонажей с реально жившими и живущими людьми – совершенно случайны. Продолжение книги "Жулики". Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Майор сделал обиженное лицо.

— Однако, господин монах, вы конечно, если захотите, то припомните наверняка из истории массу примеров, но и я в ответ столько же приведу, когда наши государства, скажем мягко, подвели друг друга. Но это отнюдь не национальная черта, как у вас так и у нас. Это политика, господа, давайте забудем о ней. Кто-то сказал, что политика — самое грязное дело и я полностью с этим мнением согласен. Предлагаю выпить за дружбу между Россией и Австрией, и чтобы нам никогда не довелось встречаться на поле брани, а исключительно за столом.

— Это вряд ли получится, господин майор. В этом веке двадцатом, ваше пожелание минимум дважды не сбудется и крови будет пролито русской и австрийской столько, что если столько же вина выпить, то весь мир был бы пьян в драбадан, как минимум пару недель.

— Неужели столько много? Нет, господа, этого быть не может. Наши государи договорятся всегда. Они же все родственники, кого ни возьми, — майор, мужчина уже пред-отставного возраста, толкнул в плечо своего соседа по столу, помоложе и посдержаннее. — Фридрих, ты что молчишь? Разве мы хотим воевать с Россией?

— А кто нас спросит? — Фридрих был здоровым циником и прагматиком, как большинство офицеров во все времена, в отличие от его спутника, который в этом смысле был белой вороной и смотрел на мир через розовые очки пацифиста, что для военного недопустимо. — Прикажут. — «Заряжай». — И пойдешь, куда скажут.

— Верно, господин майор. Вы, я вижу, в отличие от своего коллеги, не столь оптимистичны? Прошу прощения. Мы в пылу полемическом даже не представились вам. Михаил и Сергей — монахи из России, проездом в этом городке.

— Фридрих и Гельмут. Также проездом. В Вену направляемся из служебной командировки. А по поводу оптимизма, тут я бы, пожалуй, этот термин не употреблял. Я солдат и привык жить по уставам и приказам. Оптимизм — это совсем не то словцо, которое следует употреблять по отношению к военному. Я трезво оцениваю ситуацию и делаю соответствующие выводы. А оптимизм и пессимизм давайте оставим барышням, которые, то впадают в глупую восторженность, то в крайнее отчаяние из-за пустяков, яйца выеденного не стоящих. Будет война, будем воевать, для этого мы и обрядились в мундиры, господа. Не будет войны, будем готовиться к ней, как армии и предписано. Любой. В том числе и русской.

— Согласен, господин майор. С вами трудно не согласиться. Как известно армия находиться в двух состояниях. Либо воюет, либо готовится к войне. Такова профессия. А вот предложение вашего коллеги выпить за дружбу между Россией и Австрией я все же поддержу. Сейчас мы не воюем. Отчего и не выпить? Случится воевать, будем воевать. Потом опять сядем и выпьем. Идея-то хорошая, но в этом ресторане нет ни водки, ни шампанского. Только шнапс, рейнское и пиво. Что предпочитаете, господа? Впрочем, у нас с собой есть пару литров водки. Если не возражаете против русского национального напитка, после тех ужасов, что мы здесь услышали от официанта.

— Мы не возражаем, — улыбнулся Фридрих. — Нам приходилось в России пить водку. Как там русские говорят. — «Не так страшен черт, как его рисуют»?

— Малюют. Не рисуют, а малюют, — поправил Михаил майора, который фразу произнес хотя и скверно, но по-русски.

— Ах да, малюют, — поправился тот. — Я не вижу принципиальной разницы — это слова синонимы, но спорить не стану, вы язык знаете с рождения и вам виднее, как обращаться с вашим русским чертом. Рисовать или малевать. Несите,-

Михаил поднялся и вернулся через минуту с дорожной чересседельной сумкой.

Майоры пересели за их столик, официант расторопно сервировал его, и испуганно покосившись на запотевшую литровую бутылку водки, поспешно отошел шагов на пять. Там он замер, в ожидании указаний. Разлив всем по рюмке, Михаил, провозгласил дежурный тост за мир и дружбу между народами России и Австрии. Рюмки звякнули, сдвигаясь и через минуту беседа за столом оживилась, перетекая с политики на быт офицеров, женщин само собой и обратно возвращаясь к политике.

А зал ресторана тем временем постепенно заполнялся публикой и столов не занятых совсем не осталось. На маленькой площадке появился пианист во фраке и, откинув крышку пианино, заиграл что-то сентиментальное, растрогав майоров до слез. Следом за пианистом выскочил скрипач и принялся наяривать под аккомпанемент, совсем уж что-то душу выворачивающее. Публика вздыхала, а дамы вытирали носики, кружевными платочками.

Рядом с их столом, за тем, что освободили майоры, расположились две пары. Совсем молоденькие девицы, вчерашние гимназистки, с широко раскрытыми глазами и приоткрытыми ртами, возможно впервые приведенные в столь изысканное, по их мнению, место, кавалерами. А вот кавалеры были уже не первой свежести и глазами восторженно не блестели. Ловеласы, из чиновников средней руки, зацепили этих восторженных провинциалок в каком-нибудь пансионате для благородных девиц и пыжились, выставляя себя перед ними важными персонами. Меню однако им изучить не предложили, ткнув официанту в пару дежурных блюд и заказав пару графинов «Рейнского» и шнапса. Девицы умилялись, слушая скрипача, а кавалеры подливали им вина, явно пытаясь подпоить простушек. Михаилу стало жаль девиц, день у которых мог закончиться самым удручающим образом. Он щелкнул пальцами и одна из девушек, благодарно взглянула на своего кавалера, уговорившего ее пригубить вина. Напрасно она подозревала его в не совсем чистых намерениях, когда он утверждал, что «Какое же это вино — это лимонад, фройляйн, сладкий и полезный. Это для детишек. Разве я посмел бы вам предложить что-либо другое?» — в рюмке действительно был лимонад и барышня удивилась, что в ресторане его пьют такими маленькими рюмочками. Поэтому она тут же, с простотой сельской, схватила огромный фужер, предназначенный для сельтерской и уже опустошенный спутниками. Выплеснула в него весь графинчик и одним махом выпила его, приведя кавалера в некоторую растерянность.

— Великолепный напиток, — похвалила девица. — Рейнское говорите? Хочу еще. Здесь очень жарко, нельзя ли открыть окна?

Окна официанты услужливо распахнули тот час же, по просьбе кавалеров и принесли очередной графинчик Рейнского.

— Фи, какие маленькие графины, — сморщила носик девушка. — Марта, попробуй этот лимонад, — она быстро разлила по фужерам литровый графин и девушки, радостно улыбаясь, выпили вино, приведя кавалеров в совершенное изумление. Решивших, однако, что после такой ударной дозы Рейнского, этим двум проказницам можно уже предложить и что-нибудь покрепче. Шнапса, например.

— Не желаете ли вот этого «лимонада» из второго графина? — предложил один из них, здоровяк с пышными бакенбардами и усами «а ля Император».

— Такой же вкусный, как и этот? — наивно округлила глаза Марта. — Клара, тебе налить?

— С удовольствием, если господа так заботливы, — Клара подставила свой фужер и Марта разлила шнапс, честно поделив его поровну. Кавалеры даже рты раскрыли, ожидая, что эти две простушки, сейчас сделав глоток, закатят истерику из-за этой невинной шутки, поняв, что им подсунули под видом лимонада и приготовившись их успокаивать, заранее заготавливая фразы типа. — «Ах, какой конфуз, это официант перепутал, очевидно. Сейчас мы ему устроим эль скандаль, недотепе», — однако девушки махнули фужеры, как будто там действительно был лимонад и весело защебетали, делясь впечатлениями. Кавалеры мрачно переглянулись, поняв, что кажется, их совместный бюджет сегодня может подвергнуться нешуточному испытанию. Однако пару графинов Шнапса все же заказали, отказавшись от Рейнского, которое было вдвое дороже шнапса и било по бюджету ловеласов гораздо ощутимее. А на наивных дурочек после выпитого «лимонада» напал «жор» и они, продолжая весело щебетать, быстренько подмели все со стола, к радости официантов и огорчению кавалеров. Очередной графин литровый шнапса, девушки выпили так же молниеносно, запивая селедку, которая, конечно, приготовлена в ресторане была вкусно, но очень была соленой и буквально требовала залить себя сверху чем-нибудь сладеньким. Кавалеры, успевшие выпить по рюмке, обалдело пялились на пустой графин и девиц, которые шарили по пустому столу глазами, в поисках чего-нибудь съестного. Пришлось заказать девушкам еще закуску и они, обрадовано улыбаясь, навалились на нее, попутно выпив второй графин и приводя в ужас кавалеров. Даже официанты озадаченно стали переглядываться, украдкой шепча друг другу что-то на уши.

Очевидно, ожидая, когда эти две гимназистки, рухнут под стол, получив в течение получаса такую ударную дозу спиртного. Однако этого не происходило. Графины катастрофически опустели, закуска с тарелок так же исчезала в растущих, надо полагать, еще организмах и кавалеры, уныло переглянувшись, вышли освежиться. Обратно они не вернулись. Сбежав от своих спутниц, очевидно, такие расходы ими не были запланированы. Официант, поняв, что столкнулся с неплательщиками, попытался было «давнуть» на Марту с Кларой, но был вовремя остановлен Михаилом, внимательно наблюдающим за соседним столиком. Он подозвал официанта и на ухо ему сообщил, что расплатится за девушек, а им открыт сегодня карт-бланш неограниченный. Пусть едят и пьют сколько хотят.

— Сообщите им, что они сегодня тысячные или десятитысячные клиенты и что заведение угощает. Пусть выбирают в меню все что хотят, — Михаил сунул в руку официанта пару купюр и тот понимающе кивнув, отправился сообщать девушкам приятную новость. Восторг последних был искренним и скоро стол соседний ломился от фруктов и сладостей.

Два майора — Фридрих и Гельмут, в отличие от девиц, на водку русскую не набросились, так как уже сталкивались в жизни с этим напитком и с лимонадом его перепутать во всяком случае не могли. Выпив по паре рюмок, прикрыли их ладонями, отказавшись от дальнейших возлияний.

— Служба, господа, просим понять нас правильно, но нам пора. Посему позвольте откланяться, — и педантично расплатившись за съеденный обед, удалились.

— Вот видишь? Парни на халяву не повелись. А вот если бы здесь сидел Алоис-покойный, то заливал бы глаза, пока в салат бы мордой не уткнулся, — Сергей слушал скрипача, подперев голову кулаком.

— Моцарта наяривает, шельма. Эй, халдей, как там тебя звать? — позвал он официанта и тот подбежал на полусогнутых, вежливо склоняясь к Сергею.

— Меня Отто зовут, господин монах, — представился он.

— Хозяин кабака что ли? — уставился на него слегка захмелевший Сергей, выпивший с майорами совершенно добросовестно пару рюмок.

— Ну, что вы. Как можно? Отто Меер — хозяин. А я Отто Брауншвейк.

— Твоя фамилия мне больше нравится, — сделал ему комплимент Сергей. — Что это за фамилия Меер? Козья совершенно. Толи дело у тебя, — Сергей хлопнул официанта свойски по склоненному плечу. — Брауншвейк. Академическая фамилия. С такой фамилией в правительстве министром не стыдно показаться или в армии генералу не стыдно носить. Гордись, парень, и бросай это холуйское ремесло. Ты же молодой еще. Иди учиться в Университет, Отто. Грызи гранит науки и оправдай свое высокое предначертание, которое заложено даже в твоей фамилии. С такой фамилией и работать на какого-то Меера с козьей?

— Я поступал в прошлом году, но провалился на испытательных экзаменах, — признался Отто, растроганный панегириками Сергея.

— Поступай снова в этом году. Найми репетитора, подготовься как следует и поступи назло этому Мееру.

— Не имею финансовой возможности, господин монах. Репетитор стоит талер в месяц — самый плохой. А хороший преподаватель и все пять попросит. А мне еще нужно помогать матушке. У меня отец кровельщик и в прошлом году получил травму. Работать не может пока. Так что я сейчас единственный кормилец в семье,

— Отто даже разогнулся, вспомнив о том, что он человек и что на нем висит семья.

— Ты присядь, чего стоишь. В ногах правды нет, так у нас говорят.

— Запрещено, господин монах. Этика и все такое, — прошептал Отто и осторожно оглянулся на своих коллег, снующих между столами. Всего их было трое и один из них, видимо старший в бригаде, уже косо посматривал в их сторону.

— Понимаю. Скажи, Отто, сколько ты зарабатываешь в месяц в этом гадюшнике?

— Талер на чаевых, господин монах, — признался Отто.

— Зови меня Сергей, к черту господ, Отто. Значит, если сейчас ты найдешь на улице кошелек с двадцатью скажем талерами, то ты немедленно бросишь это холуйское место, наймешь репетитора и поедешь летом в Вену, поступать в Университет?

— Нет, Сергей, не поеду, — Отто вздохнул. — Я отнесу кошелек найденный в полицию. Ведь его кто-то потерял, а я не хочу за счет чужого горя строить свое счастливое будущее. Я католик. Найденное и присвоенное — это украденное. Так меня учили.

— Хорошо. А если тебе кто-то окажет помощь безвозмездную на эту сумму? Тогда поедешь в Вену?

— Нет и тогда не поеду. Если я поступлю, то кто будет кормить мою семью? Отец пока болен и сколько еще срастаться будет его сломанная нога? Одному Богу известно. Пока он не выздоровеет, я не смогу уехать из Линца никуда. Даже если меня возьмут в Университет без испытательных экзаменов.

— Ну ты, парень, кремень прямо. Семья, значит, на первом месте?

— Да. А как же иначе? Мать с отцом меня кормили, одевали столько лет и оплачивали учебу в школе, как же я могу взять и бросить их, когда им трудно, — Отто мрачно насупился.

— Может, ты и сумму подсчитал, которую на тебя родители израсходовали за все годы? — спросил Сергей.

— Это еще зачем? Разве это можно на деньги перевести? Когда я болел в детстве и матушка сидела ночами надо мной. Сколько стоит это? Нет, такое мне даже в голову не приходило. Совсем нужно быть не в себе, чтобы переводить на деньги любовь и заботу.

— А вот есть такие и их много. Мы сегодня в такой семейке побывали. Садись, Отто, плюнь вон на того придурка с рыбьими глазами. Обещаю, что мы решим твои проблемы. Дело в том, что тебе повезло. Мы когда выезжали из обители, то настоятель нам приказал в честь святого Варфоломея, оказать вспомоществование в сумме тысяча талеров тому, кто на вопрос про кошелек, скажет что не возьмет его себе. Ты первый из сотен опрошенных. Так что это ты и есть тот самый, которому мы должны эти талеры передать. Держи,

— Сергей полез в сумку и выложил перед Отто увесистый кошель с серебром. — Здесь твой заработок за восемьдесят лет. Это от Святого Варфоломея. Славный был человек. Настоящий католик, бескорыстный и милосердный. Садись, Отто, и пошли всех куда-нибудь подальше. Ты теперь это можешь себе позволить, — Отто изумленно смотрел на кошель и молчал. Наконец он сел на краешек стула и развязав кожаный ремешок, стягивающий мешочек, заглянул в него. Серебро блеснуло и он спросил дрожащим от волнения голосом:

— Это мне?

— Тебе и твоей семье.

— От Святого Варфоломея?

— От него. Бери и будь хозяином своего времени и судьбы по возможности. Ты свободен, Отто, от халдейского рабства,

— Сергей плеснул в рюмки водки и предложил:

— За это нужно выпить. Давай за тебя, за семью твою, за учебу в Университете и за святого Варфоломея.

За это отказаться выпить Отто не мог и рюмку принял, осторожно поднеся ее к губам. Руки у парня дрожали от волнения и он выпил торопливо водку, боясь ее расплескать.

Старший официант, увидев что Отто уселся за столик с клиентами и пьет с ними спиртное, буквально подбежал к нему и зашипел рассерженным гусаком:

— Отто прекрати, иначе я вынужден буду доложить господину Мееру о твоем поведении и боюсь, что он немедленно вышвырнет тебя из своего ресторана. Мне бы не хотелось этого, но ты ведешь себя непозволительно. Немедленно покинь стол и принимайся за работу, — все это он прошипел со скоростью запредельной. Фразы произнесенные, слились в один длинный звук ш-ш-ш-ш. Отто дернулся было, но Сергей удержал его, положив руку на плечо.

— Сиди. Слушай, сюда, как говорят в Одессе, господин старший официант. Ответь на пару вопросов. Всего, — обратился он к старшему официанту.

— Слушаю вас, — согнулся тот почтительно.

— Скажи, если бы ты нашел на улице кошелек с тысячей талеров, то чтобы с ними сделал?

— Я бы? Я бы открыл пивную собственную-с и купил упряжку лошадей, — не задумываясь, ляпнул тот, видимо первое, что пришло ему в голову, чтобы отвязаться от подвыпившего клиента.

— Молодец, знаешь чего хочешь от жизни. Но ведь эти деньги кто-то потерял и у него по этому поводу горе?

— Какое мне дело до этого ротозея? Не будет ворон ловить в следующий раз, — старший официант действительно знал чего хотел и совесть у него была покладистой.

— Все, вопросов нет. Так вот, этот парень, только что получил наследство ровно тысячу талеров и с этой минуты уже не работает официантов в вашем ресторане. А мы любезно ему их доставили по просьбе завещателя. Вопросы есть? Вот талеры,

— Сергей ткнул пальцем в мешок и старший официант, сунул нос в него, убеждаясь, что так оно и есть. — Свободен. Теперь Отто просто клиент, который зашел перекусить. Так что обслужи-ка его со всем старанием. Возможно, что сейчас он богаче даже чем Отто Меер. И вообще это событие следует отметить. Вы не находите, сударь? У вас там, я смотрю, в меню, в карте вин, коньяк французский указан. Есть ли он в наличии, или его тоже не завезли?

— Коньяк есть, как же-с. Двадцать бутылок в наличии-с, — старший официант угодливо склонился.

— Всем присутствующим, за наш счет по две бутылке коньяка на стол. И счет будьте любезны, милейший, — распорядился Серега.

Слух о том, что в ресторане один из официантов получил в наследство целое состояние, тут же облетел зал. И он загудел, а потом разразился аплодисментами, когда присутствующим было объявлено о дармовом угощении. Ничто так не сближает людей, как бескорыстное желание выпить за чужой счет.

Парни расплатились и покинули зал с Отто, который принимая поздравления от коллег, не знал куда прятать глаза от смущения. Ему было не ловко от завистливых взглядов и угодливых, лицемерных улыбок. Зато посетители, дружно встали и хором крикнули:

— Виват, — приняв по первой рюмке, они искренне обожали парня, а впереди их ожидали почти полные бутылки коньяка и желание выпить их непременно, чего бы им это ни стоило. Хоть треснуть, но прикончить, чтобы не сожалеть потом об утраченной возможности. Даже дамы настроились решительно. Разве что две гимназистки, не поняв, что такое им еще принесли в пузатых бутылках и плещут опять в маленькие рюмки, решительно воспротивились против мелкой посуды и набухав коньяк в фужеры, принялись прихлебывать его неспешно, запивая очередную порцию мороженного, до которого оказались большими охотницами. И когда весь зал крикнул «Виват». Они тоже восторженно заверещали, но коньяк у них к тому времени уже закончился. Да и было-то его всего две пол литровые бутылки. Чего там пить… двум сильным и здоровым девушкам? Прикинув их возможности, Михаил рассчитался за них, швырнув сверху пару монет и попросил старшего официанта:

— Через часок отправьте их домой. Что съесть не смогут, упакуйте, пусть подружек в пансионате угостят. Сдачу им, как презент от заведения, а этот талер ваши чаевые. Смотри, парень, не подведи меня. Я в этом городке частенько бываю. Узнаю, что схитрил и девушек обидел, очень тоже обижусь и не будет тогда у тебя никогда собственной пивной и упряжки лошадей. А будет долгая дорога в казенный дом. Вопросы есть? Нет, — в результате гимназистки, уходящие из ресторанчика, перли два огромных пакета с продуктами и получили десять талеров сдачи. Девушки еле шли, нагруженные продуктами и устав, наняли извозчика. Потом они будут встречаться всю оставшуюся жизнь и до самой старости вспоминать этот свой первый «взрослый» поход в ресторан. Кавалеры, правда, сбежали, но все остальное было настолько замечательно, что они даже и не вспоминали о них.

Отто Брауншвейг, проживал совсем рядом и буквально затащил к себе Михаила с Сергеем. Мотивируя это тем, что его родители, узнав что он их отпустил, просто не простят ему такую неблагодарность и «заживо съедят».

— Ну что же, убедил. Только чтобы воспрепятствовать распространению каннибализма в Линце, — согласился Сергей и Отто чуть не запрыгал от радости.

— Здесь совсем рядом. Сейчас с Ландштрасе свернем на Бетлехемштрассе и первый дом наш от угла, — радостно закричал он, держа в руках так же здоровенный бумажный пакет с продуктами, заботливо перевязанный бечевкой крест — накрест. Семья Отто проживала в двухэтажном флигельке на первом этаже и была по меркам начала двадцатого века не велика. Кроме Отто еще сестренка младшая и младший же брат, ютились в двух комнатенках вместе с родителями.

Отто встретили с испугом в глазах. Подумав, что он пришел так рано, потому что его уволили из ресторана. Фрау Брауншвейг, еще не старая женщина, лет сорока, работала от случая к случаю прачкой и сейчас сидела без работы. Глава семейства и вовсе лежал. Зимой он поскользнулся и упал с крыши городской ратуши. Ногу сломал в двух местах. Убился бы и вовсе, но упал в сугроб и отделался переломами.

Однако, они плохо срастались и ходить он не мог. На врачей денег в семье также не было и что там с его ногой, он имел совершенно смутное представление. Нога болела и опухала с каждым днем все сильнее, наливаясь синевой.

Узнав о тысяче талеров, нежданно полученных, семья Брауншвейгов буквально онемела, не поверив, а когда увидела деньги, то зарыдала в восемь ручьев. От счастья очевидно. В их мрачном существовании, блеснул солнечный лучик, ослепив и выдавив слезы из глаз.

Фрау Брауншвейг, которую звали Ингрид и герр Брауншвейг Карл искренне радовались, проливая слезы. Брат и сестренка Отто — Людвиг и Анна, прыгали вокруг него, нетерпеливо высматривая, что же там старший братец принес вкусненького и выкладывает на стол из пакета. В общем, поднялась суматоха заполошная и веселая. Фрау Ингрид принялась накрывать на стол, совершенно не слушая уверений сына и гостей, что они не голодны и только что пообедали. Даже Карл, забыв о больной ноге, попытался встать с постели и охнув, рухнул на нее, заскрипев зубами от боли.

Фрау Ингрид кинулась к мужу, принявшись отчитывать его сердито:

— Ну, что ты вскакиваешь? Лежи, Карл, у меня сердце оборвалось. Нельзя так пугать. Лежи, лежи, — фрау Ингрид поправила подушку под головой мужа и чмокнув его в лоб, кинулась хлопотать дальше. Михаил присел рядом с лежанкой Карла на низкую скамеечку и улыбнувшись спросил:

— Пульсирует место больное?

— Да. Терпения уже нет никакого, — признался Карл.

— Я немножко врач. Разрешите осмотреть вашу ногу? — Михаил откинул тонкое одеяло с ноги Карла и положил руку ему на икру.

Два закрытых перелома оказались со смещением и поврежденные ткани не срастались, потому что острые обломки резали их постоянно при самом незначительном движении, которых конечно же избежать было нельзя.

Кровельщику даже не наложили лубков сразу после падения, посчитав, что если нога на вид цела и крови нет, то все обойдется. К врачам из-за безденежья вовремя не обратились и теперь процесс воспалительный грозил стать необратимым. В перспективе Карла ожидала ампутация, в лучшем случае.

Михаил обезболил ткани и вправив кости на свое место, перетянул ногу Карла бинтом, который принес ему Сергей из аптечки. Приспособив пару дощечек, принесенных по его просьбе Людвигом, он зафиксировал их опять же эластичным бинтом и заверив Карла, что через пару дней он будет ходить, оставил ему баночку мази, которой предварительно смазал ногу перед перевязкой.

— Фрау Ингрид, завтра и послезавтра перебинтуете Карлу ногу и смажьте как следует этим средством. Через неделю будет здоров.

— Что вы, какая неделя? — не поверила фрау Ингрид. — Хоть бы к осени поправился и то Слава Богу.

— Это наша мазь, монастырская, она просто чудеса творит. Так что через неделю даже хромать не будет, — заверил ее Михаил.

— Вот уж спасибо, — фрау Ингрид взяла бережно мазь и понюхала баночку. — Ландышами лесными пахнет, — прошептала она.

Михаил никогда не принюхивавшийся к снадобью допотопному, удивленно приподнял брови и тоже нюхнул. Мазь действительно, едва уловимо, пахла именно ландышем.

— А я-то думал из чего она… — произнес он смущенно, будто его уличили в мошенничестве. — Сколько пользуюсь и только сейчас с вашей помощью, фрау Ингрид, понял что за запах. У вас просто задатки дегустатора парфюмерного.

— Ну, какая я дегустатор, я прачка и больше не умею ничего. Приготовить пищу для семьи, рукодельничаю, конечно, по необходимости, вот и все мои таланты, — возразила женщина. — Прошу к столу.

«Стол» было сказано торжественно, будто фрау Ингрид приглашала их к столу, как минимум королевскому. Впрочем, для Людвига с Анной он таковым был несомненно. Накрытый праздничной скатертью, он стоял в соседней комнатенке и вокруг него, ломившегося от деликатесов, стояли шесть настоящих венских стульев, которые Людвиг с Анной собрали, оббежав соседей.

Карл, после перевязки, получив внезапное освобождение от мучившей его месяцами боли, уснул так крепко, что фрау Ингрид попытавшаяся его разбудить, чтобы накормить, отошла от его постели, улыбаясь и плача одновременно:

— Уснул и спит так сладко, что жалко будить, — сообщила она детям.

— Пусть спит. Он ведь уже полгода не спит по настоящему, так что пусть отсыпается. Чем дольше проспит, тем лучше. Быстрее поправится, — посоветовал Михаил.

Карл проспал трое суток, а проснувшись, так был голоден, что встав ранним утром самостоятельно с постели, присел к столу и принялся уплетать, все что подвернулось под руку. Организм выздоровевший, требовал калорий. Проснувшаяся Ингрид, изумленно наблюдала, как ее муж расхаживает, слегка прихрамывая по комнате и потрошит кухонный шкафчик.

Увидев, что муж принялся наворачивать ложкой сырую муку, она вскочила, отобрала ее у него и принялась растапливать печь, чтобы разогреть ему три завтрака, обеда и ужина, которые он пропустил.

Монах не обманул, через неделю Карл уже не хромал совершенно и лицо его налилось здоровым румянцем. Этих двух монахов из России, семья Брауншвейгов не забудет никогда, отмечая ежегодно день их появления, собравшись за столом и читая все вместе молитву Святому Преподобному Варфоломею. Жизнь семьи с того дня резко переменилась к лучшему и воспринималось это как явленная им милость Божья и чудо явленное посредством Православных монахов Михаила и Сергия. Отто летом сдал экзамены успешно в Университет в Вене, закончил его и достиг затем высокого положения в науке и общественной жизни. Но он так же запомнил на всю жизнь каждое слово сказанное ему тогда в ресторане Сергеем и потом, когда они прощались на пересечении Ландштрассе и Бетлехемштрассе.

— Живи, Отто, и радуйся жизни. У тебя будет трудная и интересная жизнь. А век грядущий, к сожалению, будет кровавым. Война и революция развалят Австрийскую империю Габсбургов. Я бы посоветовал вашей семье вообще уехать из Австрии в Швейцарию перед четырнадцатым годом лет на семь и перед сороковым лет на пять. Это будут самые трудные времена для Австрии. Если сможешь, то увези семью на эти годы. И помни, Отто, что две грядущие, страшные войны, Австрия будет воевать против России. А это наша Родина. И если тебе всучат в руки винтовку, то каждый твой выстрел может оказаться в меня или Михаила.

— Я никогда не возьму в руки оружие. Клянусь Святым Варфоломеем, — воскликнул со слезами на глазах бывший официант и будущий профессор. И он сдержит свое слово.