Чучело

Норман Райт

Можно ли остаться прежним, если однажды случилось узнать, что мир уже не будет прежним. После смерти матери, Гвендолин отвечает на этот вопрос. Конечно, не без помощи врачей и лоботомии.

Глава 6

В цеху

Ткацкая мастерская находилась на заднем дворе Фрамстон-Холла. Маленькие пыльные окна, деревянные полы, темные склады и множество старых металлических станков. Больше здесь ничего не было. Кроме еще конечно витающей в воздухе атмосферы безнадеги. И детского страха.

Еще была тряпичная пыль. Она резала глаза. Забивалась в нос. Оседала плотным слоем на окнах и стояла столбом. Пыли было слишком много! Но это полбеды. Кроме того, в цеху было очень душно и шумно.

Это из-за швейных машин. Огромные металлические и страшные, они грохотали так, что закладывало уши! Деревянные полы под этими машинами, ходили ходуном, а все что оказывалось внутри этой машины, умирало, или оборачивалось в одежду. Если туда попадал ребенок, он умирал, если ткань, то из нее получался костюм. Темно-зеленый, военный костюм.

Джозеф Хоггарт, был наш мастер. Старый, лысеющий и молчаливый. А еще, он бывший солдат, и у него нет одной руки. Левой. Вместо нее — отвратительный, пугающий обрубок.

Я не знаю, как мистер Хоггарт лишился руки. Никто из нас не знал. Кто-то предполагал, что конечность отнял станок, оставив старику лишь культю по локоть, кто-то рассказывал, что руку Джозефа съела проказа — гниль. Были и такие, кто рассказывал, что мистер Хоггарт лишился руки на войне. Сам он никогда об этом не рассказывал. Он редко когда открывал рот, а если открывал, то напоминал, что сейчас идет война и все мы, должны трудиться на благо страны. Говорил, что наша помощь стране, сейчас крайне необходима. С этими словами, мистер Хоггарт ходил по цеху, взад и вперед. Весь день. Всю неделю. Месяцами.

Все мы были согласны с мистером Хоггартом. Никто не хотел войны.

В подмастерьях у Джозефа Хоггарта нас было десять девочек. Всем было от девяти, до пятнадцати лет. Самой старшей из нас была Аманда Диксон — похожая на скелет девочка. Затем Бетти Боу — рыжеволосая девочка. Следовала за ней Вилма Парлоу — девочка с язвами по всему лицу. После нее Анна Эванз — молчаливая и угрюмая. Далее Бони Филипс — полная и причудливая. За Бони, шла Пенелопа Барнз — девочка, которую я, почему то всегда немного опасалась. Скорее всего, благодаря ее очень грубым чертам лица и огромным ступням. Но скорее всего, я напрасно ее побаивалась. Пенелопа была скромной и старше меня всего на одну неделю. За мной была Тори Грехэм.

Самой младшей и необыкновенной из нас, была девятилетняя Джени Баури. Позже я обязательно расскажу вам о ее необыкновенности.

Была еще одна девочка. Но с ней никто не дружил. С ней никто не разговаривал и вообще сторонился компании этой девочки. Звали ее Лили Зегерс. Она не чихала кровью, кожу ее не покрывали заразные струпья, волосы не выпадали. Нет, ее сторонились по другой причине. Все дело в том, что Лили Зегерс — активистка, а так называемые активисты, еще хуже, чем заразные.

Они внимательно следят за детьми и постоянно обо всем докладывают надзирателям. Вскоре я и сама в этом убедилась.

— Ты не должна во время работы разговаривать со мной, — предостерегла меня Тори, когда я подошла к ней и спросила, откуда этот ужасный запах по всему цеху.

— Почему? — спросила я.

— Зегерс, — ответила Тори.

— Что такое Зегерс?

— Ни «что», а «кто». Лили Зегерс. — Тори кивнула головой в сторону девочки с острыми плечами и длинным носом. Девочка, спрятав руки за спину, стояла у стены и сильно вытягивала шею, пытаясь ухватить взором своих выпученных глаз весь цех. — Она активистка. Если она увидит, что мы болтаем — непременно сообщит об этом мастеру. Так что, ступай, Гвен. — И спрятав улыбку, Тори добавила: — Этот ужасный запах исходит от мистера Хоггарта.

На самом деле, как мне показалось, пахло мертвецами. Если конечно мистер Хоггарт сам не подгнивает. Но скорее всего, под цехом умерло какое-то животное, отчего и возник в помещение этот трупный запах.

Уродливые металлические станки, в логове которых мы были маленькими затворницами, строчили униформу для солдат одну за другой. В этой униформе, солдаты встретятся со смертью. Эта униформа побагровеет от крови, когда вражеская пуля пробьет грудь.

Ужас как ее много! Неужели этого все еще мало?

Я коснулась ладонью темно-зеленой ткани, что вскоре металлическое чудовище превратит в одежду для солдата, и почувствовала зуд. Моя ладонь зачесалась. Это неприятное чувство. Я прокляла войну, когда не смогла найти ответ, почему мы шьем одежду для будущих покойников, а не для рабочих и школьников.

Каждую неделю, приезжал военный грузовик и битком набитый униформами, уезжал на фронт. Дьявольский грузовик, и ехал он в ад.

— Как тебя зовут?

Я вздрогнула, и обернулась. Передо мной стоял мистер Хоггарт. Взгляд его был строг, брови нахмурены, рукав подвернут, и прячет обрубок.

— Гвен Фостер.

— Пойдем, Гвен Фостер, я покажу, что нужно делать.

Мы отправились по длинному узкому тоннелю в самую его глубь. Потолки здесь были низкими, скругленными и сырыми. Местами с них капала вода. Я слышала, как гудит электричество в проводах, как трещат лампы, как в стенах возятся крысы. Это было жуткое место. Мне здесь было неприятно находиться. Даже в самом цеху, я не испытывала такого чувства. Чувства неизбежности и смерти.

Может показаться странным, но временами до меня долетали ароматы свежих цветов. Я не могла понять, откуда именно доносится этот прекрасный запах, и как он мог вообще здесь звучать. Однажды я решила, что это всего-навсего отголоски маминого парфюма. Они плотно застряли в моей голове и сейчас, когда мамы нет рядом со мной, память дарит мне эти мгновения. Мгновения, когда я вдыхала этот волшебный запах.

Мистер Хоггарт, слегка пригнувшись, шел впереди, я следом. Чем глубже мы уходили, тем тише становился рев станков.

Мастер остановился у одной из дверей и, откинув ржавый засов, что пронизывающе скрипнул, исчез во тьме комнаты. Я шагнула следом. По правую сторону от меня щелкнул выключатель, и я увидела полки с униформами. Увидела мешки, полные униформ. Униформы для офицеров и выше стоящих званий. Униформы и для обыкновенных солдат. Сотни. Даже тысячи униформ!

— Освободи все полки, — сказал мне мистер Хоггарт. — Вот тебе мешки, складывай аккуратно, чтобы все влезло. Завтра за ними приедут. Сегодня нужно все упаковать. Поняла меня?

— Да, сэр, — ответила я. — Поняла.

— Как закончишь, — сказал мистер Хоггарт перед тем уйти и запереть меня, — нажмешь на звонок. На щетке красная кнопка. Я открою.

Мистер Хоггарт ушел. За ним лязгнул засов, и я осталась одна, в этой темной, сырой мышеловке.

Я огляделась. Лишь кирпичные стены. Сверху, по сторонам. Мокрый холод оседал на кожу. Из-за этих стен ни за что не выбраться. От вещей веет смертью, от стен холодом и гнилью. Посреди всего этого я — испуганная, остриженная девочка.

К вечеру моего первого рабочего дня я уснула, едва моя голова коснулась подушки. Мы с Тори после ужина пришли в комнату и хотели еще поболтать, но усталость валила нас с ног.

Мне в ту ночь ничего не снилось. Я даже не поняла, что пролетели семь часов, когда утреннюю тишину вновь прорезал грубый женский голос, требующий подниматься и собираться на работу.

Это была моя новая жизнь. С этим я ничего поделать не могла. Я понимала, чем быстрее я привыкну к своей новой жизни, тем скорее мне станет легче. Так мне сказала миссис Лафайет, и теперь эти слова зазвучали в моей голове совсем по-другому.

Потянулись дни, а за ними недели. Я постепенно начала свыкаться с мыслью, что из-за стен работного дома мне никогда не выбраться. Я начала свыкаться с тем, что пожаловаться здесь некому, и никто из взрослых к детям никогда не проявит ни любви, ни заботы. Здесь дети — рабочий инструмент. Если инструмент приходил в негодность его просто выбрасывали и заменяли новым. Для меня это было кошмаром, но для всех остальных — обычным делом.