Рыбацкое море. Рассказы

Олег Глушкин

Рассказы и миниатюры, составившие книгу, рождены морскими рейсами автора. Вдали от родных берегов обостряются чувства, сближаются и сталкиваются люди, но всех их объединяет рыбацкое море.

Госпожа удача

Сейнеры флотилии бежали параллельными курсами. Корабельные носы вздували белые буруны. В сумерках силуэты судов расплывались, и только эти крутящиеся шары-буруны были отчетливо видны, и, казалось, летят над водой белые рыси, рвущиеся за добычей. Бег на юг кавалькады судов возглавлял сейнер капитана Ломакина. Капитан напряженно всматривался в ночь, в бегущие огоньки за кормой, и хотел верить, что бег этот не напрасен. Люди устали от проловов, ничто так не убивает, как постоянство неудач. Он знал, что если флотилию и в новом районе ждут неудачи, спросят с него. И никакие прежние заслуги не пойдут в зачет. Если окажется, что и на юге нет рыбы, заклюют. Ушли с насиженного, вдоль и поперек перепаханного района, затратили топливо, время. Кто виноват? Второй любимый вопрос после: «Что делать?» И еще одно правило — инициатива наказуема. Если это правило выполнять, можно встать на якорь и ждать у моря погоды. В награду тем, кому не терпится, бег в ночи и вторые сутки без сна. Сначала переход, потом нервное напряжение поиска.

Эхолот начал писать рыбу в пять часов утра. Флотилия резко замедлила свой бег, суда замерли, как будто наткнулись на незримую преграду. Акустик склонился к экрану локатора, придерживая бороду рукой. За штурвалом матроса-рулевого сменил старпом. Ломакин встал бы сам за штурвал. Но было много иных забот. Волосы его растрепались, куртка распахнута. Эхолот дал двойной звук, сигналы его натолкнулись на рыбьи спины, и перо самописца провело жирную черту, рядом другую, еще и еще — плотный сплошной косяк! И истошный крик старпома: «Впереди заметал!» И в крике такая обида, словно вытащили из кармана все деньги. Понять можно. Мчались первыми к столу, да ложку не успели во время вытащить. Вот тебе и госпожа удача! Кто первый в мешок, тот последний из мешка…

Прямо по курсу вспыхнули оранжевые огоньки — сигналы судна, выметывающего невод. «Где твоя хваленая реакция? Заходи на ветер!» — это окрик Ломакина. У старпома краснеет шея. Внизу на палубе и на кошельковой площадке все готово для замета. В эфире стоит невероятный шум, возбужденные голоса забивают друг друга, все вышли на рыбу, всем хочется быть первыми. Теперь будут мешать друг другу, перепутаются снасти — этого не избежать. Ломакин стучит кулаком по планширю. Сейнер прыгает то вправо, то влево. Кажется, на резких поворотах он извивается как змея. В его движениях повторение путей косяка, напуганного шумом винтов. Там в глубине, где нет качки, мечется рыба. Сейнер взлетает и низвергается на волнах. Мачта возносится к звездам, чертит огнями немыслимые эллипсы, ввинчиваясь в Млечный путь. Растревоженные утренние звезды мечутся по небу. И, когда на крутом вираже мачта устремляется к самой воде, созвездие Ориона, стоявшее над головой, исчезает за противоположным бортом. Ломакин не замечает этой сумасшедшей качки. Ноги вросли в палубу. «Пошел невод!» — выкрикивает он долгожданную команду.

В свете прожектора видно, как пластмассовые наплава образуют в воде двухрядную дорожку. Сейнер убегает от нее, а впереди летит в темноту розоватый буй с сигнальным огнем — ориентир в бешенной пляске. «Косяк! Где косяк? Когда я научу вас работать?» — кричит Ломакин акустику. «Левее», — отзывается акустик. «Что же сразу не сказал!» — Ломакин с трудом сдерживает себя — руганью делу не поможешь. Его раздражает медлительность акустика, неповоротливость боцмана, нерешительность старпома. Нельзя упускать косяк! Ломакин достает ракетницу и стреляет в сторону левого борта, чтобы отпугнуть косяк, не дать рыбе уйти под килем. На мгновение мир вокруг становится изумрудно-зеленым. Зеленые лица матросов, зеленая палуба. Погасала ракета и снова сомкнулась тьма. Невод уже замкнули, вытащили буй, закрепили крючьями и начали подбирать стяжной трос.

Светало. Вокруг в успокоившемся водном пространстве лежали сейнера, и желтые наплава неводов, как ожерелья колыхались на поверхности. Начали стягивать невод. Матросы, укладывающие сеть на кошельковой площадке, стояли под сплошным потоком воды, стекающей с сетного полотна. Ломакин спустился вниз. Сквозь толщу воды было видно сетное полотно, оно казалось то желтым, то ярко-голубым, чувствовалось, как там внутри шебуршит, вздрагивает и бьется рыба. «Есть голубушка, есть, хо-хо-хо! — звучно кричит старпом. — Тонн сто, прокляните меня, если меньше! Это я навел на косяк! Чтобы вы делали без меня!» И акустик тут же: «Ловко мы косяк засекли!» Ломакин молчит. Ему бы тоже хотелось кричать: Смотрите, это я привел флот на рыбу! Но у него другие заботы — подойдет ли база вовремя, не помнется ли рыба в кошельке. Он вскакивает в рубку, настраивает радиостанцию. Сквозь потрескивания в эфире голос начальника промысла: «Вы чем думали, когда метали? Куда мы эту рыбу денем? У транспортов забиты трюма! Вы ответите за все!» Спорить с начальством на слуху у всего промысла — последнее дело. «Победитель не получает ничего». Надо сказать угодливо — это же вы предложили идти на юг. А лучше всего промолчать. Плавбазы уже в пути. Никто не может отнять радость успеха. И все же обидно…

Ломакин выходит из рубки. В прозрачном воздухе все кажется невесомым, четкой границы моря и неба нет. Сейнер, освещенный солнцем, купается в голубом просторе. И вокруг все усиливается шуршание — это трутся спинами друг о друга сардины, стянутые в кошельке. Штилевое утро, как награда за дни пролова, за бессонные ночи. Только бы рыба не залегла в кошельке, только бы успела плавбаза…