Прощённая

Нэн Джойс

Ничего не предвещало беды, когда Алиса с Антоном собирались на романтическое свидание. Но роковая случайность перевернула всю жизнь. Теперь Алису обвиняют в преступлении, и под угрозой не только её свобода, но и безопасность мамы. Правда, есть особенный способ искупить вину. Алисе придётся на месяц остаться в чужом доме. Она должна делать всё, что захочет его хозяин. А хочет он больше, чем просто проучить её.

Глава 8

— Ты что, ему не понравилась? — Влада с недовольным видом рассматривает справку от гинеколога.

— Я… не знаю.

— Не понравилась, — окидывает меня таким взглядом, будто я в этом виновата. — Иначе ты бы уже не была девственницей. С какого хрена он потребовал справку? Что ты ему наговорила, дура?

— Я сказала правду.

— Какую правду? — её раздражённые пальцы складывают бумажку, приглаживают, ребро за ребром.

— Что у меня ни с кем ничего не было.

— Отлично. Вы, значит, вместо того, чтобы трахаться, беседовали. Он расспрашивал о тебе, просил что-то рассказать? Про Антона? Про то, куда вы ехали?

— Нет.

— Что — нет?

— Я… просто…

— Просто ты была недостаточно послушной. В тюрьму захотела? — Её лицо приближается ко мне. Мятное дыхание бьёт по щеке, будто она спичку задувает. — Или ты недостаточно сильно любишь маму, и тебе плевать, что с ней сделают?

— Я была послушной! Это он, — мой голос затихает, — это он… пожалел меня.

— Илья не стал бы жалеть такую, как ты, — встаёт. — Ну а… — криво усмехается, — хотя бы куда-то в другое место он тебя отодрал?

— Перестаньте. Неужели Вам не противно спрашивать об этом? — дёргаю плечами, опускаю голову. — Он же Ваш брат. А Вы пытаетесь представить…

Больно сжимает мою руку. Слёзы тут же подкатывают к глазам. Обидно, что я не могу ей ответить. Не имею права. Иначе горько поплачусь.

— Ты мне не указывай, что я должна представлять, и за что мне должно быть стыдно, — отпускает резко, шевелит пальцами с брезгливостью.

— Вы же знаете, что я ничего не сделала, — смотрю на неё с мольбой.

— То, что я знаю, только моё дело. И от легенды я отступать не намерена, — она комкает справку, которую превратила до этого в идеальный квадрат, и идёт к двери гинекологического кабинета.

— Влада… Сергеевна, — я встаю на полусогнутых ногах. — Сегодня Антона хоронят. Мне необходимо там быть.

— Ты никуда не поедешь.

— Влада Сергеевна, пожалуйста. Я должна попрощаться с ним. Я себе не прощу, если этого не сделаю.

— Твои проблемы. Жди здесь.

Она исчезает за белой дверью, оставляя меня одну в пустом больничном коридоре.

Сжимаю дрожащие пальцы до рези в ладонях. Сцарапываю вчерашние раны.

Ни с кем нельзя так поступать. Даже если бы я действительно была воровкой. По-человечески она могла бы меня понять. Ведь в ней есть хоть что-то человеческое?

Она любит своего брата. И наверняка эта любовь взаимна. Два таких отвратительных человека не смогли бы терпеть друг друга, если бы не любили. А ещё у неё есть жених. И с ним она всегда так ласково разговаривала, что вряд ли в этом есть притворство. Если нежность вообще можно симулировать. Страсть, дружелюбие — да, но не нежность. Значит, Влада умеет чувствовать. Неужели она не понимает, что и у других людей бывают чувства? Или чувствовать могут только те, кто материально обеспечен? А бедная студентка из учительской семьи, что живёт в хрущовке и за год получала меньше, чем она тратит на трусы — нет.

Элементарно поставить себя на моё место. Перед смертью равны все. На секундочку представить, что и её жених мог вот так нелепо погибнуть. И что бы она сделала с тем, кто не позволил бы ей прийти на его похороны? Да наплевала бы на его мнение. Запрети ей сам Илья.

Всего пара часов. Пусть наказывает за них сколько хочет. Что бы они со мной не сделали, это не может быть хуже, чем пропустить похороны Антона.

Я подбираю свой маленький рюкзак со стула и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Сбегаю на первый этаж, и параллельно набираю номер.

— Игорь?

— Кто это? — голос друга Антона звучит рассерженно.

— Алиса. Я… не знаю, где проходит прощание. Не хочу звонить маме Антона…

— Ты опоздала. Гроб уже погрузили в могилу.

Я сглатываю комок, замирая перед выходом из больницы.

— Скажи название кладбища. Я приеду прямо сейчас.

— Тебе лучше не стоит здесь быть.

— Игорь, пожалуйста.

Он раздражённо выдыхает, бормочет:

— Долгопрудненское кладбище. Пережди час, пока мы уедем. Я сейчас пришлю тебе схему, где захоронение.

Выхожу на порог. Взгляд натыкается на жёлтенькое такси, из которого как раз высаживается пассажирка.

— У меня другой заказ, — водитель отрицательно мотает головой.

— Пожалуйста, хотя бы до ближайшего метро. Я… даже не знаю, где нахожусь. Я Вас очень прошу.

— Нет, девушка, извините.

Сейчас Влада выйдет, и вся моя смелость от одного её взгляда стает, как снег от жара газового баллончика. Она увезёт меня в его дом, запрёт, и на этом будет кончено.

Алиса Мельникова, из-за которой погиб Антон, даже не соизволила прийти на его похороны. Вот что узнает моя мать о своей дочери. Эта, вместо того, чтобы встать на колени перед могилой своего парня и попросить прощения за свою гордыню, которая привела его на роковое шоссе, будет стоять на коленях перед другим мужчиной.

Позор. Несправедливость. И сдавливающее сердце отчаяние.

— Ладно. Уж больно жалостливый у вас вид, — таксист кивает на заднее сидение.

Через две минуты на мой мобильный звонит незнакомый номер. Не успеваю я сказать «алло», как в трубку льётся поток оскорблений и мата. Такой въедливый и грохочущий у Влады голос, что даже на минимальной громкости водитель слышит её, и бросает хмурый взгляд в зеркало заднего вида.

Мои попытки вставить хоть слово терпят полный крах. Я сбрасываю, и пишу ей смс, что вернусь к их дому в течение полутора-двух часов.

Таксист довозит меня до метро Ховрино. И оттуда я добираюсь уже на автобусе.

Иду по центральной аллее, отсчитывая могилы, и выискивая ориентир для поворота: Давань Сергей Фёдорович, чёрный памятник с косой линией и золотым ангелом на левом углу.

Редкие посетители оглядывают меня с подозрением.

Хороша же я. Приехала на кладбище в белом платье. Да ещё с таким декольте. Невольно пытаюсь застегнуть дизайнерскую молнию. Будто в клуб спонсора искать приехала, а не на прощание с погибшим парнем.

Навстречу небольшая группа людей. Я узнаю в этой толпе Игоря. Он как раз идёт рядом с мамой Антона, придерживая её за локоть. Она плачет. Маленькая головка, укрытая кружевной шалью, подрагивает. На лоб выбилась каштановая прядь. Женщина не отрывает от глаз белого платка.

Я отступаю, сворачиваю между ближайших двух могил. И быстро иду по тропинке.

— Алиса!

Её голос как ушатом ледяной воды с головы до ног. Мне становится страшно, стыдно, и унизительно.

Оборачиваюсь медленно. Будто увижу за спиной привидение.

— Ты всё-таки соизволила приехать, — в её тоне столько сдерживаемой горечи, что сладкий привкус в моём горле, который всегда пробирается внутрь на кладбищах, сменяется на солоноватый. — Принарядилась для моего мальчика.

— Мария Григорьевна, примите мои соболезнования, — несмело приближаюсь к ним.

Те, кто шли вслед за мамой Антона и Игорем, проходят дальше. Не преминув окинуть меня осуждающим взглядом.

— Я думала, ты хорошая, порядочная девочка, — она вдруг делает резкий шаг в мою сторону. Зло дёрнув локтем и высвобождаясь от поддержки Игоря так, будто он насильно её держал. — Это ты его надоумила этим заняться? Ты знаешь, какие теперь у нас проблемы? Какие грязные слухи ползут о нём? Ни в жизни не отмыться, ни после смерти.

— О чём Вы говорите? — моё дыхание сбивается.

— Шлюха, — выплёвывает она. И горько всхлипнув, идёт прочь.

— Я же говорил, что тебе не нужно приходить, — шипит Игорь — Не могла переждать немного? Мария Григорьевна! — бросается вдогонку.

Наконец делаю глубокий выдох. Руки опускаются. Рюкзак падает на землю.

Это какой-то дурной сон. В котором из меня пытаются сделать то преступницу, то сумасшедшую.

Мотнула головой. Я сюда пришла, чтобы попрощаться. С человеком, которому стала доверять. В которого почти влюбилась. И который погиб, пытаясь помочь Владе. Хотя она стоила этого меньше всего на свете.

Поднимаю рюкзак, выхожу на аллею. Мой взгляд натыкается на недвижимую фигуру в нескольких шагах, прямо передо мной. И я цепенею.

Девушка курит спокойно, и бесстыже разглядывает меня.

— Значит, — протягивает она, — ты и есть та самая Алиса?

С ног до головы, раз за разом, взглядом как сканером множество копий делает.

— Вы были знакомы с Антоном? — подхожу ближе.

— Да. Мы много общались раньше. До того, как появилась ты.

— Вы его бывшая девушка?

Она громко хохочет. Зловеще. Запрокидывая назад голову.

— Подруга, — облизывает губы. Хитро прищуривается. — Хочешь, дам тебе один совет? — вглядывается за моё плечо. И в её глазах появляется смесь тревоги и недовольства.

Смотрю на неё непонимающе.

— Будь послушной, — говорит тихо. — Чем меньше ты сопротивляешься, тем быстрее ты ему наскучишь.

Девушка разворачивается, и идёт в противоположную сторону от выхода.

Она о ком? Об Илье говорила? Откуда она знает, что я теперь…

— Алиса Мельникова? — оборачиваюсь резко.

Двое мужчин, похожих друг на друга, почти как близнецы. Они в тёмных деловых костюмах. Лица каменные. С такими выражениями, будто у них вся жизнь — траур.

Я часто моргаю. И несмело киваю.

— Вам необходимо поехать с нами.

Голос одного из них прозвучал вежливо. Но после того, как они двинулись на меня, и взяли под локти, весь флёр спокойного разговора растворился.

— Подождите, — забормотала я. — Куда вы меня ведёте? Кто вы такие?

— Перестаньте привлекать внимание, — один.

— Ведите себя спокойно, — другой.

Как роботы, честное слово.

— Вас Влада прислала? Я же сказала, что вернусь сама. Отпустите! Я пришла попрощаться со своим парнем! — попыталась высвободиться. — Да отпустите же! Мой парень погиб! Дайте мне с ним попрощаться!

В какой-то момент я поняла, что просто вишу на их руках, и беспомощно перебираю ногами в воздухе. В итоге с меня свалилась обувь.

— Стойте! — заныла я. — Мои туфли!

Ноль внимания.

— Дайте мне мои туфли. И я пойду с вами сама. Обещаю.

Наконец, меня ставят на ноги. Один из мужчин пошёл за туфлями. Другой продолжает держать меня под локоть, как арестованную.

— Подержите, пожалуйста, — протягиваю мужчине свой рюкзак, когда мне приносят обувь.

Наклоняюсь. Низко. Кошусь на своих стражников исподлобья. И пока эти два амбала смотрят не на меня, я рывком слетаю с дороги.

Это было бессмысленно. Назад дёрнули так, что я думала, из меня душа выпрыгнет.

— Мне больно, — заскулила.

— Не дёргайся, сучка, — зашипел один из них. — Иначе твой товарный вид будет испорчен. Ты ведь не хочешь, чтобы хозяин тебя отбраковал?

Настолько крепко давит на моё предплечье, что я отчётливо ощущаю, как под его стальными пальцами наливается синяк.

— Ты же знаешь, что хозяин делает с теми, кто ему не подошёл, — говорит другой. — Или Антон тебе не рассказывал?

Перед глазами начинает темнеть. Мысли путаются. Ядовитым ростком проползает через сердце мерзкое подозрение, что Антон был совсем не тем, за кого себя выдавал.

— Так, а ну стоп! — въедливый женский голос.

Знакомое цветовое пятно метрах в двадцати от нас. Розовые широкие брюки на талии, чёрный поясок под грудью, и белый лиф без бретелей. Голые плечи Влады сияют на солнышке. Она стоит недалеко от входа на кладбище, по ту сторону. И смотрит на меня огромными глазами. Переводит взгляд на одного из амбалов, и раздражение сменяется яростью.

— Отпустите девчонку, — идёт решительно в нашу сторону. Её сопровождают уже знакомые мне мужчины. Именно этими двумя она запугивала меня в нашей квартире. И что-то мне подсказывает, что они совсем не полицейские. — Если обнаружу на ней хоть царапину…

— Дочка Савельева, — бормочет один из амбалов. — Вот попали.

По мере того, как они приближаются, руки, держащие меня, ослабляют хватку. А охранники Влады всё убыстряют шаг, оставляя хозяйку чуть позади. Только складывается ощущение, что амбалы в костюмах боятся не столько этих двоих, сколько Владу.

— С какого хрена? — спрашивает она, останавливаясь в шаге. — Эта девушка на меня работает.

— У нас приказ от Андрея Дмитриевича. Доставить к нему, — отвечает тот, что поставил мне синяк.

Влада с недовольством разглядывает мою руку, гладящую больное место.

— За порчу шкурки мне ему счёт предъявлять, или Вы сами расплатитесь? Подошла ко мне, — цедит сквозь зубы.

— Влада Сергеевна, договор уже давно…

— Не волнует. Если у Власова возникнут претензии, пусть обращается лично ко мне. Но советую этого не делать. Проще найти десять новых. Девочку я забираю.

Она сдавливает моё запястье, и тянет за собой.

— Вещи её заберите, — бросает через плечо.

Когда мы оказываемся у её машины, она буквально вталкивает меня на заднее сидение. Забирает у одного из своих охранников мой рюкзак, и швыряет мне в лицо. Наклоняется, приближает ко мне свои сверкающие от ярости глаза:

— Ты себе даже не представляешь, маленькая тварь, в какое дерьмо влипла. И очень скоро по собственному желанию будешь лизать мои туфли за то, что я тебя из этого дерьма вытащила.

Влада привела меня в комнату на первом этаже. Мы вошли через двухстворчатые двери. Но прежде она постучалась, и я услышала его голос. Приглушённый, сосредоточенный на чём-то другом, далёком от внешнего мира.

Это было похоже на рабочий кабинет инженера. Стояло несколько конструкторских мольбертов в ряд. Долговязые лампы над ними были выключены. На полу, вдоль узких шкафчиков, заполненных разноцветными книгами, лежала дорожка кроваво-красного ковра. В двух местах, напротив определённых стеллажей, он был затёрт. Но это придавало какую-то особенную, добротную и старинную атмосферу комнате, где всё остальное было идеальным.

А сам мистер внешность-идеал, а в душе чудовище, сидел за столом лицом к нам. Он чуть склонил голову над пустым листом перед собой. В его длинных пальцах был чёрный карандаш. Илья, задумавшись, уткнул его кончик в край нижней губы. И давление немного искажало линию. Его губы, должно быть, цепкие. И если бы он умел любить, то эти губы целовали бы настойчиво и умело, лишая любых сомнений.

Накатывает воспоминание, как я лизнула его губы вчера. Я бы делала так не без удовольствия, если бы он не заставлял. Потому что по-прежнему он казался мне настолько красивым, что становилось стыдно за это неуместное и противоречащее здравому смыслу притяжение к нему. Разве можно ненавидеть ледяной ливень, который промочит насквозь, застудит до болезни, и намеренно открывать дверь и выходить под него, позволяя каждой его капли беспрепятственно касаться тебя? И получать удовольствие от того, что однозначно принесёт тебе вред?

Илья поднял глаза, но смотрел лишь на Владу. Та шла к нему, доставая из сумочки что-то. Потом выложила перед ним исписанную бумажку, и тыкнула в неё пальцем с таким нажимом, что тот покраснел.

Она наклонилась к Илье и зло сказала:

— Я никогда тебе не прощу, что ты поверил ей, а не мне.

Влада вышла. Илья с минуту не двигался. Он смотрел на бумагу, не прикасаясь, будто не дыша.

Затем поднял на меня взгляд. Такой тяжёлый и разъедающий, что я почувствовала себя самым ничтожным и беспомощным существом на свете. Мне хотелось провалиться под землю.

А когда он встал. И пошёл на меня. Не отрывая злого взгляда от моих глаз. Я подумала. Что лучше бы никогда не рождалась.