Глас земли

Николай Старообрядцев (2023)

Древнее пророчество гласит, что нога, отделённая от тела, но наделённая самосознанием и мощной политической интуицией, ступит на землю и оставит глубокий след. И тот, кто минует сорок врат и на исходе дня склонится, чтобы обратить свой взор к отпечатку ступни на сырой земле, узрит доселе невиданное: сказавшую первое слово обезьяну и вырванное левреткой генеральское сердце, великого диктатора на деревянных протезах и вывернутого наизнанку лебедя, современного поэта в экстазе вдохновения и зубы крестьянина на горле ядовитого змия, старца в младенческой колыбели и светоносного ангела в стакане чёрного чая, философствующий кочан капусты и неисчислимые полчища плотоядных жужелиц, а за всем этим — нечто такое, что от начала времён сокрыто многослойной завесой непостижимости, но приемлет в себя каждого, кто бежит от него прочь: самое счастливое, сильное и справедливое государство на планете, дарующее страждущему человечеству священную науку скорби, смирения и сострадания.

Постсоветская Русь

21. Проклятие (Четвёртая сказка о русском писателе)

Один писатель уже много лет пил горькую и если писал ещё что-то, то письма своему брату. Начинал всегда одинаково:

«Николай!» — надобно пометить здесь, что обоих звали Николаями, родители были монархисты и назвали своих сыновей в честь последнего русского императора.

Начинал он всегда одинаково, но одинаково и заканчивал, ибо всегда был точен в выражении своей мысли:

«Ты подлец! Перестать бы тебе подличать по мелочам да стать порядочным человеком. Но этого тебе не дано. Ведь ты не личность и у тебя нет воли. Хуже того — ты невоспитан. И этого уже не исправить. Зачем же мне увещевать тебя? Вместо этого лучше прокляну. Будь ты проклят, мерзавец! Более не брат тебе, Николай».

После этого писатель запечатывал письмо сургучом и вручал кучеру. Кучер же отправлялся прямиком в трактир, пил там не просыхая, пока не выходили данные ему на дорогу деньги, и возвращался назад. Жена его, неграмотная кухарка, находя нераспечатанный конверт, несла его прямиком к писателю, принимая по незнанию за ответное послание. Видя, что брату хватает дерзости отвечать, писатель в бешенстве напивался, ломал сургуч и брался за чтение. Каково же было его огорчение, когда он понимал, что брат не только не раскаивается, но напротив — встаёт на путь взаимного проклятия!

Очнувшись поутру, писатель обнаруживал у себя в кабинете письмо, написанное его почерком, от его имени и полностью соответствовавшее строю его мысли. Сокрушаясь о своей слабости высказывать всю правду только во хмелю и одновременно гордясь, что даже в пьяном виде пишет изящно и подбирает самые точные выражения, он запечатывал письмо и призывал своего верного кучера.

Так могло продолжаться до бесконечности, но слухи о вражде, разгоревшейся между двумя братьями, дошли до их третьего, старшего, брата. Его тоже звали Николаем. Родители назвали его в честь русского революционера Николая Бухарина ещё до того, как стали монархистами. Вернувшись в лоно церкви и ступив на путь духовного исправления, они порешили сохранить это обстоятельство в тайне и говорили сыну, что он назван в честь русского философа Николая Бердяева, заклятого врага советской власти. Оттого мальчик вырос несговорчивым и спесивым.

По дороге к среднему брату, писателю, старший брат решил остановиться в трактире — освежиться и привести мысли в порядок. В это время там как раз находился кучер, который, будучи уже порядком навеселе, признал одного из братьев и тут же вручил ему письмо. Старший брат вскрыл конверт и углубился в чтение. Дочитав до конца и приняв всё на свой счёт, он упал как подкошенный и тут же умер. Так сильно было литературное слово брата-писателя.

Увидев случившееся, кучер понял, что вышел какой-то неприятный конфуз. Воспользовавшись суматохой, поднятой половыми, он вынул письмо из коченеющей руки старшего брата и потихонечку направился к выходу. В этот момент в трактир вошёл младший брат. Он ещё не знал о своей вражде со средним братом и ехал к нему просить взаймы, но, проезжая мимо трактира, решил туда заехать — освежиться и привести мысли в порядок. Завидев еле живого кучера, идущего ему навстречу с бумагой в руке, он, будучи человеком весёлым, решил подшутить над ним — выхватил бумагу и стал с выражением читать. Дочитав до конца и приняв всё на свой счёт, он упал как подкошенный и тут же умер. Так сильно было литературное слово брата-писателя.

Увидев случившееся, кучер понял, что вышел какой-то неприятный конфуз. Воспользовавшись суматохой, поднятой половыми, он вынул письмо из коченеющей руки младшего брата и потихонечку направился к выходу. В этот момент в трактир вошёл средний брат. В этот вечер он по какой-то причине оказался трезв и впервые за много лет сел поработать. Но вдохновение не шло, поэтому он решил наведаться в трактир — освежиться и привести мысли в порядок. Завидев еле живого кучера, идущего ему навстречу с бумагой в руке, он, будучи человеком весёлым, решил подшутить над ним — выхватил бумагу и стал с выражением читать. Дочитав до конца и приняв всё на свой счёт, он упал как подкошенный и тут же умер. Так сильно было его литературное слово, которое, впрочем, было писано в пьяном виде и которое он по беспамятству приписал одному из братьев. Надобно пометить здесь, что средний брат никогда не отказывал ни младшему, ни старшему в писательском таланте, хотя из гордости не заговаривал с ними об этом.

Увидев случившееся, кучер понял, что вышел какой-то неприятный конфуз. Воспользовавшись суматохой, поднятой половыми, он вынул письмо из коченеющей руки среднего брата и потихонечку направился к выходу. Но стоя уже на пороге, он понял, что спешить ему теперь некуда, и поэтому решил остаться в трактире — освежиться и привести мысли в порядок. Он крикнул полового и потребовал себе новый штоф водки, что и было исполнено незамедлительно.

22. Встреча со Сталиным (Постсоветская сказка)

Проснулся как-то один интеллигентный человек среди ночи и слышит ангельское пение.

— Складно поют, — думает. — Жаль только, непонятно о чём. На церковнославянском, должно быть.

Решил он освежиться по такому поводу. Идёт, значит, в кромешной темноте по коридору. Вдруг чувствует — на что-то наткнулся. Да не то чтобы на что-то, — страшно сказать — на кого-то.

— Кто здесь? — спрашивает.

А ему и отвечают:

— Генералиссимус Сталин!

Обомлел человек, встал как вкопанный:

— Товарищ Сталин! Что вы здесь, позвольте поинтересоваться, делаете в столь поздний час?

— Ты пение ангельское слышишь?

— А то как же. Очень даже слышу.

— Складно поют?

— Кажется, весьма складно.

— О чём поют, знаешь?

— Не силён я в церковнославянском, Иосиф Виссарионович. В семинариях не обучался, сами понимаете.

— Напрасно не обучался! Всякая наука в жизни нужна. А поют посланники божии чертям наставление, чтобы те меня лучше искали, а как найдут и схватят, чтобы изжарили меня в адском пламени.

Стало неловко интеллигентному человеку. Вроде бы не его это дело. Ему на работу завтра рано вставать. Тут бы выспаться, а не о богословии думать. И со Сталиным сотрудничать не хочется, но мало ли что может случиться. Всякое ведь бывает. Лишние проблемы тоже не нужны. Запутался человек, засомневался:

— Как же следует поступать в такой, так сказать, деликатной ситуации, товарищ Сталин?

— Очень просто поступать — как сознательному гражданину атеистического государства: поднести мне хлеба с солью и ступай почивать далее, во всём храня верность коммунистической партии и заветам её вождей, Ленина и Сталина.

Пошёл человек на кухню. Свет включать не стал — на всякий случай. Нащупал в темноте буханку хлеба и с ней вернулся в коридор.

— Смотри мне! Прознают ангелы, где я скрываюсь, — поедешь этапом в Сибирь. Ступай теперь.

Вернулся человек к себе в комнату, лежит под одеялом и думает:

— Как это он хочет меня в ссылку отправить, ежели Солженицын давно уже ГУЛАГ перед всем миром разоблачил и за это ему Нобелевскую премию по литературе дали?

Так и уснул в неведении.

23. Вторая постсоветская сказка

Жил-был один учёный-диссидент. Как-то ночью стали его кусать клопы. Лежит он и думает:

— Что же движет этими вредоносными существами? Какая сила? Ведь я такая же тварь божья, как и они, и однако — такое ожесточение, такая бессмысленная необузданная злоба.

И тут осенило учёного:

— Неужели в этих маленьких существах есть что-то от Сталина и Берии?

Решил он проверить эту догадку. Изловил одного клопа, прошёл к своему письменному столу, где всегда наготове стоял микроскоп, и стал рассматривать вредное насекомое. Глядит в микроскоп и глазам своим не верит: с той стороны смотрит на него сам Александр Исаевич Солженицын. Без укоризны смотрит, очень даже интеллигентно, но как будто с едва уловимым сочувствием. Уколола диссидента совесть. Догадался учёный, что прервал какое-то важное и нужное дело. Задрал он майку повыше, освободил клопа и посадил его себе под самое сердце:

— Пейте на здоровье, Александр Исаевич!

24. Зуб

Муж и жена, прожив много лет на одном месте, несколько притомились в семейной жизни. Чтобы как-то встряхнуться, они решили сделать ремонт. Они дали своему сыну металлический скребок и поручили ободрать обои со стен комнаты, а сами оделись и отправились в хозяйственный магазин, чтобы присмотреть там новые обои, которые встанут на место старых. Сын не пожелал ослушаться своих родителей. Он стал надрывать и подковыривать обои скребком, а потом отдирать их длинными полосами и бросать на пол, где они собирались в кучу. Работа увлекла его. Такое дело, как ремонт, было ему в диковинку, и потому хотелось узнать, чем всё закончится. Обои легко отслаивались длинными бумажными полосами, из-под которых на пол сыпались засохшие тараканы, жившие там когда-то тайно от человеческих глаз. По мере продвижения сыном завладела мечта, что родители позволят ему оставить оторванные обойные лоскуты и он будет играть ими, будто это тонкие продолговатые люди, похожие на личинки насекомых. Фломастером он нарисует им зубастые лица, руки-ниточки, скрещённые на животе. И ноги всегда плотно сжатые, толстые у туловища, но настолько тонкие и почти сросшиеся внизу, что ходьба на них происходит совсем незаметно, только за счёт движения едва заметных пальчиков, и от этого кажется парением над землёй. Люди-лоскутки соберутся в загадочную процессию и, углублённые в размышления, будут неспешно передвигаться по периметру комнаты, когда никого не будет дома. Когда же мать и отец будут возвращаться с работы, бумажные люди станут прижиматься к стенам или затаиваться между страницами книг, тем самым оберегая себя от изгнания.

Вдруг под одной из оторванных бумажных полос открылась небольшая, но глубокая выемка, как будто кто-то специально высверлил её в кирпиче. В неё был туго вставлен матерчатый свёрток. Сын вытащил его и развернул. В свёртке лежал крупный и потемневший от старости зуб. Сын чуть не вскрикнул от радости и подумал:

— Какой хороший зуб! Я сберегу его, и, видит бог, настанет тот день, когда этот зуб мне пригодится.

Прошло время. Сыну исполнилось сорок пять лет. Он лежал на диване в комнате и ждал гостей, которые должны были заглянуть, чтобы поздравить его и закусить в непринуждённой обстановке. И вот, ожидая так, сын расслабился и начал было немножко дремать, мысли начали известным образом спутываться и расплываться, что-то новое, логически несообразное стало вкрадываться в мягкую головную сутолоку, стягивая путы сна, но тут он услыхал какой-то лёгкий шорох и встрепенулся. Он подумал, что уже заснул и это приснилось, и собрался снова отдаться дрёме, но почувствовал, что теперь уже не получится, сон пропал, а вместе с тем ему снова послышался какой-то едва уловимый звук, как будто от порыва воздуха что-то невесомое волочится по полу. Сын пригляделся и заметил, что под столом притаилась тонкая продолговатая фигура. Он узнал её. Ещё тогда, во время ремонта, сын попросил родителей оставить ему сорванные обои и взамен поклялся, что никогда в жизни не попросит себе более ни одной игрушки. Услышав это, отец пришёл в ярость. Он бросился к куче оборванных обоев, оттолкнул сына, стоявшего на пути, сгрёб бумажные лоскутья в охапку и вынес прочь. Но тот проделал большую работу, и невозможно было выбросить всё за один раз. Пока отец справлялся с первой партией и сыпал проклятиями, сын незаметно выбрал один приглянувшийся ему лоскуток и быстро спрятал его.

Потом он часто доставал лоскуток и играл с ним, но летом родители отправили его в пионерский лагерь, а когда сын вернулся, то даже не вспомнил про свою игрушку.

Теперь он пытался восстановить, как всё было, в какой момент он забыл про любимую игрушку, и в ответ на это в его голове как будто зазвучала чужая речь:

— Ты прятал меня в Библии. В этой книге я был в безопасности, потому что никто и никогда в этом доме не открывал её. Лёжа в ней, я ожил, я научился читать и пристрастился к этому занятию. Я впитал великую мудрость этой книги.

Сын понимал, что всё это похоже на разговор с самим собой, однако в этой внутренней речи был какой-то несвойственный ему тон, к тому же сообщались сведения ему совершенно неизвестные и даже неожиданные. Внутренний голос тем временем продолжал:

— Прошло тридцать пять лет. Я жил на улице, я научился следовать за дуновениями ветра и так облетел весь мир. Я долго жил в Лондонской библиотеке и в Ватикане, изучая священные книги, труды мистиков и теософов. Я посетил Египет и Вавилон, Индию и Тибет, Афон и Аркаим, Оптину пустынь и Ясную Поляну. Я причастился многих великих тайн и стал участником мистерий, доступных лишь избранным. И вот я вернулся. Я здесь для того, чтобы отблагодарить тебя. Ведь это ты придумал меня. Библия мне мать, она согрела меня в своих объятиях и вскормила молоком священной мудрости, но ты — мой отец. Своим творческим актом ты вдохнул в меня жизнь, придал мне форму. Итак, слушай же мой план. Сегодня мы бежим. Нам могут помешать, но времени на разъяснения, кто и почему, у нас нет. Это не так просто. Сейчас я расскажу всё только в общих чертах. Подробности будут по ходу дела. За Уралом есть поселение просветлённых. Ими организована Академия грядущего воскресения человечества. Сейчас она вне закона и действует подпольно. Это одна из причин, по которой нас преследуют. Разумеется, это дело времени, и скоро закон повернётся в другую сторону — за его пределами окажется всё, кроме нас. Я уже договорился о том, что ты поступишь туда на обучение. Там тебя ждут. Уже приготовлена изба. Там ты сможешь начать новую жизнь, встать на путь истинный и свершить великие дела на пользу всем живым существам. Просветлённые братья примут тебя в распростёртые объятия: у них я пользуюсь непререкаемым авторитетом и полностью поручился за тебя. Кроме того, среди них живёт одна благочестивая сестра, которая уже влюблена в тебя и ждёт встречи. Это кажется невероятным, но воистину сердца просветлённых сестёр всеведущи. Они всегда знают наперёд, кого им любить. Я уверен, что, увидев её и узнав её душу, ты с достоинством и полной взаимностью примешь этот великий дар. Кроме того, хотя это совершенно неважно и почти даже лишнее, но всё-таки добавлю, в качестве дополнительного маленького аргумента, что она проводит много времени на свежем воздухе и правильно питается, поэтому весьма привлекательна как женщина.

Речи лоскутка заинтриговали сына. Он не был лишён романтических настроений и способен был увлечься какой-нибудь дерзкой идеей. И всё-таки он был уже не мальчик. За спиной была прожитая жизнь. Сорок пять лет — не шутка. В этом возрасте сомнения во всём — излюбленное блюдо мысли. Хотя ничто его к этому не обязывало, так как беседа завязалась внутри его головы то ли на психическом, то ли на электромагнитном уровне — он этого понять не умел, — он всё-таки не выдержал и спросил — не про себя, а вслух, со сдавленной, неприятной интонацией, грозящей сорваться на стон:

Конец ознакомительного фрагмента.