Закон подлецов

Олег Александрович Якубов, 2023

…Перед внутренним взором за мгновение промелькнули все эти страшные годы, тюрьма, допросы, оскорбления, унизительный домашний арест и ложь, беспрестанная ложь и клевета, которыми ее опутывали.Новый роман Олега Якубова – это остросюжетное произведение, рассказывающее о том, как ни в чем не повинную женщину, мать троих малолетних детей, заточили в тюрьму. Беспощадная коррупционная машина, пышно именующая себя правоохранительной системой, сводя счеты с процветающим бизнесменом, выбрала мишенью для своего кощунственного замысла, его дочь…

Глава четвертая

…Это каменное здание было построено в Макарьевске еще в середине девятнадцатого века. Размещались здесь казначейство и управа, верхний этаж занимало полицейское управление. А в самом нижнем пять комнат оборудовали под тюремные камеры — городским преступникам, по тем временам, пяти камер вполне хватало. В суровом сорок первом фашисты, захватившие город, разместили здесь свою управу, однако ненадолго, вышибла их Красная армия. И уже в сорок втором нарком НКВД СССР Лаврентий Берия своим приказом повелел создать в крепком трехэтажном каменном здании тюрьму.

За полтораста лет здание внутри обветшало изрядно, но пенитенциарная система в России всегда влачила нищенское существование. Во времена единого и нерушимого Союза умудрялись кормить заключенных на тридцать копеек в сутки, что уж тут говорить о ремонте тюрем… Полы и перекрытия давно прогнили, огромадные крысы, как говорится, пешком ходили не только по вечно сырому подвалу, но и по первому этажу. Когда Саша их увидела, она чуть сознания не лишилась, так боялась этих мерзких тварей. Увидев, как побледнела новая подруга, Василиса шепнула ей на ухо: «Не дрейфь, не такого еще здесь увидишь». Что и говорить — «обнадежила».

Привезли их сюда в одном автозаке. Когда Василиса узнала, в какое СИЗО отправляют Лисину, то обрадовалась так непосредственно, как ребенок.

— Ну, надо же! — восклицала она в таком восторге, будто нежданный щедрый подарок получила. — Я же тоже там «загораю». Приедем, поговорю с кем надо, чтобы тебя в мою «хату» определили. Мое слово не последнее. Будешь за мной как за каменной стеной. Я свою «хату» во как держу, — и Василиса сжала кулак. — В обиду тебя не дам, никто даже посмотреть косо не посмеет.

«Надо же, как приспосабливается человек к любым условиям, даже к таким невыносимым, как тюрьма, — подумалось Саше. — Вот они с Василисой знакомы меньше трех дней, а та уже счастлива, что они окажутся в одной, подумать только(!), камере. Да и сама Саша, признаться, тоже рада, что рядом будет хоть один знакомый человек, если вообще можно чему-то радоваться в ее обстоятельствах».

— Руки за спину, построиться в очередь! — скомандовал зычный голос.

Все вновь прибывшие построились в коридоре, заходили в какую-то дверь, выходили, видимо, из другого выхода, в коридор больше никто не возвращался. Подошла Сашина очередь. Маленькая мрачная комната была пустой, в стене — квадратное окно с широкой доской, как окно раздачи. Из смежного помещения раздался голос: «Руку на подставку и кулаком поработай». Саша подошла, заглянула в окно, увидела за стенкой медсестру в белом халате. Та готовила шприц. Протянула руку, сестра сноровисто взяла кровь из вены. Охранница вывела ее в другое помещение, где Саше всучили картонку с многозначным номером, ее надо было держать в руках, чтобы видно было в объектив, сфотографировали в анфас и профиль. Потом взяли отпечатки пальцев. Никаких компьютеров, как при сдаче отпечатков на биометрический загранпаспорт, здесь и в помине не было. Пальцы густо замазали черной мастикой, откатали на бумаге, потом всучили грязную, всю в разводах от чернил, тряпку, осклизлый продолговатый кусочек хозяйственного мыла. Содрогаясь от омерзения, она вымыла руки над проржавевшей раковиной.

Следующий кабинет — психолог. Записали ее анкетные данные, вручили распечатанный на нескольких страницах «психологический тест». И только после всех этих «оформлений» отправили наконец в камеру.

Переступив порог, Саша огляделась, в надежде увидеть Василису, но той здесь не оказалось.

— Кто будешь? — спокойно, пожалуй, даже доброжелательно спросила, подойдя к ней, средних лет женщина, одетая в добротный спортивный костюм.

Еще в изоляторе временного содержания Дунаева начала наставлять Сашу, как входить в «хату», как здороваться, вести себя. Но потом махнула рукой: «А, ладно, ты девка умная, на месте разберешься, все равно рядом будем, чего тебе мозги забивать». Вспомнив наставления, Саша поздоровалась, назвала себя.

— А я — Алла, — представилась в свою очередь женщина. — Держу эту «хату», ну в общем — смотрящая. — Проходи вон туда, — и она кивнула на свободную двухярусную кровать. — Твоя шконка транзитная, — и, увидев Сашино недоумение, пояснила: — Здесь в женских камерах по три двухярусные шконки, для тех, кто постоянно в этой «хате». А есть те, кто здесь временно, транзитники, ну, это которые на ночь или на пару дней. Их потом либо в другую камеру переводят, либо вообще в другое СИЗО.

— А почему меня сюда транзитом? — машинально поинтересовалась Саша.

— Кто ж тебе, девонька, скажет? — усмехнулась Алла. — Да ты не парься, нечего заранее голову ломать, отдохни лучше, чайку вот сейчас попьем, с дороги-то оголодала…

И чай у нее был отменный, и конфеты, и сигареты Алла курила дорогие, ароматизированные. Но в тот вечер, ее первый вечер в следственном изоляторе, Саша еще не могла по достоинству оценить всего этого великолепия и восприняла как должное и ароматный чай, и шоколадные конфеты, и баранки-прянички.

За чаем они разговорились. Саша поведала свою невеселую историю.

— Сто пятьдесят девятая почти всегда — заказуха, — произнесла Алла то, что уже услышала Саша от Василисы несколько дней назад. — А судя по твоему рассказу, так и сомневаться не в чем. Да на тебя достаточно только глянуть, чтобы понять: самое большое преступление в твоей жизни — это в три годика взятая дома без спросу конфетку. Кто-то на тебя зуб имеет. Думай. Я вот, например, додумалась, хотя мне проку от этого немного.

Алла легко поднялась из-за стола, прошлась из одного угла камеры в другой, снова присела: — Вот ты сейчас на меня смотрела и думала: чего это она ходит? А я не хожу, я сижу. Потому что мы — ни в чем не виновные, но — в тюрьме.

***

…Когда у Бориса Зверева родилась дочка, он решил назвать ее Аллой, чтобы, значит, полной тезкой была знаменитой певице. Как ухмылку судьбы, не иначе, можно воспринимать то, что природа начисто лишила Аллу Борисовну Звереву не только голоса, но и музыкального слуха, щедро одарив девочку, видимо, в знак компенсации, другими способностями, в частности математическими. Окончив школу с золотой медалью, а потом и МГУ с красным дипломом, Алла особого применения своим способностям найти так и не сумела и работала в обычной муниципальной школе «математичкой». Родители ушли из жизни в один год, оставив дочери в наследство кооперативную «трешку» в пятиэтажном доме без лифта на Преображенке и, к ее вящему удивлению, довольно кругленькую сумму денег.

Как-то, недалеко от школы, где она работала, Зверева увидела враз появившийся, обнесенный забором котлован и огромный рекламный щит, оповещающий, что всяк желающий может через два года стать обладателем роскошной квартиры в строящемся здесь элитном доме. По указанному тут же телефону Алла Борисовна позвонила, скорее из любопытства, нежели с какой-либо конкретной целью. Выяснилось, что для первого взноса денег, оставленных ей родителями, хватает, даже с избытком. «А почему бы не пожить по-человечески? — подумалось Алле. — Сколько ей еще таскаться пешком на пятый этаж по этим навечно пропахшим кошачьей мочой лестницам. А «трешку» можно будет потом продать и этими деньгами погасить остальную сумму, чтобы не брать в банке кабальную ипотеку. Она быстренько все посчитала, побывала в строительной компании и, все там как следует выяснив, убедилась в том, что план ее вполне даже реален и осуществим.

Когда Алла Борисовна пришла получать ключи от новой квартиры, в офисе застройщика ей предложили… квартиру продать, а цену назвали такую, что дух захватывало. «И покупатель уже есть», — тоном искусительницы проворковала женщина, обвешанная бриллиантами, как новогодняя елка игрушками. Рядом с ней и впрямь топтался коренастый, заросший черной щетиной мужчина — таких теперь на московских рынках было полным-полно.

— А мы новый дом начинаем строить. Вам же есть где жить, вот в новую квартиру и вложитесь, дело-то прибыльное, — посоветовала ей «бриллиантовая».

Дело действительно оказалось прибыльным. Тем более что Алла могла теперь себе позволить «на стадии котлована» купить в строящемся доме уже не одну, а две квартиры. В меньшую, двухкомнатную, через три года въехала сама, большую снова продала и снова вложила деньги в строительство.

Новому делу Алла Зверева отдалась истово. Прежде всего посоветовалась с опытным юристом и выяснила, что ничего противозаконного в ее деятельности нет. Только после этого оставила работу в опостылевшей школе. Вскоре она стала своей во всех крупных жилищных строительных компаниях; не заглядывая в компьютер, могла по памяти назвать все жилые новостройки Москвы, толково рассказать о планировке квартир, стала разбираться в качестве стройматериалов, жилищном и ландшафтном дизайне.

Так продолжалось больше десяти лет, до тех пор, пока не состоялся тот памятный для Зверевой разговор с одной из покупательниц. По ее просьбе встретились они в кафе. После первых фраз о несносных капризах погоды покупательница сразу перешла к делу.

— Поскольку я теперь ваша постоянная покупательница, не могу ли я рассчитывать на какую-нибудь скидку?

— Вот как? — удивилась Алла Борисовна. — Я вас вижу впервые…

— Две предыдущие квартиры, — и та назвала адреса, — оформляли мои родственники, но деньги платила я. А вот теперь решила с вами познакомиться. Может, мы и полезными сможем быть друг другу.

— Эта вряд ли, — сказала как отрезала Зверева, назойливость и вместе с тем наглая напористость собеседницы была ей не по душе. — Что же касается скидки, можем обсудить.

— Ну что ж, как угодно, — недовольно поджала губы покупательница. — А скидку я хочу, ну скажем, пятьдесят процентов.

— Вот так, ни больше, ни меньше, сразу пятьдесят процентов? — иронично переспросила Алла.

— Ну отчего же? — невозмутимо откликнулась покупательница. — Меньше — никак, а больше — пожалуйста.

— Мы зря теряем время, — холодно ответила Зверева.

— Как знать, как знать, только учтите, уважаемая Алла Борисовна, если мы не найдем с вами общего языка, то я сообщу о вашей деятельности куда следует.

Не отвечая, Алла поднялась из-за стола, разыскала официантку, заплатила за свой кофе и направилась к выходу.

— Алла Борисовна, мой телефон у вас есть. Жду звоночка, но не позже чем через три дня, — услышала она вслед.

Ее арестовали через три месяца, когда о идиотской, так ей казалось, выходке шантажистки она и думать перестала.

— Так что же они вам предъявляют? — удивилась Саша. — Вы же сами говорите, что все свои действия с юристами согласовывали и ничего противозаконного в них нет.

— Предъявляют мне ту же статью, что и тебе, то бишь, 159-ю, мошенничество, причем «вешают» на меня свою любимую четвертую часть — преступление в группе. Говорят, быть такого не может, чтобы ты свои аферы в одиночку проделывала. Была группа, и мы это докажем.

— А почему вы говорите, что четвертая часть у них любимая?

— Так за нее срок больше, — ответила Алла.

— Как же так? — все еще не веря, что такое может быть, произнесла Александра, забыв в тот момент, что и сама, никогда и ничего не то что незаконного, но даже и просто предосудительно не совершившая, тоже оказалась за тюремной решеткой по чьей-то злой воле.

***

— Ну вот что, Шурочка, — Саша аж вздрогнула, услышав такое обращение: Шурочкой ее в семье называл только отец. — Ты меньше о чужих бедах думай, тебе о себе позаботиться надо. Давай-ка спать укладывайся, подъем завтра в шесть, и день тебе предстоит нелегкий.

— Да мне еще психологический тест заполнить надо, предупредили, чтобы к утру было готово.

— А, ну ладно, давай по-быстрому заполним, помогу тебе.

Вопросы теста были вроде и простенькие, но с явным подтекстом. Только вот с каким именно подтекстом, Саша, измученная и уставшая, сразу понять не могла. Впрочем, ее уже многоопытная соседка моментально внесла ясность.

— Ты хоть отдаленное представление о психологии имеешь? — спросила она Сашу.

— Я училась психологии.

— Ну, тогда сейчас все поймешь. Этот тест не что иное, как допрос, даже можно сказать — психологический обыск. Вот, к примеру, вопросы: «кто главный человек в вашей жизни?», «кому вы больше всего доверяете?», «ваши страхи?», ну и подобные — вроде бы вопросы, а на самом деле ловушки. Следователю на эти вопросы мало кто отвечать захочет, а на вопросы теста многие как на игру реагируют и катают от души. А психологическое состояние зэков тоже не последнюю роль играет. Каков характер — спокойный или агрессивный, есть ли склонность к суициду и прочее. Если двумя словами, то выясняют эмоциональную стабильность человека. После заполнения эти анкеты маркируют тремя цветами: зеленым, желтым и оранжевым. Зеленый — психологически устойчив, желтый — среднее состояние, оранжевый — опасный для общества и для себя.

***

В шесть часов утра, как обычно в СИЗО, прозвучала команда «подъем». Женщин, кроме дежурной по камере, вывели «на коридор». Охранницы камеру обыскали. Забрав у Александры заполненные листочки теста, ей разрешили вернуться в камеру. Едва закончили завтрак, Саша так и не смогла себя заставить прикоснуться к этой мерзости, ее вызвали: «Лисина, с вещами на выход». Екнуло сердечко, неужели сейчас закончатся все мучения и ее отпустят домой, к детям. Но, как выяснилось, просто перевели в другую камеру.

Она оказалась точно в такой же «хате» — метров двенадцать, не больше, каменные стены сплошь покрыты плесенью, койки-шконки в два этажа. Накурено, хоть топор вешай. К ней вразвалочку приблизилась плотная, средних лет женщина с копной густых и кудрявых иссиня-черных волос.

Новичков, особенно переведенных из другой «хаты», здесь встречали настороженно, опасаясь стукачей и провокаторов. Узнав, кто такая новенькая, черноволосая и себя назвала — Надька-цыганка. И тут же объявила:

— Раз ты у нас новенькая, то сегодня без очереди дежурить будешь, такой порядок. Бери давай тряпку и — за уборку, да мой как следует, — и она, как чему-то очень веселому, оглушительно расхохоталась.

«Нелегко тебе здесь будет. Ты девочка домашняя, образованная, привыкла совсем к другой жизни. Но надо выживать, а поэтому стисни зубы и терпи. Запомни главное — живи жизнью камеры, иначе затопчут, — вспомнила Саша вчерашние наставления Аллы Борисовны. — Унижать себя не позволяй, но и гонор без нужды не проявляй». Поняв, что ей сейчас устраивают проверку, Саша улыбнулась, открыто и спокойно произнесла:

— Раз такой порядок, значит порядок для всех. В чужой монастырь со своим уставом не лезут, да я и не собираюсь. Где тут у вас тряпки?

Засучив рукава, она взялась за дело. Тщательно протерла повсюду пыль, приступила к мытью полов. Уже через полчаса сколиоз подал первый сигнал, с каждой минутой боль только усиливалась. А предстояло еще самое для нее трудное — вымыть полы под кроватями. Поняв, что изогнуться таким образом она просто не сумеет, больная спина не позволит, Саша придумала выход из положения. Она расстелила на полу перед кроватями несколько газет, осторожненько, хотя каждое движение давалось невероятными усилиями, с выступившими на глазах от боли слезами распласталась на этих газетах с мокрой тряпкой на вытянутых руках.

— Стоп! — раздался громкий окрик Надьки-цыганки. — Так дело не пойдет. Что мы, девки, не люди, что ли? Видно же, что девчонка не придуривается. Оставь, Сашка, тряпку, без тебя домоем.

Саше припомнилось, как когда-то отец рассказывал: «Цыгане — люди очень интересные, своеобразные. Каждого нового человека они себе рисуют в черных красках, а потом, когда узнают поближе, начинают белых красок добавлять». Она еще совсем маленькая была, когда это слышала, а надо же, запомнила дословно.

***

Вечером отворилась дверь камеры и конвойная впустила в «хату»… Василису Дунаеву собственной персоной. Увидев Сашу, она обрадовано бросилась к ней. Девушки обнялись так, словно близкие подруги, не видевшиеся много лет и истосковавшиеся друг по другу.

Василиса поведала, что когда их вместе привез сюда автозак, то выяснилось, что в суде ей не выдали какую-то сопроводительную бумагу, без которой тюрьма принять ее ну никак не могла. Пришлось отправляться в обратный путь, получать эту чертову сопроводиловку, снова трястись чуть не двести километров от Москвы до Макарьевска. Рассказывая свою эпопею, Василиса что-то, не прерываясь, мастерила. Изготовив какую-то мудреную спираль, она приготовила в чайнике сосиски (и откуда они только взялись?!), и были они, после невыносимо вонючей тюремной баланды, такими вкусными, что Саше казалось — ничего вкуснее она в жизни не ела.