Танец с чашами. Исход Благодати

О. Зеленжар, 2021

Убийство живого бога содрогнуло стены древнего города. Тучи собираются перед концом мира, Ильфеса стоит на краю, но ее беспечные жители ни о чем не подозревают. Это история о нескольких героях, что идут к своей цели, но водоворот событий заставляет их изменить свой курс. Кеан – преданный рыцарь Протектората, мечтает найти убийцу живого бога, но на пути находит лишь испытания для своей веры. Ондатра – сын морского племени, мечтает обрести признание, а находит слепую девушку, что погружает его в чужой для него мир людей. Эстев – обычный пекарь, мечтает прожить праведную жизнь, а становится вдохновителем сопротивления под крылом самого опасного человека в Ильфесе. Асавин – уличный проходимец, мечтает сберечь отпрыска императорского рода и получить за это достойную награду, но оказывается втянут в жестокое уличное противостояние. Любовь, противостояние, предательство, тайны, насилие и страсть под жарким солнцем южного города.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Тьег скучал. Он отложил потертый томик стихов Треалора на залитую воском столешницу и вперился глазами в Асавина. Тот вольготно устроился на изорванном кресле некогда благородного темно—зеленого цвета, укрывшись от юноши книгой по истории Аделлюра. Неужели мальчик не понимает, что прекрасно отражается в кувшине с лимонной травой?

— Асавин…

— Ммм?

— Знаешь, что я прочитал?

— Я знаком с творчеством старины Треалора. Думаю, нечто неприличное.

— Асавин!

Тьег попытался вырвать из рук блондина талмуд по истории, но тот ловко уклонился.

— Полегче, парень…

— Вино, веселье, праздность юных дней — нет слаще мига в памяти моей, — продекламировал рубиец. — Моя молодость пропадает в четырех стенах, в этой кошмарной пылище!

Блондин посмотрел поверх книги:

— Тебе что, каждый день надо напоминать? Одного я тебя не пущу, а вместе со мной ходить — только наживать неприятности на Ваше Сероголовое Величество.

— Я не наследник престола, — насупился Тьег. — Хватит уже. Я Ациан, твой племянник.

«Какой пассаж судьбы, из племянника императора в племянники проходимца». Асавин лукаво улыбнулся, отложив книгу.

— Ну хорошо, Ациан, чего же ты хочешь?

— Хотя бы ненадолго выбраться отсюда. Прогуляться по апельсиновой аллее, заглянуть в несколько лавок…

— Мельком глянуть на Лазурное Поместье… — продолжил за него Асавин, и мальчик насупился. — Ты для меня, что эта книга, — мужчина постучал по истрепавшейся обложке. — Честно говоря, романчик из тебя так себе, банален до оскомины.

Вскинувшись, мальчишка забегал из угла в угол их маленькой сумрачной комнатушки.

— Пойми! — воскликнул он, всплеснув руками. — Я больше не могу сидеть сложа руки! Ты сказал мне подождать, и я ждал. Каждый день я ждал новостей! И что я узнаю? Что отец уплыл! Он уплыл! — Тьег резко махнул рукой, портьера качнулась, исторгнув облако пыли. — Как я теперь попаду домой?

Асавин вздохнул. Да, такого поворота он не предугадал. Эльбрено ловил слухи, пытаясь вычленить из них правду о происходящем в палаццо. Кто-то говорил, что во время праздника имперцы совершили какое-то преступление и были задержаны. Мол, они уже давно пытались насадить в Ильфесе свою религию и, наконец, были пойманы с поличным и предстали перед судом Протектората, но тот обошелся с ними слишком мягко. Другие рассказывали, что посол захворал и поэтому спешно покинул Ильфесу, но зато оставил младшего брата, Каменного Фиаха, и тот навел такого шороху, что пришлось перегородить бухту эскадрой адмирала Фуэго. Одно было понятно: произошел какой-то конфликт интересов, и Священная Империя, несмотря на слабость и годы дружбы, готова была вцепиться Ильфесе в глотку. Асавин чувствовал, что мальчишка играл в этом конфликте не последнюю роль. Отдать его в руки Протектората? А попадет ли он домой или осядет в казематах, как заложник Ильфесы? Отдать архиепископу? Та же история. Асавин надеялся найти способ связаться лично с имперцами, но время было безнадежно упущено.

— Прости, Тьег, — ответил Эльбрено. — Я пытаюсь придумать способ, но эмоции здесь не помогут. Давай-ка еще раз пройдемся по твоим родичам…

Парень издал похожий на рычание звук и со всей дури пнул портьеру. Его можно было понять. Кипящую воду сложно удержать в маленьком сосуде. Она требует действий, а не разговоров, тем более, если разговоры повторяются по кругу. Тьег рассказал обо всем необъятном семействе Обраданов, от самых близких, до дальних родичей и смежных кланов, которые могли быть заинтересованы в помощи. Только все они были очень далеко. Один из дальних родичей заседал в Совете Иллалика, но это на другом конце полуострова. Оставался только Фиах Обрадан. Каменный Фиах… Асавин не единожды проверил побережье и окрестности на возможность передать ему весточку, но городские клинки оцепили его плотным кольцом из стали и пушек. Связаться через Фуэго? Как сделать это и не попасться в руки солдат? Асавин судорожно ломал над этим голову. Он хотел получить выгоду и не хотел потерять свободу.

После встречи в «Негоднице» Эльбрено приодел молодого дворянина в менее приметные тряпки и привел в одну из комнатушек на границе Медного и Угольного порта. Дом с сомнительной репутацией. Хозяйка, госпожа Дарио, скупала краденое, а ее муженек знался с контрабандистами, хотя с виду ни за что не скажешь, что они из сумрачной братии. Асавин восхищался такого рода лицедеями, однако его не обманули их благочестивые улыбки и томик Закона Благодати, зажатый в ладонях старой леди. Небось, в нем, где-нибудь меж страниц, припрятана парочка золотых. Пыльная маленькая комнатушка, пара коек, сундук, набитый книгами и свечами, умывальник: вот и все нехитрое убранство. Сундук принадлежал Эльбрено. Однажды он обнаружил, что кто-то аккуратно вскрыл замок и покопался в книгах, при этом ни одна не исчезла. Прекрасное гостеприимство и потрясающая недалекость. Некоторые из книг можно было продать за крупную сумму, но хозяева явно были не в курсе, почем нынче Треалор или Милафтиль. Сам Асавин не очень-то берег свои бумажные сокровища. Во-первых, все это он уже читал и не раз. Во-вторых, ни одну он не купил.

Страсть к чтению возникла у него еще во времена рано загубленной юности. Стихи, истории, алхимические формулы… В те времена ему было плевать, что читать, лишь бы на время забыть тяжесть цепи, боль натертой кожи, смрад и ощущение сырой обволакивающей безнадеги. Каторга — жестокая кузница, либо ломает тебя, либо закаляет, но никогда не оставляет прежним. Чтение, живой ловкий ум и умение приспосабливаться помогли ему выжить, в то время как многие, гораздо сильнее и смелее его — превратились в смрадную груду, залитую известковым раствором. Это очень странное чувство, ходить по земле, зная, что попираешь кости своих недавних товарищей, но Асавин никогда не был излишне сентиментальным. Когда прочие тряслись, рыдали и молились, он думал, как выжить. Это словно игра в крейнирский пакс — не столько важно, какие у тебя карты на руках, сколько умело пустить пыль в глаза и заставить всех действовать так, как ты того хочешь. Главное, что нужно усвоить: нет хороших или плохих поступков — есть выигрышные и провальные комбинации.

Асавин прекрасно понимал это, но ловкий игрок должен не только хорошо читать оппонентов, но и разбираться в стратегии. С последним у Эльбрено были большие проблемы. Он внезапно разжился Королем Звезд, козырной фигурой, способной переломить ход партии, но не знал, как и когда его предъявить. Большие ставки — это большой риск. Асавин же от природы был трусоват.

Он частенько возвращался к мысли убить Тьега. Каждый раз, когда мальчишка беззаботно поворачивался спиной, он думал: «Вот сейчас!». Это было логично, и, главное, практично. Сталь надежно обрубит связывающие их нити, а свинцовые воды навсегда похоронят императорскую кровь, но каждый раз его что-то останавливало. На что способен этот парень? Что сделает с ним Ильфеса? Тьег и правда был книгой, с наивным бесхитростным сюжетом, и она сочинялась прямо на глазах Асавина. Кто знает, какой будет финал в этом романе? Если он сможет сберечь мальчишку, одни только небеса знают, чем может одарить его императорская семья. Корысть и любопытство — комбинация настолько огнеопасная, насколько и выигрышная.

А еще Тьег напоминал ему Бастиана. Тот тоже был смелым, деятельным, честным до зубовного скрежета… и пустоголовым. Эта аналогия больно царапала изнутри и заставляла тучи клубиться в глубинах памяти Асавина. Вызывала давно похороненные, страшно неуютные эмоции. «Лучше концентрироваться на корысти», — справедливо полагал он.

Тьег снова пересказал список всех вероятных ниточек. Ничего нового. Сейчас он был раздражен, но по вечерам на него частенько находила сентиментальность, и Асавин все больше узнавал о его покойном старшем брате.

— Галь во всем был для меня примером… — говорил Тьег, грустно улыбаясь пламени свечей. — Он хотел взять меня адъютантом, когда подрасту, потом началась эта война… Он ушел на дно вместе с кораблем. В этом был весь Галь. Он все доводил до конца и никогда ни на кого не перекладывал ответственности… Когда мне исполнилось пятнадцать, я попросился адъютантом к дяде, но тот, похоже, до сих пор не простил себе смерти Галя…

«Ну и в чем же мы тогда похожи? — думал Асавин, слушая рассказы про героического старшего брата. — Мы абсолютно разные». Словно прочитав эти мысли, Тьег смущенно улыбнулся и пожал плечами.

— Когда я увидел тебя, я сразу подумал о Гале. Вы так похожи. Он тоже был смуглее прочих, остроносым. Щурился, когда улыбался, и от этого всегда выглядел хитрецом, но на деле таким не был. А потом ты привел меня в «Негодницу». Галь обещал сводить меня в бордель, как подрасту, но так и не дожил до этого. Выходит… его аспект воплотился в тебе.

— Прости, я не понимаю, что это значит, — Асавин развел руками.

— Эх ты! — насмешливо возмутился Тьег. — Аспект — то, что делает нас нами.

— Душа?

— Души не существует. Все мы — вода одного океана, нас различают друг от друга только намерения, устремления, идеалы. Это и есть аспект.

Асавин непонимающе поморщился. Ирдианство казалось ему диковатым.

— Это и есть аспект, — тихо повторил Тьег. — Ты заботишься обо мне, оберегаешь, как и Галь. Спасибо…

Асавин скрыл за улыбкой борьбу противоречивых эмоций. Тьег был исключительным дурачком, не знающим ничего о жизни и ее подлости. Мысль о том, что могут существовать настолько незамутненные люди, забавляла и причиняла боль одновременно. Отчасти, потому что такие личности развиваются в исключительно тепличных условиях и не шибко умны, отчасти — потому что Асавин и сам был когда-то таким. Тоже грезил чистыми мечтами, тоже смотрел в рот старшему брату. И где он теперь, кем стал? «Лучше и не думать об этом».

Выплеснув гнев на портьеру, Тьег, кажется, немного успокоился. В приоткрытое окно просочился кусочек неба. Цвет его переменился, говоря о наступлении вечера.

— Пойду, снова попытаю удачу, — сказал Асавин. — А ты сиди здесь, жди Курта. Не выходи, никому кроме меня не открывай, ни с кем не говори. Ты меня понял?

Мальчишка сердито свел зачерненные брови.

— Ты меня понял? — повторил Асавин.

Коротко кивнув, рубиец отвернулся. Пусть дуется, сколько влезет. Главное, будет в безопасности.

Пока Асавин собирался, выкрашенный басмой оранганец вернулся с рынка. Пожалуй, Курт был проницательней хозяина, и поэтому категорически блондину не нравился. «Пусть щенки стерегут сундук с книгами, — думал мужчина. — Не желаю, чтобы в нем снова копались».

Асавин покинул дом, когда красное солнце склонилось к горизонту, и утомительная дневная жара отпустила город. Он вышел из—под козырька парадной, приложил ладонь ко лбу, посмотрел на облака, которые принесло с запада. Серые, всклокоченный и тучные, быть дождю. Асавин улыбнулся. Прекрасное время, чтобы купаться в море. Вода сверху, вода снизу, а посредине — вода жизни, облаченная в оболочку плоти. Последний день Высокого Солнца — прекрасный повод прогуляться.

Он двинулся по узкой улочке, затесавшейся между рядами четырехэтажных длинных домов с красными черепичными крышами. Квартал Звонарей был не самым плохим, несмотря на расползающиеся молнии трещин по стенам, корявые узкие дороги, где густо пахло нечистотами, помоями и гниющей на солнце рыбой. Здесь солнце относительного благополучия еще нет—нет, но освещало дома. Небогатые ремесленники селились в этих ласточкиных гнездах, создавали семьи и плодили ту кровь, что текла по жилам города. Асавину казалось, что стоит приложить ухо к стене — непременно услышишь ровный пульс и спокойное дыхание Ильфесы. Ставни отворялись, впуская в жилища вечернюю прохладу, потянуло сладковатым запахом эфедры из ближайшей питейной. Где-то далеко звенела расстроенная мандолина, скрипела телега, и торговка хрипло предлагала персики. В маленькой часовенке Его Благодати зазвонили колокола. Мерный звук отражался от стен, расплывался в густом воздухе, обволакивал Асавина. Сейчас благочестивые пойдут на вечернюю молитву, а ему надо ниже и дальше, в самую настоявшую Гаялту, темный ледяной ад.

От этих мыслей Асавин зябко поежился. Он уже почти месяц избегал спускаться в бездны Угольного порта и не показывался на глаза Френсису, но все сточные воды стекаются в канавы, а все слухи — в питейные самого нищего района. Он оттягивал неизбежное так долго, как только мог. Страшно представить, что произойдет, попадись Тьег в руки Висельников!

Дойдя до Крабьего спуска, Асавин заметил, что за ним следят. Не оборачиваясь и не сбавляя шагу, он судорожно подумал: «Кто? Люди Протектората? Люди Френсиса? Люди того гуся, которого я подставил пару месяцев назад?». Он нырнул за угол дома и положил ладонь на рукоять даги. Пусть он неважный боец, то неожиданность будет на его стороне. Кинжал послушно покинул ножны, палец нащупал потайную кнопку. Тяжесть стали успокаивала нервы. «Соберись, старик», — мысленно прошептал Асавин.

Он был готов увидеть кого угодно, даже имперскую гвардию.

— Успокойся, это я, — шепнул Тьег.

Мальчишка обезоружено поднял руки вверх. «Во дурак!» — мелькнуло в голове Асавина.

— Ты зачем пошел за мной? Я же сказал оставаться дома!

— А я не ребенок, чтобы беспрекословно слушаться, — насупился парень.

Асавин еле сдерживался, чтобы не зарычать в голос. Он толкнул мальчишку к стене:

— Я пошел в трущобы, в рассадник бандитов и ворья. Там нет места таким как ты!

— Каким? — упрямо спросил мальчишка.

— Чистеньким, — прошипел Асавин. — Благородным. Тепличным розочкам, — Эльбрено схватил парня за локоть. — А сейчас мы пойдем обратно.

Тьег стряхнул с себя руку Асавина.

— Я никуда не пойду! Меня всю жизнь опекают! Отец, брат, дядя! Меня даже Курт опекает, а он младше на шесть лет! — парень яростно раздул ноздри. — И ты опекаешь. Спасибо, но это и мое дело тоже. Нет, — он яростно замотал головой. — Это в первую очередь мое дело, я хочу нести за него ответственность.

Асавин опешил. В этот момент Тьег так сильно походил на Бастиана, словно чертов близнец.

— Но ты ничем не поможешь…

— Откуда тебе знать? — упрямился Тьег. — У меня есть шпага и я умею ею пользоваться. Этого мало?

Яростные глаза высекали искры. Нет, мальчишка не уйдет, и Асавин не сможет увести его обратно силой. Он еще раз хорошенько оглядел рубийца. Басма отлично скрыла цвет волос, но загар на бледную кожу никак не хотел ложиться и проступал красноватыми ожогами. Пурпурный костюм был ему велик, топорщился складками в районе плеч, талии, штаны тоже большеваты… Тьег выглядел несуразно, потрепано. То, что нужно.

— Не забудь, тебя зовут Ациан, — буркнул Асавин. — Ты студент, с Иллалика. Этим объясним твой имперский акцент.

Серые глаза сверкнули детским восторгом. Словно ребенку позволили оставить дома щенка, только тут все было куда серьезней. «Я совершаю ошибку, — отчетливо подумал Асавин. — Я об этом еще пожалею».

Вниз по Крабьему спуску они пошли уже вместе. Асавин — пребывая в мрачных мыслях, Тьег — в приподнятом настроении победителя.

— Скажи, Асавин, почему ты не красишь волосы басмой? — внезапно спросил Тьег. — Разве так не проще для тебя?

На мгновение Асавин задумался. Действительно, покрась ему волосы, и он будет похож на любого другого смуглого ильфесца, а голубые глаза… Подумаешь.

— Все верно, — кивнул Асавин, уступив место дородному парню с котомкой сушеных трав. — Светлые волосы слишком приметны… Однако, если я покрашу их, я могу кое что забыть…

«Забыть, что за поганая кровь течет в моих жилах», — думал Асавин, но вслух сказал:

— Как бы человек ни пытался искоренить в себе все эмоциональное барахло, но оно — часть человеческой натуры. Наши переживания, а не намерения — вот что делает нас нами.

Судя по взгляду, парень был не согласен и снова хотел прочесть лекцию про аспекты. Между тем, Крабий спуск круто пошел вниз с пологого холма между домами. Когда бывал дождь, потоки грязи и дерьма со всего города отвратительным водопадом стекали с него, омывая Мусорную стену — грандиозную свалку прямо в черте города, за которой начинался район Угольного порта. Асавин порадовался, что они с Тьегом обогнали дождь на несколько часов.

— Воняет, — парень поморщил свой аристократический нос, — но я все равно рад, что выбрался. Я всерьез опасался, что ты решил убить меня книжной пылью.

«Дурачина, я убил бы тебя иначе», — подумал Асавин, а вслух сказал:

— Какие горькие слова, мой друг. Я думал, ты будешь в большем восторге от книг. Многим они даже не по карману.

— Ненавижу читать, — фыркнул парень. — Сразу вспоминается старый учитель. Он бил меня розгами!

— Надо же! — Эльбрено неподдельно удивился. — Мне казалось, что с особ такого пошиба должны сдувать пылинки…

— Старый хрыч учил не одно поколение Обраданов, — пробурчал парень. — Двор питал к нему большое уважение, а отец считал, что телесные наказания прибавят мне ума.

Асавин рассмеялся:

— Битье розгами — разве ж это наказание? В детстве мальчишки и похлеще наказывают себя, не проронив ни единой слезинки.

«Посмотрел бы я, хлещи тебя отец подпругой», — подумал блондин, и поясница непроизвольно заныла.

— О да, — фыркнул Тьег. — Уж лучше розги, чем бесконечные вечера в компании Треолара и пыльной братии.

— Треалора, — поправил Эльбрено. — Я тебе книги не развлекаться дал. Ты у нас студент, а значит, парень неглупый, образованный, начитанный.

Собеседник скорчил кислую мину.

— Не понимаю, как можно просиживать штаны за книгой, когда мир полон приключений? — в сердцах воскликнул юноша.

— Мир полон приключений, говоришь? Иногда они заводят в такие мрак и безысходность, что начинаешь отчаянно цепляться за то немногое, что способно подарить крупицу радости. Если бы тебя внезапно заставили жить как свинью в хлеву и батрачить как ишака пока твоя спина не переломится… Я бы посмотрел, что бы ты тогда сказал.

В его словах прозвучало больше горечи, чем Асавин хотел показать, поэтому он смазал реплику хитрой ухмылкой. Можно срезать клеймо каторжника со своей кожи, но из сердца оно не сотрется никогда. Мальчишка снова ничего не заметил. Его увлекали улицы, крики людей и запахи.

— Не могу поверить, что ты все это прочел… Там же целая библиотека.

«Целое состояние », — мысленно поправил его Асавин.

— Пока ты молод и свеж, можешь наслаждаться поверхностью жизни, но с возрастом хочется все больше глубины, — ответил он. — Неужели не интересно, что там, за стеной города? В других государствах, землях и чужих головах? Начитанному человеку всегда есть что сказать, мой дорогой мальчик.

— Однако Уна заткнула тебя за пояс, — хохотнул Тьег.

Паскудный мальчишка! При упоминании девушки в груди полыхнуло жгучее желание. Он не одну ночь вспоминал ее рыжие волосы, хриплый голос и дерзкие зеленые глаза исподлобья. Тело хотело хорошенько отыметь ее, разум кричал держаться от нее подальше. Эльбрено почти не сомневался, что дамочка никто Адиру, но это хрупкое «почти» пьянило похлеще кижары.

— Уна обладает природным талантом, — парировал Асавин. — Он нередко встречается, особенно среди женщин. Этот талант называется Змеиный Язык.

— Но признайся, этим языком она тебя и окрутила, — Тьег панибратски толкнул блондина локтем под ребра. — Я удивлен, что ты до сих пор не кинулся обтирать ее пороги, фонтанируя изящными книжными цитатами.

Асавин остановился и посмотрел на парня так, что тот притих. На его лице все еще была улыбка, но глаза стали холодными, словно надвигающиеся дождевые тучи.

— Будешь волочиться за женщиной как собака — будешь получать собачьи подачки, — ответил он. — Мне не нужны подачки, Тьег.

Мальчишка ненадолго притих, словно обдумывая все сказанное. Они, наконец, миновали Крабий спуск, и Мусорная стена предстала во всей своей гротескной красе. Тьег задрал голову и приоткрыл рот, разглядывая ее. Отходы громоздились кручами по семь—восемь футов в вышину и, говорят, с каждым годом эти горы все расширялись и увеличивались. Кто-то называл ее язвой на теле города, рассадником вони, болезней и крыс, кто-то — большим нищенским кладбищем, ведь всем известно, что покоиться в Некрополе стоит недешево. С каждым дождем потоки зловонной жижи стекали с нее во все стороны, отравляя источники воды, а ветер разносил вонь в соседние кварталы. Год от года ее пытались разобрать, но на месте очищенных участков мгновенно возникали новые, и чиновники сдавались, считая это слишком затратным. В районе Угольного порта было забавное поверье, что однажды стена поглотит весь город, а некоторые всерьез считали, что в ее зловонных недрах вылупляются всякие страхолюды. Что не мешало, однако, всем районом азартно побираться на ее скользких гребнях.

— Ничего себе вал, — протянул парень. — Здесь что, когда-то шли уличные бои?

Асавин одобрительно хмыкнул.

— Шли, идут и будут идти. Район Угольного порта — это город в городе, и властям это не нравится. Время от времени они посылают войска зачистить его. Показуха, но кровь проливается самая настоящая. Здесь живут те еще монстры в обличье людей… Я тебя предупреждал. Мы не станем углубляться в эту навозную кучу, пройдемся по верхам.

Он провел парня петляющими дорожками к ближайшему проходу в стене. Асавин знал каждый из них, как и пути отступления в случае облавы. Местные представляли большую опасность. Эльбрено расстегнул дублет, расшнуровал рубашку, чтобы было лучше видно обмотанную вокруг шеи ржавую цепь, и надел на большой палец перстень с дешевым красным стеклом. Его окутал бессловесный язык условных сигналов. Тьег вылупился на него во все глаза:

— Что ты делаешь?

— Есть старая поговорка, — пробормотал Асавин, делая цепь на горле менее тугой. — Я перефразирую ее для тебя: в Святой Империи поступай по-имперски. Усек? Здесь свои порядки.

Свои порядки, свой язык, свои короли и герцоги. Асавин ненавидел эту беспросветную грязь, но, в то же время, любил пьянящую свободу, которую та дарила. Здесь ты можешь быть кем захочешь. Трусом, жуликом, животным, глупцом и убийцей. Каждому скоту здесь найдется предназначение.

Походка Тьега стала менее уверенной, зато Асавин зашагал развязней. Никакой демонстрации страха или осторожности. Уверенность в себе увеличивает шанс на существование. Он был здесь в своей стихие.

Город вокруг неуловимым образом изменился. Улицы стали уже и беспорядочней, дома растеряли былой цвет, а удушающее амбре свалки разило наповал.

— Возьми вот, — Асавин притянул парню надушенный платок, — а то еще окочуришься с непривычки. Это самый вонючий квартал города, Крысиная улица. Обещаю, чуть дальше будет уже не так ужасно.

По улицам и правда бегали целые толпы крыс, выныривали из мусорной насыпи и забивались в щели по домами. По пути часто встречались нищие с ведрами, полными барахла и гнили, с ног до головы покрытые коркой грязи. Немного презентабельней выглядели крысоловы, в коротких бриджах и одутловатых шляпах, отягощенные клетками с шуршащей добычей. В подворотне орала какая-то пестрая толпа, за их спинами абсолютно ничего нельзя было разглядеть.

— Бей его! Откуси ухо! — послышалось из этого нечленораздельного воя.

Тьег вопросительно поглядел на Асавина, тот спокойно ответил:

— Крысиные бои.

Толпа издала ликующий рев, затем отхлынула, и на грязную мостовую рухнуло окровавленное полуголое тело, в голове которого торчал ржавый обломок. Несколько человек кинулись обобрать его. Тьег отшатнулся, Асавин буднично произнес:

— Крыса убила крысу. Не глазей так, а то и тебя убьют.

Совсем не пустое предостережение. Глупо стоять между мародером и его добычей.

За тугими узелками улиц показалась густая черная пелена.

— Пожар? — спросил Тьег.

— Фабрики, — ответил Эльбрено. — Стоят за стеной, но дым доходит аж до района Угольного порта. Часть на угле, часть на змеином молоке. В основном, оружейные, а тут, в их тени, обитают фабричные работяги, что из свободных.

— Ааа, — протянул парень, — я слышал что-то такое. Тут делают самострельные трубки.

— «Гадюки», «аспиды», — кивнул Асавин. — Вся стража уже ими вооружена. Грозное оружие, но пока его перезарядишь, можно получить пару ножей в бочину.

Глаза Тьега азартно загорелись:

— Всегда было интересно, как это работает! Как вода может заставить железный шарик лететь?

— Аякоса — это не вода, — фыркнул Асавин. — Это — конденсат змеиного молока. Чирк кремниевым замком, — блондин звонко щелкнул пальцами перед носом у завороженного парня, — искра воспламеняет пары аякосы. Бах! — шарик летит.

— Чудеса, — вздохнул Тьег.

«Собери свою первую сотню «гадюк». Посмотрим, что станет с твоим восхищением», — подумал блондин.

Они нырнули в темную подворотню. На пути им встретилась подозрительно выглядящая компания. Шрамы, кровоподтеки, кривые зубы густо—алого цвета и цепи, обмотанные вокруг рук. Тьег моментально встал в защитную стойку, положив ладонь на эфес шпаги. Асавин даже не шелохнулся. Он узнал их. Старые клиенты. Один из бандитов обвел блондина мутным взглядом и прохрипел:

— Есть… че?

— Я на поклон, — спокойно ответил Асавин, словно невзначай коснувшись цепи на шее.

Про поклон, конечно, была бессовестная ложь, но иначе от этой братии было не отделаться. Здоровяк рассеянно кивнул, и шайка расступилась перед ними, пропуская дальше по улице.

— Какой еще поклон? — спросил Тьег, когда они разминулись с бандитами.

Говорить об этом не хотелось, но игнорировать вопросы тоже не получится.

— Помнишь, я говорил тебе, что обладаю связями? — неохотно начал Эльбрено. — Я работаю на влиятельного, но своеобразного… герцога, и должен отчитываться ему, но в последнее время пренебрегал этой обязанностью.

— Уверен, что смогу все ему объяснить, — ответил Тьег.

— Стой.

Асавин обернулся к мальчику:

— Ты — мой племянник, понял? Что бы ни случилось, пускай даже герцог будет спрашивать, кто ты и откуда. Не вздумай раскрыть себя.

Черненые брови сошлись на переносице, мальчик кивнул. Вот и славно.

Они вынырнули из подворотни на поперечную улицу и чуть не запнулись о свалку лежащих людей, укутанных в мешковину. Чертыхнувшись, Асавин перепрыгнул через живую груду. Вдоль улицы бродили тощие девицы с ярко раскрашенными лицами. Одна из них улыбнулась Асавину, зубы у нее были черными:

— Ну здравствуй, красавчик. Не хочешь подсластить одиночество?

Асавин проигнорировал шлюху и брошенный в спину поток оскорблений. Улица Лилий никогда не радовала его, здесь он по неопытности собрал свой первый букет и отнюдь не роз. В «Негоднице» девчонки были куда чище и симпатичней.

Мальчишка как-то притих и помрачнел. Он словно зверь чуял для себя опасность отовсюду. «Ой, зря я поддался ему», — вновь подумал Асавин.

— Сделай лицо попроще, улыбнись, и играй, блядь, свою роль, — сказал он, толкнув двери кособокого здания.

Двухэтажный дом с покосившейся крышей было похож на облезлого голубя: краска облупилась, часть черепицы отвалилась, а часть разворовали. Выцветшая вывеска некогда гласила: «Эллинор Карио», однако буквы давно стерлись, осталась только «нор Ка». Один из старейших игорных домов Угольного порта и один из немногих, что пережил пожар десятилетней давности. Асавин слышал об этом событии. Тогда погибло много людей, но в «Норке», говорят, игроки в крейнирский пакс не шевельнули и мускулом. Нынче она со всеми потрохами принадлежала Висельникам и приносила им немалый доход. Подручным Френсиса под страхом адских мук запрещено было ошиваться здесь. Им вообще запрещалось играть где—либо кроме их логова, которое, кстати, было совсем неподалеку. От близости Висельников по спине пробегал влажный холодок, но Асавин не собирался задерживаться. Сюда со всех концов Угольного стекались все городские сплетни и местных он знал очень хорошо.

В «Норке» всегда царила непередаваемая атмосфера разбитного нищенского гуляния. Громкая музыка, вечный стук костяшек хурука, визгливый смех девок и глухие тычки пьяного мордобоя. Тускло—красные, словно тошнотворное местное вино, портьеры посерели от пыли и были изъедены огромной жирной молью. Потолок давно стал черный от копоти множества трубок, кальянов и палочек сладкого опиума. Тьегу хватило ума не вертеть головой во все сторону. Асавин быстро осмотрел зал, и наметанный взгляд выхватил в толпе знакомую фигуру.

— Лонни! — ухмыльнулся он, протянув руку съежившемуся за столом парню. — Яркого дня. Давно не виделись.

Сидящий хмуро зыркнул на собеседника и нехотя протянул правую руку. В левой у него был зажат веер разноцветных квадратиков. За столом с ним сидели еще три странных упыря. Кажется, воротилы с Черного рынка. Асавин почти не сомневался, что его товарищ скоро проиграет последние портки.

— И тебе ни серых, ни благих, — мрачно ответил играющий общепринятую в здешних кругах фразу.

Асавина всегда поражало, что такой щуплый парень может говорить настолько низким, глубоким, богатым на интонации голосом. Его товарищ, темноволосый, бледноватый, коротко стриженный и гладковыбритый, имел ко всему тяжелый, вечно недовольный взгляд. Бордовая мантия алхимика сидела на нем, как мешок на тощем пугале.

— Эй, Аэрти, не отвлекайся, — гаркнул упырь за столом. — Твой ход. Пасуешь?

Алхимик дернул щекой от волнения. Поколебавшись, он стукнул по столу костяным веером, сложив из него сложную фигуру.

— Царица фей, — глухо сказал худой.

Его оппонент ощерился редкозубой улыбкой:

— А ты шустрый… Но мы шустрей.

Он вальяжно выложил свою фигуру.

— Дракон поимел твою царицу.

Его приятели скотски заржали, но алхимик не изменился в лице, только темные, то ли зеленые, то ли карие глаза медленно проследили, как золото утекает из—под его руки.

— Ну что, еще разок, Аэрти? — усмехнулся щербатый.

Прежде чем алхимик ответил, Асавин положил руку ему на плечо:

— О нет, господа, боюсь, он не может. Он и без того должен кораблик золота.

— А ты кто, его жена? — оскалился щербатый. — Начхать, что он там тебе должен, это его проблемы. Шел бы ты отсюда…

— Нет—нет, господа, — ухмыльнулся в ответ Асавин, — вы не поняли. Он должен Френсису. Надеюсь, его-то вы знаете? Может, желаете перетереть с ним за весь этот шорох?

Воротила мгновенно захлопнул пасть вместе со рвущимися на волю остротами, только глаза по-крабьи забегали. Имя Френсиса имело неизменно успокаивающий эффект за всех борзеющих.

— Пошли, Лонни, пока не пришлось заворачивать тебя в плащ, как младенца, — все так же улыбаясь, прошипел Асавин алхимику.

Через несколько минут они сидели в темном углу за маленьким грязным столиком. Тощая рябая девка стукнула о столешницу мисками с крабовой похлебкой. Алхимик хмуро отодвинул тарелку:

— Как любезно с твоей стороны, но я откажусь. Я ведь и без того весь в долгах.

Последнее слово он едко выплюнул.

— Не бойся, Лонни, за мой счет, — ответил Асавин, откинувшись на спинку стула. — Это чтобы ты восполнил силы, физические и умственные. Мне тебя о многом надо расспросить.

Тьег зачерпнул ложку непонятного варева, попробовал и тут же выплюнул обратно в миску. Цепкий взгляд алхимика проследил за этим действием:

— Не представишь меня своему приятелю?

— Ах да! — наигранно спохватился Асавин. — А это мой племянник, Ациан.

— Приятно познакомиться! — широко улыбнулся Тьег и протянул ладонь.

Поколебавшись, Лонни коротко сжал протянутую руку.

— Лонан Аэрти, — ответил он. — И мне не нравится, когда меня зовут Лонни, — он сверкнул глазами на Асавина.

— Ладно-ладно! — Эльбрено быстро пошел на попятную. — Расскажи лучше последние новости. Ну и… есть ли письмо?

— Нет письма, — покачал головой Лонан. — И не будет. Все, я умываю руки, больше алхимичить для этой шайки не буду.

— С чего такие перемены? — глаза Асавина резко похолодели. — Ведь на тебе все еще висит долг.

Лонан сплел длинные гибкие пальцы и положил на стол:

— Примерно неделю назад явился к нам протектор с отрядом стражи, перевернул все — от нужника до голубятни. Все стекла, аппараты, реагенты. Библиотеку превратил в руины.

— Очень странно, — блондин поскреб щетину. — А что ему было надо?

— Не знаю, но трижды успел проститься с жизнью, так близко он был от моей нычки с почти готовым Красным Поцелуем. Одно дело сизые, от них можно откупиться. Эти же фанатики… Нет, Асавин, теперь даже по нашей старой дружбе не возьмусь, пусть ищут другого алхимика. Если Протекторат возьмет за яйца, сам понимаешь…

— Понимаю. Постараюсь… поговорить с Френсисом.

Асавин отвернулся. Проще было бы уговорить солнце встать с другой стороны океана. Френсис был конченым отморозком, Лонану однозначно конец. И зачем только они ввязались во все это дерьмо? Ах да, ему нужна была защита после неудачного покушения, а Лонану — деньги на его пагубную страсть. И оба они заторчали одному из самых отбитых бандитов города. Да еще и Тьег. Проблемы имеют свойство копиться со скоростью помета в курятнике.

Асавин вспомнил обстоятельства их с Лонаном знакомства. Сам он тогда был еще моложе Тьега. По-юношески уверенный в свое ловкости. Пойманный на краже со взломом, подставленный своими подельниками. Дом был дворянский, а суд — скор и безжалостен, и спустя месяц сырых казематов башни сизых плащей началась другая страница жизни Асавина. Его отправили на выработку змеиного молока, на печальный известный рудник Белого Древа. Там он быстро понял, что десять лет ему не протянуть. Ядовитые пары сырого змеиного молока, взрывоопасные — выпаренного, косили лишенный свободы народ, словно спелую пшеницу. Первый год был полон тяжелой работы и унижений, которые приходилось хлестать, как жидкую баланду. Ох и нелегко быть симпатичным молодым мальчишкой, если ты горд и принципиален, но Асавин был практичен. Главное — выжить, а чести лишат и так, и эдак, и если уж чего-то не избежать, то следовало получить от этого хоть какую-то выгоду. Главное, стиснуть зубы и ползти вперед, а вся эта скотская грязь только придаст дополнительного скольжения.

А потом Асавин увидел Лонана. Щуплый, хилый, но по глазам удивительно умный парень, который явно знал, что ему делать. Асавин за версту чуял хитрый план, а еще — возможности. Все, что нужно было, стать сопричастным ему. Блондин вкрался в доверие к щуплому умнику, и не прогадал. Оказывается, в Белом Древе находилась алхимическая лаборатория и фабрика по сборке «гадюк», и раз в год алхимики выбирали из числа каторжников тех, кто сочетал в себе ум, образованность и ловкие руки. Асавин был обучен грамоте, да и всего остального ему было не занимать. Главное, вовремя показать себя, ведь квота ограничена. У Асавина было примерно полгода, чтобы проредить количество умников, и для этого ему даже не нужно было марать руки. Достаточно было только легонько подтолкнуть кого надо.

Через полгода они с Лонаном перешли под непосредственное начало местного подразделения гильдии алхимиков. Асавин сменил ядовитые пары аякосы на однообразный, но более безопасный конвейер фабрики «гадюк». Руки до сих пор помнили каждый этап сборки, вплоть до мельчайшего гвоздика, скрепляющего кремниевый замок. Это были тяжелые и долгие десять лет жизни Эльбрено, и скрашивала эти годы только возможность читать, которую алхимики всячески поощряли. На волю он вышел другим. Каторга размолола в муку юношеский максимализм и отсеяла сквозь сито цинизма маленькие крупицы его будущего характера. Он кропотливо собрал из всего этого мусора что-то, отдаленно похожее на человека.

Что до Лонана, то он, несмотря на клеймо преступника, нашел свое место в лабораториях бордовых мантий. Асавин же продолжил идти по кривой дорожке, не видя для себя других вариантов. Ненависть, десять лет служившая ему источником сил, оказалась ядовитей змеиного молока. Она навсегда его изменила.

Лонан посмотрел своим обычным тяжелым взглядом, вырывая блондина из раздумий.

— Прекрати, не надо пустых слов. Я прекрасно понимаю, что Френсис прикончит меня, и выбираю такой расклад пыткам в застенках Протектората. Если конец един, не лучше ли выбрать менее мучительный? И еще кое—что, — он зыркнул на Тьега. — Нет у тебя никакого племянника. Никого нет.

— Для всех он — мой племянник, — ответил Асавин. — Для тебя тоже.

Алхимик фыркнул, зачерпнув похлебки, и отправил в рот. Он, разумеется, остался при своем мнении, но достаточно умен, чтобы не настаивать на нем. Будет очень обидно потерять такой удачный инструмент. Асавин поймал себя на грусти. Пожалуй, к Лонану он привязался.

— Ладно, это не все новости, — сказал алхимик, облизнув ложку. — Не знаю, в каком лесу ты провел последние несколько недель… Ну да ладно. В Угольном становится неспокойно. Ходят слухи, что пропали ребята Кривого Шимса. По мне, туда им и дорога, уродам, да никто не берет на себя ответственность, да и тел тю-тю. Хммм… В Червивом был бой. По слухам, Мару Податель бился с Мороком. Этот начал борзеть, расширяет свои каналы сбыта, беспардонно захватывает территории, а кто с него спрашивает, — Лонан провел пальцем по горлу, — тех скоро находят дохляками. Наглость несусветная. Говорят, у него появилась какая-то новая дурь. Красный Поцелуй и рядом с ней не стоял. Улетаешь к праотцам на пушистом облаке…

Асавин подобрался от ужаса:

— Жуткий парень этот Морок. Слишком быстро раскрутился… Что-то тут нечисто.

Лонан хрипло рассмеялся:

— Нечисто? Асавин, разуй глаза, это Угольный порт. Здесь не найти ничего чистого.

Эльбрено машинально улыбнулся кислой шутке товарища. Лонан редко смеялся, и чувство юмора у него было мрачное, под стать лицу. Однако шутка не развеяла страха Асавина. О Мороке ходили самые разные слухи, но все пугающие. Если Френсиса кликали отморозком и охочим до крови псом, то Морока — проклятьем богов. Он, словно стихийное бедствие или пагубь, уничтожал целые банды, от главаря до последней шлюхи, так что создавалось впечатление, что он и не человек вовсе, а могучая безликая волна. Даже с бешеным псом можно договориться, если кинуть в нужное время шмат мяса, но как договоришься с бесчувственной стихией? Сметет, размозжит о камни и глазом не моргнет. Это пугало Асавина куда больше выходок Френсиса.

— Не будем о Мороке… Что говорят об имперцах в бухте?

Асавин надеялся, что кто-то из сумрачной братии воспринял их, как новый рынок сбыта. А там можно и весточку передать.

— Что говорят? А ты как думаешь? Что хрен моржовый и тот полезней, чем кучка островных педиков. Поскорей бы попереубивались там с Фуэго, то-то будет радость.

Тьег скривился. Асавин горько усмехнулся. Да, наивно было бы полагать, что в сумрачной братии попрут против воли герцогов, а она была на удивление единодушной.

Не успел блондин опомниться, как алхимик уже вычистил миску и отодвинул на край стола, задумчиво глядя на толстую моль, барахтающуюся в складках портьеры.

— Благодарю за угощение, — сказал он. — Не пропадай надолго, иначе начинаю переживать, не сдох ли ты.

— Твоя забота мила моему сердцу, — усмехнулся блондин. — Я же как кот, всегда возвращаюсь туда, где кормят.

Лонан посмотрел на него. Взгляд был неожиданно печальным.

— Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, — сказал он, — а мне пора, столько всего нужно сделать…

«Точно помирать собрался», — подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.

— Асавин… — прошептал Тьег. — Ты надеялся на местных бандитов?

— Дааа, — протянул тот, махнув рукой девке с подносом. — Но Лонни, хоть и умник, знает не всех. Хочу поговорить еще с парочкой толковых людей.

— Обязательно здесь? — пробормотал парень. — Отвратительное место.

Девица подошла к столу и ловко, как кошка, поймала моль.

— Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста, — Асавин повернулся к Тьегу. — Зачем скитаться по всему городу, когда знаешь, куда приходят нужные тебе люди? Не забивай себе голову. Знание может погубить.

— Незнание тем более, — парировал парень. — Скажи, если возникнут проблемы и потребуется мое содействие. Не стоит беречь меня, я не сахарная голова… и не тепличная розочка.

Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать блондина. От неизбежного ответа его спас перелив эспарсеры. Музыкант сидел на стуле, коричневый, как буйволиная кожа, вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры, а из одежды было несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками, спина у нее была такая прямая, словно она проглотила рапиру. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой змеиной талией.

— Асавин, что это? — спросил он.

Блондин вольготно устроился на стуле, пожирая женщину глазами.

— Ритуал, древний, как сама Ильфеса. — объяснил он. — Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди — это высокие горы, синие узоры — реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша — тьма, белая — свет. Смотри, — он указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. — Чья сторона перевесит, тот и победит.

Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой, а глаза алчно поблескивали. Завороженный ее танцем Тьег уронил монетку на горку белой чаши. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать золотые кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули еще азартней.

— Что ты делаешь? — изумился Тьег. — Зачем в тьму-то?

— Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, — объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. — Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен, — он подмигнул обернувшейся танцовщице.

Прошмыгнув между столами, девушка исчезла за пологом табачного дыма. Щелкнули костяшки хурука, кто-то развязно заржал, и привычный шум «Норки» вступил в свою силу. Девка принесла вино. Асавин налил стакан и придвинул Тьегу:

— Пей, мальчик. Я гарантирую, что это будет самое ужасное вино в твоей жизни. Такое ты точно не забудешь.

Над дымным пологом взвизгнули флейты и мандолины, застучали барабаны. Все собралось в нескладную, но ритмичную мелодию. Заскрипело дерево, народ вскочил со своих мест, бросившись в пьяные пляски. Тьег удивленно наблюдал за этим, словно был свидетелем ритуала идолопоклонников. Он махом опрокинул в себя стакан и сморщился, как изюм. Асавин был уверен, что мальчишка сейчас исторгнет из себя содержимое желудка, но он оказался крепче.

— Какая гадость, — простонал Тьег. — Будто кто-то в него нассал…

— Не исключено, — ответил блондин и рассмеялся, когда лицо парня вытянулось. — Успокойся, это шутка. Первая кружка всегда тяжело дается, зато дальше…

Его голос потонул в нестройном топоте, дребезжании посуды на столах и развеселом смехе, похожем на крик ишака. Мальчик налил себе еще вина, и этот стакан вошел в него с меньшим сопротивлением, а следом — ложка крабовой похлебки. Умница. Однако веселье Асавина быстро сникло. Среди дыма и плясок он увидел несколько знакомых лиц. Не подручные Френсиса, но с радостью доложат ему, где видели Сводника. Планы по расспросам придется менять.

Из шума и мглы появилась танцовщица. На ее лице больше не было синих линий, хотя на голове все еще красовалась пестрая бандана с золотистыми кисточками. Тело в дешевом потрепанном платье, обнажающем смуглые плечи. Она широко улыбнулась Асавину, и ее зубы блеснули алым. Еще одна любительница Красного Поцелуя.

— Эй, Князь Тьмы, — звонко сказала она, подойдя к их столу, — что ты здесь забыл, такой белокурый? Прямо сошел с церковной фрески.

— Компенсирую красотой исключительно черное сердце, — осклабился Асавина. — И щедростью. Я отдал тебе все, что у меня было, моя милая.

— Кто сказал, что ты красавчик? — женщина дерзко вздернула подбородок. — Третий сорт, еще и блондин!

Ее слова напомнили об Уне, и это возбудило в Асавине желание. Хотя рыжая грубила с ядовитой желчью в голосе, а у этой в глазах так и плясали озорные огоньки.

— Мое черное сердце разбито, — наигранно вздохнул блондин. — Но если ты ищешь первосортную молодость и красоту, обрати внимание на моего племянника. Краше личика ты здесь не найдешь, — он указал на раскрасневшегося от вина Тьега.

— О нет, — женщина хлопнулась к Асавину на колени, — я предпочитаю зрелое вино и зрелых мужчин, а твой племянник мне в сыновья годится. Зато понравится моим дочерям.

В ее голосе было лукавство, но она не солгала. Асавин удивился. Он думал, что она гораздо моложе, с таким-то гибким и подтянутым телом. А еще ему понравилось, что она пришла не за золотом.

— Что, разочарован? — пропела танцовщица, обняв его за шею. — Мне позвать дочек?

— Предпочитаю спелые персики, — осклабился он, ухватив женщину за задницу, — но дочек позови… Для моего племянника. Хотя нет, — Асавин улыбнулся еще шире. — Где твой табор, милая? Давно не веселился под открытым небом.

Она рассмеялась, запрокинув голову, и Асавин увидел линию ее ключиц, уходящих под ткань платья. Затем она без спросу подхватила со стола его стакан и осушила одним махом. Струйка вина потекла по подбородку и капнула на лиф, выступающий двумя округлыми холмами. Асавин украдкой посмотрел на неприятных знакомцев. Те пожирали его алчными взглядами. Если линять, то уже сейчас.

— А ты не промах набиваться в гости! — воскликнула танцовщица, стукнув кружкой по столу. — Только учти, белокурый, у нас нет ни пуховых перин, ни хороших кушаний, ни покладистых женщин. Сойдет?

— Сойдет! — воскликнул Асавин. — Веди нас, прекрасная…

— Амара.

— Прекрасная Амара, — кивнул он. — Меня зовут Асавин, а это Ациан.

— Аннн! — пропела Амара и рассмеялась, потянув Асавина за руку. — Не будем медлить.

Ан, ну конечно! Священный звук, воплощающий Благодать, вот почему так много имен в Ильфесе… Его мысли оборвались, когда он устремился сквозь толпу танцующих следом за Амарой, растворяясь в табачном тумане. Кажется, за спиной крикнул кто-то из подпевал Висельников. Потом будет сложно оправдаться перед Френсисом, но это уж потом… Он что-нибудь обязательно придумает.

— Эй! — воскликнул Тьег, еле поспевая следом.

Они вырвались из душных объятий «Норки» в не менее душный воздух Угольного порта. Небо стало совсем низким и черным, и в этом тяжелом воздухе крылось обещание прохлады. Амара потянула его вдоль улицы Лилий, где шлюхи разбежались под козырьки и навесы.

— А твой племянник и правда красавчик, каких поискать! — пропела Амара, увлекая его дальше по улице. — Эй, Ациан, что ты забыл в этой клоаке?

— Он студент, — ответил за него Асавин, — до этого обучался при храме Святой Короны…

— Разве он немой? — поразилась смуглянка. — Эй, Ациан, ты ведь уже изучал испадрит? Скажи что-нибудь!

Блондин напрягался, но парень, как ни в чем не бывало, выдал:

— Амо дан асторито амос. Любовь — это…

–… добровольное заточение, — закончила Амара. — Как это прекрасно… Ты читал Песни Скитальцев?

— Не только. Всю классику на испадрите.

— Ах! — вздохнула Амара, сжав ладонь Асавина. — Я и не надеялась, что сейчас это еще изучают. Нынче на испадрите только молятся, не вникая в музыку этого прекрасного языка…

Асавин удивился. Эта Амара была поразительно образованной женщиной, и учителя у нее были нестандартные. Может быть, даже еретики. Женщине в современной Ильфесе строжайше запрещено быть чем-то большим, чем тенью мужчины.

Они пересекли улицу Лилий и углубились в проулок между домов. Раньше здесь был дом фабричных рабочих, пока пожар не обглодал его до черного остова. Во внутреннем дворе раскинулся пестрый палаточный городок. Издали доносился смех и трели эспарсеры.

— Догоняйте! — воскликнула Амара и устремилась вперед, отпустив руку Асавина.

Тот воспользовался моментом, чтобы шепнуть Тьегу:

— Не думал, что ты знаешь испадрит.

— И испадрит, и орантонг, — кивнул парень, сверкнув хмельными глазами. — Думаешь, дворянское воспитание — это только этикет и фехтование? Мертвые языки мне втемяшили, чтобы отскакивали от зубов, как родные…

Конец ознакомительного фрагмента.