Вернувшийся к ответу

Олег Александрович Якубов, 2023

…Человеку не дано вернуться к самому себе, прежнему. Но он может вернуться к ответу. Наверное, у каждого думающего человека должен наступить такой момент, когда он сам себе обязан ответить на множество вопросов. В том числе, или в первую очередь, на вопрос: «А как ты жил, как живешь теперь?» Новый роман Олега Якубова – это остросюжетное произведение, композиция которого позволяет читателям на протяжении всего повествования переноситься между прошлым и настоящим главного героя и его друзей. Роман написан занимательно, захватывая насыщенностью событий, узнаваемостью многих героев и драматизмом повествования. Олег Якубов – известный писатель, журналист-международник, автор более тридцати книг, общий тираж которых превышает несколько миллионов экземпляров. Произведения Олега Якубова неоднократно переводились в разных странах мира. Автор является членом Союза писателей Европы, удостоен престижных литературных и журналистских международных премий.

Глава девятая

…В больнице Аркадий пролежал чуть не с полгода. При падении в котлован он ударился о края сваленных туда бетонных плит и арматуры; множественные переломы и травмы заживали с трудом. Особенно досталось левой руке и ключице. Когда хирург, оперирующий Маркова, узнал, что его пациент — студент консерватории, будущий альтист, — он лишь вздохнул сокрушенно.

Интересно устроена психология человека. Еще вчера на свои занятия музыкой Марков смотрел как на необходимую, но все же обузу, отвлекающую его от журналистики. А сегодня, узнав, что о музыке, во всяком случае, об исполнительской деятельности, следует забыть навсегда, впал в депрессию, несколько дней почти ничего не ел, не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать.

Его статья «Кривое зеркало» в молодежной газете была опубликована, по словам Раисы Могилевской, наделала много шуму. Строительные ОРСы тряхнули так, что почти все руководители управления и директора магазинов оказались под следствием и им грозили реальные тюремные сроки, причем немалые. Приходил к Аркадию и следователь. Он полагал, что на Маркова было совершено покушение, причем, утверждал следователь, те, кто это покушение организовали, попросту не знали, что статья уже сдана в редакцию. Самого исполнителя нашли довольно быстро. Им оказался бывший маляр, алкаш, который утверждал, что напал на Аркадия с единственной целью — забрать часы и деньги. На вопрос, почему не забрал, отвечал с идиотизмом, присущим только пропившим мозги алкоголикам: «Забыл».

Рая поначалу приезжала в больницу довольно часто, в основном по вечерам, — она жила поблизости. Рассказывала о редакционных новостях, говорила, что все Аркашу ждут, гордятся им. Как-то раз заскочила до работы, принесла горячую, пахучую узбекскую лепешку и литровую банку кислого молока, явно торопилась, скороговоркой пояснив, что у них сегодня намечается какая-то очень важная то ли планерка, то ли летучка — Аркадий так и не понял. После этого Могилевская пропала, в больнице больше не появлялась. Аркадий сам себя убеждал, что Рая человек очень занятой, она заведует отделом, член редколлегии, ведет школьное объединение «Факел», так что ей просто недосуг по больницам мотаться. Но в душе все равно было обидно, что его забыли.

Поначалу частенько навещали пострадавшего однокурсники. Заваливались шумной студенческой толпой, словно и не в больницу шли. Приносили с собой гитару, извлекали из футляров скрипки, флейты, кларнеты, устраивали в холле хирургического отделения целые концерты, на которые собирались и все ходячие больные, и свободные врачи, и медсестры. Под шумок проносили с собой легкое сухое вино местного разлива — дешевенькое и очень хмельное.

***

Выписавшись из больницы, Аркадий первым делом отправился в редакцию. Раи на месте не оказалось, уехала в командировку. Сидевшая с ней теперь в одном кабинете сотрудник отдела культуры — бывшая балерина Большого театра, хохотушка Любаша Пелевина рассказала Маркову о редакционных новостях. Главного редактора молодежки Юрия Ивановича Рыбкина срочно отозвали в Москву, где он теперь, как высказалась Любаша, «летает так высоко, что до него и не дотянуться».

— Рыбкин высоко летать не может, он может только глубоко плавать, — невесело скаламбурил Аркадий, но Пелевина только руками замахала:

— Ты еще остришь! Только послушай, кто теперь на его месте. А на его месте Владимир Петрович Тюрин, который к журналистике вообще никакого отношения не имеет, он из бывших комсомольских работников, потом недолго в горкоме партии работал. Пока что он поменял обоих заместителей, полностью изменил состав редакционной коллегии, теперь, никто и не сомневается, очередь за рядовыми сотрудниками. Кое-кто из ребят, не дожидаясь, уже сам ушел. Народ резко полюбил командировки, сам видишь — редакция пустая. Мотаются по всей республике, лишь бы новому начальству на глаза не попадаться. Вон, твою ненаглядную Могилевскую из редакции ни за какие коврижки выгнать было нельзя, лет десять вообще никуда не ездила, а тут — третья командировка за месяц.

— А мне-то что делать, как думаешь? — уныло поинтересовался Аркадий. — Рыбкин мне сказал, что эта статья испытательная, когда будет опубликована, могу на работу выходить.

— Ох, Аркаша, ничего я не знаю, — вздохнула Пелевина и неуверенно предложила, — попробуй зайти к Тюрину, ты-то ничего не теряешь.

Новый главный редактор встретил его хмуро, даже присесть не предложил. Выслушав посетителя, уставясь глазами в стол и не поднимая на него взгляда, сказал, не скрывая раздражения:

— Вас Рыбкин собирался на работу взять? Вот Рыбкин пусть и берет, можете к нему в Москву отправляться. А по поводу пресловутой статьи «Кривое зеркало», так я бы на вашем месте поостерегся даже упоминать о ней вслух.

— Это почему же? — опешил Марков. — Мне говорили, что после моей статьи всех этих ворюг-торгашей разогнали и собираются судить.

— Прекратите здесь разводить эту демагогию! — перешел на крик редактор. — И не смейте наклеивать ярлыки на ни в чем неповинных людей. Ишь, какой судья выискался — «торгаши», «ворюги». Если желаете знать, факты, изложенные в вашей статье, не подтвердились, и нам теперь, того и гляди, придется писать опровержение. Советую вам впредь редакцию нашей газеты обходить стороной. Мне такие авторы не нужны.

Эту гневную тираду Тюрин произнес, все так же не поднимая глаз на собеседника.

***

С тяжелым сердцем выходил Аркадий из здания, которое за эти несколько лет стало родным и таким важным в его жизни. С ним кто-то здоровался, его хлопали по плечу, спрашивали, как здоровье, давно ли выписался. Он вымученно улыбался, отвечая на вопросы. Потом бесцельно брел по улицам, серым и холодным, под стать его настроению. Опомнился только тогда, когда услышал нестройные переплетающиеся звуки разных музыкальных инструментов, проникающих даже через закрытые окна, — он стоял перед консерваторией. «Ташкентская государственная консерватория имени Тамары Ханум», — прочел он на фасаде, словно впервые увидел эту надпись.

Машина времени

(Оглядываясь на будущее)

В центральном концертном зале Ташкента гастролировал английский эстрадный певец Роберт Янг. Народу было битком, но у корреспондента центральной газеты Аркадия Маркова был служебный пропуск. Пропуск пропуском, а свободного места ему найти не удалось, и он пристроился на ступеньках в проходе. Концерт уже начался, когда к нему пробрался запыхавшийся администратор зала и прошептал: «Вас Тамара Ханум подойти просит, она в литерном ряду». Согнувшись, чтобы никому не загораживать сцену, Аркадий прошмыгнул к литерному ряду, где в центре восседала знаменитая актриса. У ног ее стояла огромная корзина благоухающих чайных роз. Рядом с Тамарой Артемовной сидел ее секретарь, она что-то шепнула, и тот в мгновение ока исчез. Тамара Ханум показала Аркадию на место рядом с собой и, когда он уселся, прошептала: «Корзина неподъемная, когда пойду на сцену, поможешь донести».

Закончилось выступление именитого гастролера, Тамара Артемовна, блестя невероятно замысловатым серебряным платьем и сияя серьгами с огромными бриллиантами, в один из них был вправлен импортный слуховой аппарат, величаво поднялась на сцену. Марков, пыхтя и отдуваясь, плелся сзади, мечтая только об одном — как бы не облажаться и не грохнуться с этой, действительно неподъемной, корзиной — не иначе какая-то сволочь туда земли с полтонны напихала. Тамара Ханум от души поздравила английского певца, сказала, что он доставил ей огромное удовольствие и преподнес своим пением прекрасный подарок, так как именно сегодня ей исполнилось восемьдесят четыре года.

Роберт Янг развел руками, через переводчицу заявил, что ему крайне неловко принимать от дамы цветы, тем более в день ее рождения, когда цветы должен дарить он ей, а не она ему.

Выслушав этот галантный ответ, Тамара Артемовна подошла к англичанину и, поскольку он был ростом намного выше ее, пригнула его голову, и долгим поцелуем поцеловала в губы.

— Аркашенька, пусть эта кукла переведет, — она кивнула на переводчицу, — что он прямо сегодня может исправить свою оплошность и преподнести мне цветы по поводу моего дня рождения. Через полчаса жду его у себя дома. Вместе с тобой, разумеется. А я пошла картошку готовить…

***

С легендарной народной артисткой СССР Тамарой Ханум — Тамарой Артемовной Петросян Аркаша Марков познакомился, еще будучи учеником музыкального училища, в канун юбилея Победы, когда пришел в ее знаменитый дом-музей. Перед тем как прийти к ней, чтобы взять интервью, он постарался узнать о прославленной артистке как можно больше. Именно этой армянке, в молодые ее годы, удалось всему миру показать своеобразную красоту плавного и в то же время зажигательного узбекского танца. Она сами выбрала жанр своих выступлений, которому осталась верна до последних дней своей жизни, — песни и танцы народов СССР. Сама, помогала только ее родная сестра-рукодельница Лиза, шила костюмы для выступлений. Когда началась война, бесстрашно лезла на передовую, вступая перед бойцами и командирами. Была награждена многими боевыми орденами и медалями, а в 1943 году ей, первой из всех артистов страны, было присвоено воинское звание капитана Советской Армии.

С первого своего фронтового выступления Тамара Артемовна дала зарок и не потратила на себя ни копейки из денег, полученных за фронтовые концерты выступлений. На заработанные гонорары она построила в годы войны три самолета и два танка, а в послевоенном 1946-м на ее деньги было построено здание госконсерватории, которой дали имя народной артистки. Сшитые ею за долгие сценические годы костюмы она разместила на специально изготовленных для нее стеллажах-вешалках, превратив свою квартиру в дом-музей. Побывав в этом дивном доме однажды, Аркадий частенько бывал там и позже, не забывая всякий раз раздобыть, что в Ташкенте было делом далеко не простым, шоколадный грильяж — Тамара Артемовна обожала эти конфеты. Но непременно под рюмочку, одну-единственную, не больше, армянского коньяка «Ахтамар». Другого не признавала.

***

Янгу, видимо, рассказали, кто такая Тамара Ханум, приглашение он принял с удовольствием и, несмотря на полуночное время, охотно отправился в гости.

Стол уже ломился от всевозможных яств, но центр стола пустовал, и вскоре хозяйка собственноручно вынесла огромное блюдо, наполненное дымящимся картофелем. Весь театральный мир знал про коронное блюдо Тамары Ханум; она утверждала, что картошку в мундире с салом ее на фронте учил готовить чуть ли не сам Рокоссовский.

Вечер, вернее, ночь прошла весело и непринужденно. Гости и хозяйка пели, шутили, рассказывали всевозможные байки, на которые так горазды и охочи артисты всех стран и народов. На улицу вышли, когда уже светало. Роберт высказал опасение, что сегодняшний концерт ему будет провести нелегко.

— Ерунда, — беспечно заявил Аркаша. — У нас есть такая «реанимация», после которой ты порхать будешь, — и предложил певцу поехать в «Яму».

«Ямой» ташкентцы называли овраг в старой части города. По дну оврага протекал довольно зловонный ручеек, на оба берега которого предприимчивые местные жители ранним утром выносили небольшие мангалы, где жарили узбекский шашлык — мясной и печеночный, а также в котелках приносили огненный обжигающий лагман. Все это было, конечно же, совершенно незаконно, как и любое частное предпринимательство, но вкуснее, чем в «Яме» ни лагмана, ни шашлыка не было во всем Ташкенте.

Захмелевшая от вина и общения переводчица была не против, они втроем отправились в старый город. Ни грязь и антисанитария, ни то, что сидеть пришлось на корточках, ни стульев, ни тем более столов в «Яме» не было, англичанина не смутили. Он был в полнейшем восторге от лагмана, по-простецки утирал обильный пот рукавом своего дорогущего дакронового костюма. По дороге в гостиницу Роберт безмятежно уснул, положив голову на плечо переводчицы.

В редакцию Марков заявился после обеда и тотчас был вызван к заместителю главного редактора. В кабинете Ивана Капитоновича, Ивана Скопидомыча, как называли его редакционные, сидел мужчина, взгляд и повадки которого не оставляли сомнений в его служебной принадлежности. В редакции этот безымянный человек был известен как Куратор. Служил он в том самом здании, что было расположено напротив Дома печати. Редакционные острословы цитировали известную песенку: «Наши окна друг на друга смотрят вечером и днем». Русскоязычное население здание КГБ называло без особых претензий «серый дом», узбекское название было куда более красочным — «узун кулок», что означало «длинное ухо».

Уставившись Аркадию в глаза, Куратор скрипучим голосом принялся выяснять, кто был инициатором пригласить зарубежного артиста в дом к гражданке Петросян и как посмел товарищ Марков отвезти зарубежного гостя в «этот рассадник антисанитарии».

Аркаша Куратора частенько видел в буфете ресторана «Ташкент», куда и сам любил заглянуть. Тот, воровато оглядываясь, прямо у буфетной стойки проглатывал сто граммов водки, торопливо закусывал куском вымоченной в соленой воде редьки и торопливо семенил к выходу.

Не выказывая важному посетителю никакого почтения, Аркадий грубовато поинтересовался:

— Вы, собственно, от меня чего хотите?

— Марков, не забывайтесь! — прикрикнул Иван Скопидомыч, а Куратор строго заявил:

— Мы будем за вами смотреть, товарищ Марков. Внимательно смотреть.

— Это сколько угодно, — нахально, тогда он уже мог себе это позволить, заявил Аркадий.

…Незадолго до смерти народной артистки Советского Союза Тамары Ханум здание консерватории было переименовано. «Выяснилось», что существует такой закон, в соответствии с которым нельзя присваивать государственным учреждениям имена живущих. Старая артистка тяжело переживала это решение. Как знать, может, из-за этого она и из жизни ушла раньше…

***

…Зайдя в деканат, Аркадий отдал больничный лист, который ему выдали после выписки из травматологии, сказал, что хочет написать заявление об отчислении. Декан внимательно его выслушал и посоветовал не торопиться.

— Напишите пока заявление о предоставлении вам академического отпуска. А там видно будет, — и на прощанье сказал проникновенно: — Аркадий, поверьте, мне очень, очень жаль, что так все получилось.

***

Через пару дней к нему домой пришла Рая Могилевская.

— Какого черта ты поперся к этому Тюрину, — с порога набросилась она на Аркадия, потом, поостыв, призналась: — Впрочем, это ничего не изменило. Он о тебе и слышать не желает, сразу орать начинает.

— Но почему, Рая? Я ничего не пойму. Ты же сама мне говорила, что этих торгашей всех разогнали и посадить хотят. А Тюрин говорит, что факты не подтвердились.

— Подтвердились, еще как подтвердились, в этом-то вся проблема. Дело в том, что заместителем в главном управлении всех строительных ОРСов работал какой-то близкий родственник Тюрина, то ли брат его жены, то ли родной племянник, черт их разберет. И вот теперь наш главнюк жопу рвет, хочет доказать, что факты твоей статьи были искажены.

— Но разве так можно?

— Эх, ты, святая наивность! Помнишь, ты еще совсем мальчишкой был, когда я тебя предупреждала — сто раз подумай, прежде чем связываться с журналистикой. Мы же все — проститутки, все до единого.