Путешествие само по себе

Олег Артюхов, 2023

Так ли уж хорошо мы знаем себя? И где истинно находится моё «Я»? Руки, ноги, голова – это моё, но не «Я». А где? Порой задумавшись над этим, вдруг осознаёшь бесконечность внутреннего пространства и начинаешь догадываться, что «Я» живёт где-то там в его неизвестной глубине. Вместе с тем многие скажут: «На кой тебе вся эта заумь? Живи и радуйся!». И они совершенно правы, но проблема в том, что, совершая поступки, человек не только поднимается над собой, но и невольно познаёт глубины своего внутреннего мира.

Глава 1

И сказал он: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся…».

Поистине только униженные и пострадавшие искренне желают избавиться от своих бед, ибо исполнены желанием перемен.

Эта странная история случилась позапрошлым летом. То майское утро могло бы быть добрым, если бы не звонок приятеля:

— Привет. Разбудил? Вроде ты вчера не дежурил?

— Угу, что надо? — пробурчал я. Не подумайте, что хамский ответ связан с моей тупорылостью и бескультурьем. Просто, когда меня внезапно и не вовремя будят, я мало что соображаю и могу даже матюгом запулить. Тем более, если после суточного дежурства удалось поспать едва час.

— Дело есть. Нужно пообщаться.

— Общайся.

— Не по телефону. Это срочно.

— Когда, где?

— Давай у меня в офисе через пару часов.

— Ладно. Конец связи. — Я вырубил мобильник и выдал короткий загиб. Стало легче.

Волей-неволей пришлось проснуться и начать приводить себя в порядок, дабы приобрести нормальный человеческий вид. Холодный душ и крепкий чай вернули мне более-менее приличное самочувствие, хотя на дне души остался противный осадок.

Пока я приходил в адекватное состояние, имеет смысл коротко рассказать о себе. Двадцать девять зим назад родители нарекли меня Артуром. Как выяснилось, у разных народов сие имя означало много чего: и «могучий бык», и «воин», и «посланный богом», и «свет истины». Мне, сказать по правде, это было фиолетово. Имя, как имя. Тем более, что близкие называли меня кто во что горазд: родители — Артюшей, бабуся — Атей, друзья — Туром.

Жизнь распорядилась так, что в положенное время, как все нормальные мужики, я надел берцы и камуфляж и принял воинскую присягу. Не смотря на повальное увлечение в те годы увиливанием от армии всякими изощрёнными способами, мои интеллигентные предки не стали меня отговаривать и благословили на ратный труд. Два года срочной службы в Таманской дивизии вбили в меня кучу навыков и рефлексов. Недаром кое-кто из знатоков говорил, что служба в Тамани намного тяжелее службы в дисбате. По этому поводу ничего сказать не могу, не имел «удовольствия» сравнить, но за эти 730 дней пролил не один десяток ведёр пота и… немного крови, поскольку успел пострелять в одной из бывших братских республик.

Потом был медицинский институт, после окончания которого я стал Артуром Романовичем Платоновым. Отбатрачив три года по распределению, я наивно сунулся на специализацию и получил полный и окончательный облом по причине наличия у всемогущих медицинских чиновников немалого числа родственников, знакомых и нужных людей.

Сопоставив причины и следствия, я правильно объяснил для себя ситуацию, наплевал на неудачу и устроился на детскую неотложку, чтобы иметь побольше свободного времени для подготовки к совершению ещё одной попытки пробиться в специалитет. Я был почти уверен в её бесполезности, но из природной упрямости решил попытаться.

Место моей работы находилось в старинном здании, построенном давным-давно в псевдорусском стиле. И выглядело это сооружение среди высоких домов сталинской постройки, как чёрная ворона среди стаи белых голубей. В целом это чудо архитектурной мысли смотрелось более чем экзотично. Со стороны проспекта вход на территорию представлял собой кирпичную вычурную арку, от которой вдоль улицы тянулась кованая ограда. Между ней и самим зданием тоскливо темнел толстыми стволами и голой землёй небольшой заброшенный палисад. На задворках здания притулился двухэтажный скромный кирпичный корпус без архитектурных изысков, в котором по слухам находился филиал городского архива. На заднем дворе территорию ограничивали затянутые землёй и заросшие травой бугры битого кирпича, когда-то бывшие какой-то постройкой.

В покрытом асфальтом чистом дворе стояли три белых волги-«сарая» с крестами, и неподалёку лениво махал метлой старик-дворник.

Внутри здание выглядело не менее экзотично. Основной корпус, в котором размещалась детская поликлиника, отличался монументальностью, запредельной высотой потолков и широкой лестницей со стёртыми мраморными ступенями, ведущими на второй этаж. Короткий проход вёл в придел, в центре которого находился большой круглый зал с тремя дверями, ведущими в служебные помещения и четвёртой, выходящей во двор. По всем приметам в этом приделе раньше находилась церковь, а сейчас по вторникам начальство проводило моральную порку провинившихся сотрудников, в просторечье называемую пятиминуткой. Что касается дверей, то ближняя к выходу во двор вела в маленькую комнатушку, где обитали водители. За следующей дверью находился рентген. А за последней обитала та самая неотложка: диспетчерская и комната врачей. Не смотря на попытки администрации максимально осовременить внутреннее пространство учреждения, сделать это не удалось, старина лезла в глаза со всех углов. Сначала я ходил по поликлинике, как по музею, потом привык.

Работа на неотложке меня вполне устраивала. Сутки через трое — замечательный режим. Появилось много свободного времени, которое я знал чем занять. И, чтобы закрыть тему моей непутёвой личной жизни, скажу, что накануне перехода на новую работу я пережил неприятный развод по причине…, но это уже вас не касается.

И вот тут нужно сказать о том самом достатке свободного времени. Дело в том, что использовал я его не только для повышением профессионального уровня, но и… для занятия физикой. Да, да, вы не ослышались, именно физикой. И не просто физикой, а теорией полей. Вы спросите: с какого перепугу практикующий врач вдруг увлёкся весьма далёкой от медицины областью знаний? Скажу честно: это произошло случайно, и всё из-за моей настырной натуры. Всю свою жизнь, столкнувшись с неудобным или неразрешимым вопросом, я всегда пытаюсь докопаться до сути, или, в крайнем случае, найти непротиворечивое логическое объяснение.

Однажды, прочитав в популярном журнале, что фотон — это одновременно и волна, и частица, я возмутился отсутствию здравого смысла в этом утверждении, ещё больше возмутился трусостью физиков, смиренно принявших этот бред за основу. Для себя я сразу напрочь отверг этот постулат, как попахивающий шизофренией, и начал искать объяснение. Чуть голову не сломал, но, не смейтесь, во сне нашёл ответ: фотон — это пара частиц, существующая только в движении, когда одна из них перемещается по прямой, а другая вращается вокруг неё и описывает в движении спираль, а в боковой проекции — синусоиду. Вот вам и волна и частица.

Не вдаваясь в подробности, скажу, что зацепившись за эту гипотезу, я неожиданно для себя смог объяснить многие природные феномены, в том числе и некоторые феномены физиологии живых организмов. Тут и наметился мостик от физики к медицине. В конце концов, для себя я объяснил механизм мгновенного ответа живых клеток на внешние раздражители. В результате обнаружился принцип работы клеточного колебательного контура, или сокращённо ККК. Что это такое? Это приёмник-передатчик живых клеток. Дальше забивать вам голову не стану, и так уже перебор. Одним словом, все мои соображалки превратились в некое подобие теории.

Зачем я вам всё это рассказал? А потому, что именно по этому поводу и позвонил мне приятель, иху его мамбу!

Ровно в полдень я поднялся в офис Валентина Абрамовича Баркина, бывшего моего знакомого. Почему бывшего? А вот сейчас и узнаете.

— Артур, ради бога, прости подлеца, — вечно самодовольная круглая физиономия отражала гремучую смесь эмоций от лёгкого страха до лживой учтивости.

— Короче, — я хотел побыстрее закончить этот неприятный мне сеанс общения, не испытывая никакого желания играть в лживые расшаркивания и никчемную болтовню, положенные по неписанному этикету.

Пока приятель шарил в столе и доставал початую бутылку виски и пару стаканов, я осмотрел рабочий кабинет, который апологеты западных ценностей с трепетным придыханием называют офисом. Это была обычная комната в институтской лаборатории, занимающейся медицинской биологией, вернее биофизикой. А Валентин там числился научным сотрудником.

— Давай, Артур, по стопарику дёрнем, как раньше в студенческой общаге, — слащавый тон собеседника заставил насторожиться, поскольку в прежние времена мы не шибко тесно общались, в моих друзьях и собутыльниках он не числился, да и на его работе я бывал всего раза три исключительно по делу.

— За рулём, — отрицательно махнул я рукой и выжидательно посмотрел на него. А он повертел стакан с желтоватой жижей и отставил в сторону.

— Тут вот какое дело…, — он замолчал, потёр пальцами лоб и продолжил, — я тут отправил материалы на соискание госпремии…

— Поздравляю, а я тут при чём? — уставился я на него не понимая причин этого разговора.

— Ты давеча бумаги приносил для экспертной оценки…

Действительно, с полгода назад я с ним созвонился и принёс свои соображения в лабораторию для проверки теорией и практикой. Из мутного тумана непонимания начала проявляться догадка, а Валентин продолжил:

–…Тема отправленной на соискание работы: клеточные колебательные контуры, как основа функционирования живых организмов.

— Что?!! — Превратившаяся в факт догадка обрушилась на меня потрясением. Этот пи… нехороший человек, походя, незатейливо сграбастал приглянувшийся ему материал, нагло и откровенно меня обокрал, и теперь, как культурный и вежливый человек, мне об этом сообщил. От ярости я чуть не потерял самообладание и зашарил глазами по столу в поисках чего-нибудь потяжелее, чтобы метнуть в этого ворюгу. Скажу прямо, по жизни я человек азартный и не амбициозный, поэтому мои идеи и открытия не имели ни малейшего отношения к шкурному меркантильному интересу. Во всяком случае, пока. Думать не думал о какой-то славе, или широкой известности в узких кругах, но у меня были и оставались планы по дальнейшему развития этой темы и её практического применения!

— Артур, прошу, не горячись. Я всё объясню. Ну, хочешь, сделаю тебя соавтором? А давай я тебе заплачу. Скажи сколько ты хочешь? — тараторил он, одновременно нажимая кнопку вызова охраны, и смахивая со стола стаканы и пузырь с виски.

— Сука ты, Валя, Иуда поганый. Да, пошёл ты, — от бессилия и невозможности что-то исправить я крепко выругался и вышел, шарахнув дверью.

Домой я притащился только вечером, бездумно намотав по улицам Москвы сотню километров и настоявшись на смотровой площадке Воробьёвых гор. На кухне открыл холодильник, взял бутылку водки, прочитал этикетку, поморщился и поставил обратно. Не вариант. Не хочу.

К ночи вернулась способность соображать, и я начал размышлять. Меня обокрали, но имеет ли смысл терзаться, обвинять и кому-то что-то доказывать? Нет, не имеет. Фарш обратно не прокрутишь. Этот пи… нехороший человек быстро сообразил, что имеет дело с непуганым лохом ушастым, у которого можно легко и безнаказанно из-под носа стянуть лакомый кусок. Но он вряд ли осознал и осознает глубинный смысл моих открытий. Он спёр и обыграл известные данные, основу, принцип, а я пойду дальше. Идей пруд пруди, и теперь я начну отливать их в металле. К моему удивлению, накатившее эмоциональное опустошение ночью обернулось просветлением мозгов, и к утру я точно знал, как применить мои идеи на практике.

Сам я абсолютный ноль в электронике и технике. И, если нужно что-то сломать или испортить, нужно смело звать меня, сломаю и испорчу из самых лучших побуждений. Слава богу, на этот счёт у меня имелась шикарная палочка-выручалочка, и на другой день я созвонился со своим школьным другом и уникальным мастером-электронщиком и вообще мастером на все руки Сергеем и договорился о встрече. Сначала он долго не мог понять, что я от него хочу, потом прочитал мои записи, выслушал, врубился, а определённая сумма быстро включила у него творческий резерв. Собственно говоря, с меня денег за работу он бы нипочём не взял, но что-то посчитав и прикинув на бумаге он сказал, что потребуются несколько дорогостоящих элементов, и потому, спасаясь от угрызений совести, я с лёгким сердцем выложил нужную сумму. Он недовольно поморщился, ещё что-то посчитал и обещал выполнить заказ дней через десять.

Следующее дежурство выпало на воскресенье. Погода наладилась, значительно потеплело, пробилось солнышко. Уставшая весна собиралась уступить место лету. Во дворе неотложки, издали я увидел фигуру нашего дворника. Почему-то старик всегда привлекал моё внимание, толи невероятно густой и кудрявой шевелюрой и такой же бородой, толи глубокими и внимательными глазами. Когда бы я здесь ни появлялся, от темна до темна он находился либо во дворе, либо в палисаде, что-то делал, убирал, благоустраивал. Обычно, не имея повода для разговора, я вежливо здоровался и спешил мимо, а на этот раз меня будто кто-то под руку толкнул, и я направился прямиком к старику. Он стоял посреди двора, опираясь на метлу, и спокойно глядел на меня, явно поджидая.

— Доброе утро.

— Здравствуйте, Артур Романович, — ответил дед и слегка улыбнулся.

— Вы меня знаете?

— Наслышан.

— Простите, но мне неудобно общаться, не зная, к кому обращаюсь.

— Симеон Ионович Вифсаидов, честь имею, — представился старик, выпрямился, по-белогвардейски кивнул головой и вопросительно стрельнул глазами, мол «чем могу?».

— Симеон Ионович, вот уж который день голову ломаю, почему вы трудитесь и днём и ночью и в любую погоду?

— Работа такая. Должен же кто-то порядок на земле наводить. Вот и стараюсь, а то начальство расстроится, — дед вздохнул и снова опёрся о ручку метлы.

— Судя по имени, вы не здешний.

— Да, не россиянин. Вас это смущает? — ухмыльнулся старик.

— Нисколько. Я о другом: может быть вам жить негде? Или трудности какие? Или помочь чем-то нужно?

— Благодарю, всё нормально. Просто я по-стариковски страдаю бессонницей и желанием что-то делать. А сделать хочется побольше. Я, как у вас говорят, типичный трудоголик. Что касается дома, то устроен я неплохо. А за заботу, спасибо.

— Простите, Симеон Ионович, сейчас тороплюсь дежурство принимать, а вы заходите через часок. Чайку попьём. Отдохнёте. Успеете ещё метлой намахаться.

— Благодарю, мой юный друг, непременно зайду. Давненько я не бывал в этом доме.

— Как же так? Вы же здесь днюете и ночуете, и не заходите.

— Никто не приглашает. Последний раз бывал в этой богадельне лет восемьдесят тому назад. Да… восемьдесят два. — Он покачал головой и хмыкнул.

Как и в любое иное солнечное и теплое майское воскресенье дети предпочитают не болеть, и потому телефон скромно молчал. Я переоделся, поговорил с уходящим врачом, принял и проверил укладку, потрепался с диспетчером и водителем, поставил чайник и задумался. Всё-таки непонятный этот дед Симеон Ионович. На вид ему от силы шестидесят, а говорит, будто бывал здесь так давно, что и представить трудно. Странно.

— Можно войти? — спросил из-за дверей знакомый голос.

— Входите, Симеон Ионович.

Старик зашёл, осмотрелся и положил на стол три тульских пряника. Я улыбнулся и позвал диспетчера и водителя. Мы расселись и начали прихлёбывать ароматный чаёк. Слово за слово разговор зашёл об истории этого здания. Симеон Ионович отложил чашку и начал рассказ:

— На этом месте в незапамятные времена стояло капище сначала угорских, а потом и славянских богов. Потом поблизости появился скит отшельника, а в христианские времена люди поставили тут часовню и потом деревянную церковь во имя Троицы. Однако время и жестокость завоевателей не щадили её. Да, что говорить, людей в те времена губили во множестве, не то что строения. Церковь грабили и разрушали, она не раз горела, но московские люди её неизменно восстанавливали на одном и том же месте. Последний раз она сгорела в пожаре 1812 года. После нашествия французов город отстроили заново, а этот участок земли приобрёл известный архитектор Осип Бовэ и на месте пожарища построил большой дом, который в 1853 году его наследники продали княгине Черкасской, вдове героя войны. С благословения патриарха Филарета княгиня устроила тут приют для пожилых неимущих вдов. После её кончины богадельню опекал купец Спиридонов, открывший здесь ремесленную школу для девочек. А его вдова пристроила к дому церковь Троицы Животворящей. В 1893 году дом основательно перестроили, расширили и открыли в нём приют для неизлечимых больных. В 1917 году Троицкую церковь разорили большевики, священника расстреляли, и по слухам, перебили всех немощных и всех обитателей. Пять лет дом и церковь пустовали и только в 1922 в заброшенной богадельне открыли дом матери и ребёнка имени Крупской, а в 1929 году организовали амбулаторию имени Лесгафта. Нынешняя детская поликлиника и неотложка существуют здесь с 1950 года. Вот такая история этого, смею вас уверить, непростого места. Очень непростого.

— Симеон Ионович, а откуда вы всё это знаете? — подал голос водитель Пал Палыч.

— Да знаю уж. И много ещё чего. Благодарствую за чаёк и приют.

— Заходите ещё, не стесняйтесь, — мне почему-то очень захотелось уточнить, что значила его предпоследняя фраза.

Дежурство закончилось штатно. Правда, утром меня позабавил водитель Пал Палыч. Собираюсь домой и поневоле слушаю его разговор с женой по городскому телефону:

— Доброе утро, любимая… Как спала, счастье моё?.. Конечно… Непременно… Ах, ты моя ненаглядная… Да, кстати, там у меня на полочке кое-что припасено. Приеду, отведаем… Что?! Как это выжрали?!! Ахты, дрянь поганая! Убью, зараза облезлая!!

Я чуть со стула не упал от хохота. Во дворе я издалека махнул рукой старику-дворнику, прощаясь до следующего раза.

Как и обещал, Сергей исполнил заказ, но смотрел на меня как-то странно и подозрительно.

— Артур, ты чего тут наворотил? Объясни, будь добр, что это такое? Сделать то я сделал, все контуры рассчитал и отладил, но так и не понял что, а это напрягает.

— Серёга, не парься, — старался я соскочить со скользкой темы, — считай это моей причудой. Собрал по техзаданию, ну, и молоток. Держи компенсацию. — Я не стал ему объяснять, что выходной соленоид я заказал в другом месте. Если хотите, считайте меня параноиком.

На другой день я присоединил недостающие компоненты в удлинённом корпусе, похожим на большой китайский фонарь. Вот теперь пришло время объяснить, что в руках я держал генератор тех самых альтернативных излучений и частот, на которые непосредственно реагируют живые клетки. Он позволял принудительно влиять на самые разные функции в организме. Не понятно? Скажу проще: лекарство и оружие в одном флаконе! Спросите, зачем он мне? Так лекарство же, а я лекарь. Что касается оружия, то пусть тоже будет. Жизнь она такая разнообразная.

Очередное дежурство преподнесло сюрприз. День и вечер отработал. Ночь началась спокойно, и можно было бы слегка отдохнуть, но какое-то неясное ощущение царапало подсознание. Я вышел в пустой гулкий зал и огляделся, в который раз обводя взглядом его причудливую архитектуру. Присел на крайнее кресло, посмотрел вниз на выложенный плитами пол, и взгляд зацепился за покрашенный в цвет пола квадратный люк из толстого чуть рифлёного металла с двумя небольшими отверстиями. Интересно, зачем он здесь, и почему расположен точно в центре зала?

— Кх-м.

Я оглянулся. Возле входа стоял старик Симеон Ионович. Как и когда он вошёл, я даже не понял.

— Доброй ночи, Артур Романович.

— Рад вас видеть, Симеон Ионович. Что-то вас сегодня видно не было.

— Дела неотложные образовались, — развёл он руками. — А вы, я смотрю, люком в полу заинтересовались.

— Да, так, любопытствую без всякого умысла.

— И зря. Смысл в этом люке есть и немалый. Под ним колодец, который ведёт в подземное помещение. Коммунальщики туда нос не суют, поскольку авторитетная комиссия сделала заключение, что там по неизвестной причине скапливается радон. Если вы помните, то это радиоактивный инертный газ. В этой связи здешнее начальство соваться в подвал строго-настрого запретило. Однако авторитетно заявляю, что никакого радона там нет, и никогда не было, но колодец совсем не прост. — Старик внимательно на меня посмотрел и продолжил: — Это подземелье весьма необычное и доступно не для всех.

— Загадками изволите изъясняться, Симеон Ионович, — я незаметно для себя перешёл на архаичный высокий штиль. — И, коль начали, будьте любезны объяснить, в чём необычность сего загадочного места?

Старик откровенно улыбался, глядя на мои речевые потуги. Потом подошёл к люку, присел и постучал пальцами по гулкому металлу. В глубине отозвалось слабое эхо.

— Артур, — старик впервые назвал меня без отчества, — ты никогда не задумывался, что случайности порой бывают не случайными и иногда даже весьма своевременными. И иногда должно пройти немало времени, чтобы понять, что давнее, казалось бы, случайное событие в тот момент было единственно правильным.

— Да-а, что-то такое иногда ощущалось.

— Потому, что случайность — это всего лишь неизвестная закономерность. Вот, например, тебе кажется, что ты стал врачом, получил в ординатуре отказ и оказался именно здесь случайно.

— Я н-не понял… — моё сознание неприятно оцарапали слова Симеона Ионовича.

— Успокойся и послушай старика.

Он уселся в ближайшее кресло и продолжил:

— Давеча я коротенько упомянул об этом здании. А непростое оно потому, что по воле судьбы, или кого-то ещё на неё похожего, или по чьей-то иной злой воле в этом месте накопился огромный заряд отрицательной энергии. Место буквально отравлено злом и духом смерти. Раньше этот негатив гасил и устранял храм Троицы, а в последнее столетие без его защиты здесь усилился источник тёмной силы.

А начались все беды в январе 1238 года. В ту зиму пала Рязань. Драчливые и спесивые князья разругались и опоздали с помощью. А кто-то из них и вовсе злорадно потирал руки, услышав о разгроме Рязани. Опоздавшее владимирское войско князя Юрия столкнулось с монголами у Коломны и потерпело поражение. Князья бежали во Владимир, а остатки дружины отошли к Москве. За ними по льду Москвы-реки двинулись и захватчики. 15 января они вышли к стенам города. После 5 дней осады и трёх штурмов московский Кремник пал. В захваченной Москве враги казнили воеводу Филиппа Няньку, а молодого князя Владимира пленили. В городе начались повальный грабёж, насилие и массовые убийства всех подряд от стариков до младенцев. Погибли свыше пятнадцати тысяч человек. Захватчики сжигали ограбленные и ободранные до стен церкви и терема. Запылали монастыри и селения. После уничтожения Москвы и опустошения здешних земель, Батый повелел приготовиться к походу на Владимир, но на пути лежали непролазные чащобы и болота, а тяжёлые осадные машины по льду рек тащить было опасно. Поскольку без тех орудий штурмовать мощные стены Владимира было невозможно, Батый повелел пригнать под Москву всех пленных и наловить новых. Под угрозой смерти и под кнутами пленные русичи днём и ночью рубили просеки и гатили болота. И как раз на этом месте захватчики устроили что-то вроде концлагеря, в который согнали около двух с полтиной тысяч человек. Здесь прямо в святилище монголы казнили больных, ослабевших и непокорных. На морозе тела застывали, и их складывали ровными рядами в виде стены вокруг монгольской стоянки. В конце концов, из всех пленников в живых осталось только три десятка. — Старик замолчал, прикрыл глаза и нахмурился, словно вспомнил увиденный им ужас.

— Симеон Ионович, — проговорил я, проглотив горький комок в горле, — это где-то записано, есть свидетельства?

— Нет, Артур, некому тогда всё это было записывать и вспоминать.

— Но тогда откуда?..

— Сам всё видел, — он строго взглянул на меня враз потемневшими глубокими, как ночь, глазами, и я вздрогнул, вдруг осознав его слова.

— Это невозможно!

— Я говорю истинную правду, — вскинул голову дед.

— Кто ты, Симеон Ионович?

— Это неважно, да, ты и не поверишь. Однако дело не во мне, а в тебе.

— В каком смысле?

— Слушай внимательно, Артур Романович. Сейчас в этом периоде времени появилось окно, позволяющее устранить негативную аномалию, которая порочно искажает душу и дух этого города и не только его. Сам я вмешиваться не могу… не вправе, к сожалению. А ты можешь. Именно ты, поскольку твоя судьба связана с этим городом и этим местом.

— Стоп, стоп, Симеон Ионович, причём здесь я? Где та доисторическая аномалия, а где я? Дистанция вечность. — Сказать по правде, я слегка оказался не в себе от слов старика.

— Дистанция всего десять метров… вниз. Слушай меня и не перебивай. Внизу на глубине примерно десять метров находится помещение, из которого отходят четыре хода, и ведут они в разное время. Можешь верить, можешь — нет, но это так. Сил создавших эту систему тебе не понять, а я толком объяснить не сумею, а, если попытаюсь, то ты сочтёшь меня сумасшедшим. Знай, первый ход ведёт в 13 век, другие в начало веков 17, 19 и 20, как раз в те времена, когда в этом месте происходили жестокие злодейства. И в силу стечения разных причин именно ты Артур Платонов имеешь возможность предотвратить те массовые злодеяния, и тем самым обезопасить источник губительной силы. Однако делать или не делать, вмешиваться, или нет, решать тебе. Воля личности — высшее право.

— Сказать, что вы меня ошеломили, ничего не сказать, — я потряс головой и с силой потёр руками лоб и глаза. — По-моему, всё это лишено всякого здравого смысла и похоже на выдумки. Я не могу вам поверить, попрошу не обижаться. — Между нами, в тот момент я и впрямь всерьёз задумался о психическом здоровье собеседника. А что бы вы подумали на моём месте?

— Ты прав, — вздохнул дед, сверкнул глазами и поднялся, — с точки зрения современного разумного человека поверить в это невозможно, а принять предложение — тем более. Ход твоих мыслей мне понятен. Ну, что же, продолжай пользоваться своим высокоразвитым здравым смыслом и живи спокойно. В конце концов, забота о своём туловище — тоже смысл жизни, так многие живут. Так проще и спокойнее. Но, если всё-таки случайно надумаешь совершить поступок, вспомни обо мне, и я явлюсь. Окно возможностей будет открыто до конца лета. А до того времени меня не увидишь. Честь имею. — Он кивнул, повернулся и, не прощаясь, вышел, оставив меня в состоянии психической контузии.

Весь следующий день я ходил сам не свой, пытался что-то делать, что-то читать, о чём-то думать. Бесполезно. Старик ненавязчиво, но очень чувствительно повозил меня мордой по моим сомнениям, чем напрочь выбил меня из колеи. Слава богу, имелось важное дело, и немного отойдя от потрясения, два последующих выходных я посвятил новому прибору, который назвал К-генератор. Как выяснилось, работал он отменно. Все расчётные параметры присутствовали, регуляторы регулировали, частоты, режимы и фазы переключались. Оставалось провести натурное испытание на ком-то живом.

Занимаясь составлением таблиц комбинаций частот и фаз тех или иных режимов, я мысленно сочувствовал и вождям, и пехотинцам современной академической науки, поскольку последние сто лет учёному народу жёстко вбивали и необратимо вбили в мозг обязанность колебаться вместе с мнением научных авторитетов. Тех немногих, кто пытался и пытается выскочить из этой колеи, немедленно выслеживают научные критики и окружают плотной ядовитой атмосферой презрения, а особо упрямых бросают в топку публичного осмеяния. И потому правоверное большинство исследователей считает, что терагерцовое излучение не проникает глубже 10 сантиметров. Но они имеют ввиду энергетику и не учитывают резонанс и детекцию клеточных колебательных контуров, ибо не приучены мыслить шире дозволенного. А ведь всё живое работает именно на этих эффектах, и время отклика живых клеток составляет доли миллисекунды, что невозможно при официальном биохимическом объяснении реакций. Согласитесь, что радиоволны тоже никого не греют, но позволяют нам слушать радио, смотреть телевизор и болтать по мобильнику.

Первыми мне подвернулись рыбки в аквариуме. На стимулирующий режим они отреагировали своеобразно: сначала замерли, потом легли на дно, и через минуту зарезвились, и их окраска стала заметно ярче.

Следующим подопытным стал старый подъездный кот, который почти не ходил и лежал на подстилке. На меня он отреагировал вялым подъёмом головы. Я выставил стимулирующее излучение в плавающий режим и начал процедуру. Сначала котяра затаился, потом поднялся и стал озираться, встряхнулся, выгнул спину дугой, громко мявкнул и вылетел пулей из подъезда. Исходя из его поведения я сделал вывод, что больных стариков прибор поднимает.

Мысленно перекрестившись, я, как истинный исследователь, решил испытать К-генератор на себе. Как большинство современных людей, за свою недолгую жизнь я собрал стандартную коллекцию болячек: гастрит, вегетососудистую дистонию, неврастению и кое-что по мелочам. Для себя за основу спектра облучения я взял базовую комбинацию средних частот от 30 до 100 МГц и модулировал их высокими от 0,3 до 3 ТГц. Я не стал заморачиваться с подборкой резонанса и включил плавающий режим.

Вы удивитесь, но на другой день я забыл про боли в области желудка, почувствовал необыкновенный прилив сил и эмоциональный подъём. Ей богу, я себя не узнал! Это я удачно приборчик придумал!

Всю следующую неделю я продолжал исследование К-генератора на знакомых, соседях, собаках и котах. В конце концов, я определил и отметил тёмную сторону воздействия: угнетающие и блокирующие спектры. А испытал я убойный режим всего один раз, когда сшиб излучением наглого голубя, засравшего мне весь балкон. С каждым днём прибор становился мне всё понятнее, но применять его на работе не рискнул, дети не объекты для опытов.

Всё шло, как нельзя лучше. В положенное время май уступил землю июню. И, поскольку дети не имеют привычку болеть летом и в основной своей массе разъезжаются из города, работа превратилась в сплошной отдых. Но вместе с тем у меня не шли из головы слова старика Симеона Ионовича. Барьер недоверия я так и не преодолел, но чувство вины и вопросы никуда не подевались. Как вы наверно уже поняли, сам я по натуре упёртый авантюрист, и в силу природной любознательности, возможно, и принял бы предложение Симеона Ионовича и слазил бы в колодец, чтобы посмотреть, что там к чему. Но хладнокровное сознание, вооружившись здравым смыслом, с утра до ночи бубнило: «Одумайся. Какой к едреням портал в прошлое?! Фантастики начитался? Ты же разумный человек. Уймись и займись делами».

Наконец, внутренний спор между неуёмной натурой и сознанием так меня достал, что однажды вечером я вышел на крыльцо неотложки, огляделся и позвал:

— Симеон Ионович, отзовись!

— Чего разорался? — я повернул голову и увидел стоящего рядом старика, хотя готов был чем угодно поклясться, что секунду назад его там не стояло. — Привет, Артур Романович, что скажешь?

— Рад видеть вас, — ответил я, старательно скрывая удивление. — Понять хочу, как возможен портал в прошлые времена? Как это можно объяснить с точки зрения здравого смысла, физики и логики?

— Эх, молодость, — хмыкнул дед и почесал бровь, — всё понять хочешь, потрогать, внутри в шестерёнках покопаться. Запомни, Артур, всё знать невозможно, а порой и опасно. Ваша передовая наука только чуть-чуть прикоснулась к тайнам вселенной, а уж ваши учёные и носы задрали и готовы в исследовательском азарте и планету уничтожить. А коли ты так любишь конкретику, сходи на ту сторону, почувствуй время наощупь, может быть, что-то и постигнешь.

— Я вас понял, Симеон Ионович, и решил сходить на ту сторону времени. Но опять спрошу, кто вы?

— Вот и прекрасно, что решил, — он виртуозно ушёл от прямого ответа, — а заодно проверишь там свой прибор. Интересная игрушка, и, возможно, там будет полезной. А меня можешь считать здешним смотрителем, — и он пожал плечами, мол, этого объяснения вполне достаточно.

— Стоп. Откуда вы про прибор узнали? Я никому ничего о нём не говорил.

— Так на то я и смотритель, — усмехнулся старик. — Ты, мил человек, как у вас говорят, не парься. На ту сторону пойдёшь не безоружным. Науку то армейскую ещё не забыл?

— Забудешь такое, пожалуй. Таманская дивизия вбивает её на всю жизнь. Ну, хорошо. Допустим, я отправился в 13 век, но я же ничего о том времени не знаю, ни языка, ни культов, ни обычаев, вообще ничего! Не умею обращаться ни с мечом, ни с копьём, ни со щитом. Разве, что с ножом управляюсь неплохо. К тому же, пока не понимаю смысла в моём там присутствии.

— Не сомневайся, я помогу, а смысл похода в том, чтобы не допустить в этом месте избиения невинных людей. Не будет тут массового убийства мирных жителей, не возникнет узел чёрной энергетики, и с аномалией потом будет легче справиться.

— Как-то всё это размыто и расплывчато. Слишком много неопределённости: сходи туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что. — Я поморщился и покачал головой.

— Странно слышать твои слова, — голос старика построжел и звякнул железом. — Ты будто торгуешься, то не то, это не это. С такими мыслями и настроением на той стороне делать нечего. Там нужен умный, решительный, умелый и бесстрашный воин, которого я пока здесь не вижу. Видно, я зря сделал тебе предложение. Извини, что отнял твоё время.

— Э-э, Симеон Ионович, погодите. Вы меня не поняли. Я от своего решения не отказываюсь и не торгуюсь, всего лишь хочу ясности.

— Какая там может быть ясность? Это война! Это нашествие дикарей! Это смерть! Это хаос! Сплошные вероятности и неожиданности. Всё решается на месте. Известна лишь конечная цель, а путей к ней может быть множество.

— Вот теперь понял. Когда идти?

— В следующее твоё дежурство в час ночи. Я позабочусь, чтобы тебя не тревожили. Там будешь сколько потребуется, а здесь пройдёт всего одна минута. С собой возьми всё, что считаешь нужным. В той неразберихе никто не станет удивляться твоему необычному снаряжению. Там разгар зимы, январь месяц, поэтому оденься потеплее в простую прочную военную одежду. Продумай запас энергии для прибора. Что взять из снаряжения решай сам, исходя из того, что там ничего не будет. Позаботься о защите и экипировке. Сейчас ступай, там тебе вызов поступил, а я ухожу.

Я спокойно доработал, сомнения уступили место осмысленной сосредоточенности. Дома я сразу приступил к подготовке. Приобрести спецодежду оказалось совсем нетрудно, только денежки плати. Теперь в моём распоряжении была надёжная зимняя одежда: термобельё, полный комплект зимнего армейского камуфляжа, перчатки, балаклава, шапка, тёплые берцы на носки собачьей шерсти и зимний пятнистый маскхалат. Ко всему этому приобрёл боевой тактический нож, флягу, огниво, фонарик, монокуляр, компас, разную мелочёвку и десяток батончиков «сникерс». К-генератор и два запасных аккума к нему упаковал в плотный чехол. Дольше всего искал бронежилет второго класса с защитой плеч, шеи и паха, общевойсковой шлем, кевларовые налокотники и наколенники. Не смотря на облегчённый доспех из кевлара и арамида, снаряжение потянуло на 12 кило. Напялил на себя всю снарягу. Ничего удобно, не жмёт, не давит. О том, во сколько мне всё это обошлось, даже говорить не хочу, а не то жаба задушит. Я серьёзно готовился идти на войну. А естественный и логичный вопрос: зачем (?) я запихнул подальше на самый край сознания, отвечая себе, как тот Портос: иду, потому что иду.

Подготовка заняла пять дней. Июнь разогрел землю, укутал её буйной зеленью, и лето вступило в свои права. Москва почти опустела, переместившись на дачи, курорты и пляжи. А у меня наступил день, который поделил мою жизнь на «до» и «после».

После полуночи в работе началось обычное затишье. Я дождался часа ночи, вышел во двор и достал из машины туго набитые одеждой и снаряжением баул и рюкзак. Когда я приволок их в зал, там возле открытого люка уже сидел Симеон Ионович. Когда он зашёл и как умудрился поднять тяжеленный люк одному богу известно. Но с некоторых пор я перестал удивляться.

— Ты вот что, Артур, — вместо приветствия произнёс дед, — доспех и маскхалат пока не надевай, там, на месте успеешь. Нынче там потеплело, всего градуса два-три в минусе без ветра, не замёрзнешь. Держи пистоль. — И он протянул мне чёрную кожаную кобуру с пистолетом на чёрном широком ремне и в цвет кожаный патронташ на четыре магазина. Я отстегнул кнопку, откинул крышку и вытащил оружие. Чизет, «Чешска Зброевка 75», хороший ствол, надёжный с магазином на 15 выстрелов. Ощутив в руках тяжесть настоящего оружия, я вдруг осознал серьёзность и опасность предстоящей экспедиции и передёрнул плечами от накативших эмоций.

С полчаса я облачался и снаряжался. На ремень с кобурой и патронташем я нацепил ножны и чехол с К-генератором и запасными аккумуляторами. Потом надел этот обвес на комбинезон под куртку. Разную мелочёвку рассовал по карманам. Остальные вещи, маскхалат, броню и сухпай я переложил в рюкзак, который заметно распух. Баул с моей городской одеждой, мобильником, планшетом, бумажником и ключами остался сиротливо лежать на полу. Дед протянул мне длинную верёвку, размашисто меня перекрестил и, вздохнув, произнёс:

— Здесь ты будешь скоро, а там — сколько потребуется. Не спеши, поступай в соответствии с обстановкой разумно и решительно. И запомни, там всё будет всерьёз. Если убьют, то умрёшь и исчезнешь и там, и здесь. Холод, голод, раны и боль всё испытаешь в полной мере. Поэтому осознай сразу, что там такая же реальность, как и здесь. Такие же живые люди с их чаяниями, бедами и страстями не глупее и не умнее тебя, может быть менее циничные и изощрённые. Там их мир, мир твоих предков и пращуров, который на время станет и твоим. А, коль вернёшься, то ничему не удивляйся. Больших перемен не случится, а те, что произойдут, будут зависеть от размера и пользы твоего вмешательства.

— Эффект бабочки?

— Не совсем. Вернее совсем нет. Историю переделать невозможно, только чуть исправить в ту, или иную сторону. Однако пора. С богом, воин, — и он чуть подтолкнул меня к открытому люку.

Я осторожно спустил на верёвке рюкзак, огляделся и начал спускаться в колодец сам, держась за железные скобы. Путь вниз занял около минуты, и то потому, что, двигаясь на ощупь, я не спешил, опасаясь промахнуться ногой мимо скобы. Пока спускался, испытал лёгкий холодок и озноб, будто бы лез в холодильную камеру. И потряхивало меня вовсе не от холода или страха, а от противных ощущений опасности и злого присутствия.

Внизу я сразу ощутил необычность момента. По непонятной причине подземелье, в котором я оказался, слегка освещалось зеленоватым светом, который позволял видеть детали и ориентироваться. Глаза быстро привыкли, и фонарик не пригодился. Я стоял на сухом ровном полу квадратного в плане помещения. В противоположной стене темнели четыре двери, расположенные на равном расстоянии. Мне нужно было войти в крайнюю левую. Я подтянул рюкзак, машинально перекрестился и толкнул дощатую створку, которая легко и бесшумно открылась в подсвеченный зеленью ход. Я закинул на спину рюкзак и шагнул внутрь. Вот и всё. Теперь только вперёд.