Перевернутая карта палача

Оксана Демченко

Багряного беса многие называли палачом, этот всевластный господин срединного мира не знал равных противников. Но перемены, подобно лавине, из малого камешка вырастают в неукротимое чудовище! Когда одинокая травница выудила из реки корзину – это было совсем маленькое, ничуть не волшебное дело. Но день за днем чудо, созданное неравнодушием, вовлекало людей, стирало пыль забвения с древних тайн, меняло мир… чтобы однажды безродный мальчишка встретился лицом к лицу с багряным бесом.

Бес. Постоялый двор у леса

— Вы просили доставить, — у самого плеча встал посыльный, после одного удачного поручения возомнивший себя частью ближней свиты. Бумаги он подал почти небрежно.

— Просил? Я? — промурлыкал бес. — Ты забавен.

— Вы приказали, — гонец смутился, отступил на шаг и мгновенно припомнил, что бумаги ему велели положить на край стола и еще строго уточнили: не подходить к бесу со спины и не стоять рядом.

— Однажды я всего лишь подумал вслух: «А что может записывать тот старый опарыш ночи напролет?». Дословно так. Досадно, что я помню больше, чем исполнитель… — Рэкст вздохнул. — Разве я желал, чтобы некто умыкнул дневники у старика и выставил меня — мелочным вором?

— Нет, но…

— Значит, возжелал без мыла влезть в… свиту, — ласковости в голосе прибыло, как воды в весенний паводок. Того и гляди, плотина покоя прорвется, и тогда… Но бес лишь принюхался и уделил гонцу косой взгляд. — Так, что имеем? Негодный вор и боец из средненьких. Смерти страшишься, боли вдвойне. И меня — втройне. Что ещё? Исполнителен, мстителен, жаден и склонен возводить стены, огораживая своё… воруешь у слабых. Выдохни, не пускай слюни. Для свиты ты не годен, слишком прост и неинтересен. А вот управлять имением или торговым делом — может статься. Счетоводу надлежит вникать в мелочи.

— Жизнь за вас…

— Не положишь, сбежишь до боя, знаю. Не зеленей. Сам рассуди: велика ли ценность у твоей жизни, чтобы её класть на весы? То-то же… пока что поезжай в Корф и собери отчет по торговле в княжестве Нэйво. Еще подробно изучи доходы города и рост порта. Да, в пути составляй всякий день лист относительно погоды и ветра, спрашивай о видах на урожай и о том, что было в окрестностях. Особенно меня занимают засухи и налеты саранчи. Если я не заскучаю, читая, ты в дальнейшем сможешь, пожалуй, считать и моё, и свое золото.

— Исполню…

— Мне решать, исполнишь ли, — оборвал бес.

Он отвернулся от гонца, быстро вскрыл непромокаемый чехол и углубился в чтение бумаг, добытых воровством.

«… много раз встречал слова, но не точное их толкование. Что есть «царство»? Не ведаю, однако же это понятие не тождественно стране или даже миру. Оно определяет некий свод природных правил, подвластных бессмерти одного из видов.

Мы, люди, если и знали прежде, то ныне не помним, сколько всего видов у бессмерти. Я насчитал три, вникая в обрывки древних текстов.

Первое царство порождает бесов каменного толка, однажды я прочел их наименование — горглы. Они сильны в непостижимых людям деяниях, меняющих сам мир — русла рек, пики гор и впадины морей, засухи и штормы.

Второе царство роднится с тем, что произрастает, будь то травинка или могучий дуб. Имя сей бессмерти мне неведомо.

Третье царство, к коему, по моему наблюдению, относится всем ведомый багряный Рэкст, сродни звериному. Иной раз, позволю себе признать столь странное, я, видевший Рэкста близко, помню о нем не только со страхом, но с состраданием… Худо, пожалуй, зверю в городах. Я видел пустынного льва, диковиной привезенного из-за моря в подарок князю. Видел его желтые глаза, тусклые от неволи. Иногда мне снится тот лев и я, ничтожный, просыпаюсь в поту и ощущаю горький вкус вины и боли, извечной вины и боли людской… мы отняли волю у мира, когда самонадеянно назвались его хозяевами.

Зачем люди воздвигли решетку первого зверинца? И отчего не унялись после, видя ошибку и чуя вину?

Книга без переплета, запись 317»

— Книга без переплета, — бес вроде бы улыбнулся, быстро пролистывая страницы и уделяя каждой долю мгновения, так что они мелькали крыльями чайки и шуршали, вроде бы разговаривая… — Старый червь занятнее, чем я полагал.

Бес сложил листки и ещё раз бросил взгляд на тот, что оказался заглавным, прежде чем упаковать все в чехол.

«Полагаю, я видел бессмерть первого царства. И суть сего создания нечеловечна настолько, что рядом с ним Рэкст кажется мне роднёй. Я ощутил на себе каменной тяжести взгляд того существа — горгла… Оно не ведает жалости, сострадания или же теплоты, создаваемой из биения трепетного сердца. Оно стремится упорядочить всё вокруг, и суть его — кристалл безупречный. Холодный, идеально заполированный, неизменный.

Верю, много мы могли бы узнать из книг городов. Верю, что созданы они именно сердцем людским. И больно мне сознавать, как велика наша утрата».

Бес усмехнулся, прижмурился и бережно перевязал чехол с записями кожаным ремешком. Опустил на стол и откинулся в кресле. Чуть погодя Рэкст прикрыл глаза — и в зале стало тихо-тихо… Гонец дышать, и то старался беззвучно. Вдруг бес заснул? Потревожишь, и прощай, мелькнувшая надежда возвыситься, пробраться в свиту.

— Откуда бы ему знать, как были созданы книги городов, если сам я вспомнил это теперь, вдруг, глядя на его записи… — прошептал бес так тихо, что гонец не разобрал слов. Чуть громче Рэкст добавил: — В письменах играют блики истины, которая однажды может обрести настоящую силу менять и даже отменять… — бес покосился на внимательно слушающего, а вернее подслушивающего, гонца. — Отправляйся в Тосэн. Навести переписчика, покайся в воровстве и с поклоном верни записи. Скажи, я велел. Еще скажи, что прятать то, что он прячет, бесполезно. Он видел лист той книги, один лист, но целиковый. Иначе не смог бы наносить знаки так, что я чую их… не глядя. Скажи вежливо: пора вернуть ценность, это мой первый запрос. Пока он вправе выбрать, кому вернуть — мне, сладкоежкам князя или псам канцлера княжества Мийро. Время выбора пошло, и оно иссякнет довольно скоро.

— Исполню… то есть приложу усилия.

— Далее твой путь ляжет на юг. Относительно Корфа, — бес порылся в кошеле. Он добыл монету, подержал золото в сведенных пальцах и отдал смятым, хранящим оттиск подушечки большого пальца. — Даю тебе знак до конца осени. Под него получи доступ к отчетам по казне Нэйво. Хочу знать, сильно ли разожрался хряк, поставленный мною к корыту. С тобой поедет мой ближний. Назовешь ему вес украденного в чистом золоте. Он решит, что делать.

Бес щелкнул пальцами правой руки, затем раскрыл ладонь и указал на дверь. На пороге возник, не кланяясь, упомянутый только что «ближний» — тощий, как скелет, и желтый, как старый пергамент. Редкие седые волосы делали человека стариком. Кожа, натянутая так, что улыбку не вообразить, обманно молодила… Гонец сглотнул, отступил на полшага, жмурясь и невольно заслоняясь ладонью.

Бывшего белого лекаря, который похоронил семью и пришел к бесу, чтобы продать душу и научиться убивать, редко видели в городах. А если замечали, старались поскорее отвернуться, улизнуть в боковой переулок, закрыть шторку кареты… Тщетно: проклятия настигали всякого, без исключений.

— Говорят, в Корфе еще тлеет род белых, — задумчиво вымолвил бес. — Пора глянуть, что полнее: твоя тьма или их свет. Я трижды давал им выбор. Они не согласились служить и не покинули известного мне места. Глупость наказуема.

Гонец сглотнул сухим горлом, отступая еще на полшага. Бес усмехнулся: даже ничтожному и слабому, вороватому и жадному человечишке показалось страшным уничтожение рода тех, кто исконно оберегает и укрепляет жизнь. Что ж, слуге полезно понять сразу, что бес — безжалостен. И вполне бесчеловечен.

— Уже не мечтаешь о тёплом местечке в свите, — промурлыкал багряный Рэкст. — Верно. Ты мелюзга, а мне требуются крупные твари. Хищные, сильные и усердные. Вот как он. Прекрасный образец… Чёрный и меня проклинает по три раза на дню. Только зря. Я проклят задолго до вашего рождения.

Бес шевельнул пальцами, и между указательным и средним возник плотный прямоугольник, мелькнул, вспыхнув живым подвижным изображением белого дракона с алыми когтями.

— Однажды я неосторожно согласился оказать услугу и вытянул карту палача, — тихо сказал бес. — Можно ли пожелать худшего? Даже мне, бессмерти… особенно мне.

— Поэтому я всякий день желаю вам бесконечной жизни, — прошелестел бывший лекарь. И в его устах сказанное прозвучало проклятием.

— Но и ты на скорую смерть не рассчитывай, — в тон отозвался бес. Подался вперед и ласково добавил: — Если я палач, то ты — мой топор. Ты приводишь в исполнение самые мрачные приговоры. И делаешь это охотно.

Бес медленно обернулся к притихшему гонцу. Поманил его пальцем, предлагая нагнуться, шепнул тихо, доверительно.

— Сейчас ты думаешь: почему отправлен я, такой ничтожный и с таким важным делом? Да потому, что я не желаю укладывать под топор никого ценнее тебя. Надежд не быть проклятым у тебя, прямо скажем, немного. Но, если приспособишься и уцелеешь, я оценю. Больше молчи, а еще — сразу исполняй всё, что он велит. Не жалуйся, не высказывай идей. Вот, пожалуй, и весь способ выжить. Чёрный не терпит рядом людей. Так что будь всего лишь тенью. Поверь, даже ночным тварям требуется тень. Полное одиночество угнетает.