Вибрация

Олег Демин

История молодого парня, спасающегося от неприятностей, и старого служаки, который пытается ему помочь. Методы у обоих странные. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 1

Озеро, расположенное в глубине Карельского перешейка, не имело названия. Это был географический феномен, о котором мало кто знал. При кажущейся доступности, если смотреть по карте, на деле оно считалось почти таежным. Окруженное полосой болот и каменистыми грядами, озеро не потеряло девственный вид даже за годы так называемой цивилизации. Помоек и свалок, досаждавших подобным местам, вокруг так и не появилось, как и других следов человеческой деятельности. Выглядело это не очень понятно. От магистральной трассы, ведущей из Петербурга на север, до водоема было несколько километров. Но съезд с шоссе почему-то отсутствовал, поэтому посещали его немногие. Любители пикников на джипах или кроссоверах не появлялись здесь, как и обычные отдыхающие, предпочитавшие хоть и общественный, но все же транспорт. Те же, кто освоил эти места, в душе удивлялись недогадливости остальных — достаточно было сойти с дороги и через пару часов ходьбы по пересеченной местности попасть на удивительные по живописности берега.

Людей на озере, как всегда, было мало. Только свои, любители глухих мест и воды. Способные жить в лесу без удобств и запасов, готовые, если что, помочь и спасти. А если надо, и морду набить.

Среди нескольких лодок, покачивающихся на воде, только одна выделялась особенной неказистостью. Все в ней выглядело неправильно. Рюкзак торчал как из задницы, а удочки свисали словно бы не с того боку. Не лучше смотрелся и сам рыбак. Чужаки, иногда забредавшие в эти места, одевались, как правило, одинаково — в яркие куртки с карманами, заметные даже при камуфляжных расцветках. И веяло от них не рыбалкой, а шашлыками и ценниками из магазинов. У этого же наоборот — случайная одежда, темные очки и что-то неопределенное на голове делали его похожим на шпиона из бедной страны.

Усугубляла картину и общая угрюмость, в которой пребывал незнакомец. Издалека ему можно было дать как двадцать лет, так и сорок.

Появился он здесь недавно. Встретили чужака поначалу без любопытства — мало ли кто забредает на выходные. Но выходные прошли, а незнакомец остался. Через пару недель рыбаки отчего-то забеспокоились. Несмотря на наличие лодки, рыбалкой пришелец не очень-то увлекался, а одеждой напоминал бомжа.

Бомжей на озере не хотелось.

Самозванец же, выставив удочку, смотрел на воду и обреченно пытался думать.

Интересно, что я здесь делаю… — мысль, появившаяся с утра, была единственной. Он напряг голову, размякшую после зноя с покачиванием на воде. Вместо воспоминаний появлялась лишь хаотическая ерунда: всполохи света, лица, отрывы по лестницам, вечеринки…

Руки непроизвольно подергали удочку.

На соседних лодках зашевелились. У новичка определенно клевало.

Воспоминания чужака говорили о том, что он молод и как минимум не в себе. Невзирая на путаницу, одно для начала он помнил — что зовут его Андрей Соколов.

Никакой амнезии, собственно, не было, скорее бардак и смятение от происходящего. Чем дальше он находился на озере, тем меньше что-либо понимал. Хотелось разложить все по полочкам и разобраться. Лучше это было делать с начала.

Он всегда занимался спортом. С самого детства — футбол, хоккей, лыжи… Остановиться на чем-то не получалось. В их поселке при воинской части спортивных секций попросту не было. В гарнизоне этого добра хватало, но поселковых туда не пускали. Все из неблагополучных семей, они плохо учились и хулиганили.

Андрей в этом плане был исключением, но под общую лавочку попадал.

Главной страстью был, конечно, футбол. Это занятие оказалось всем — увлечением, страстью и даже религией. В шесть лет Андрей впервые увидел, как взрослые, отставив в сторону алкоголь, раздеваются до трусов и носятся по поселковому полю между двумя воротами. В восемь лет услышал о Марадоне, Пеле и Аршавине. А в девять купил учебник юного футболиста.

Книжка была с картинками, и на первом месте там шел удар. Он состоял из двух важных разделов — расположения ноги и точности попадания. Андрей всю зиму прикладывал ногу к мячу, приучая себя к грядущему таинству. А весной, когда сошел снег, взял мел и нарисовал на соседском сарае ворота.

После чего принес мяч и долго целился. За белым тщательно выведенным прямоугольником просматривалась дорога в большой футбол.

Он ударил. Мяч полетел по центру ворот. Он сменил прицел и стал бить в угол. И снова попал. А дальше уже только бил — по разным углам и траекториям.

Это было как наваждение. Он не помнил, как происходили оставшиеся события. Прошла весна, закончилось лето, а он продолжал бить. Сосед, обеспокоенный за сохранность сарая, пошел разобраться со злоумышленником, но увидел безумные глаза пацана, и прогонять его передумал. Он тоже любил футбол.

За несколько лет Андрей разбил два сарая и пять мячей, но ничему кроме удара не научился.

Наверное, ситуация так и осталась бы тупиковой. Все изменилось, когда они с матерью переехали в город. Он оказался огромным и состоял из отдаленных районов, разбросанных по берегу Волги. Андрей никогда раньше не видел такого количества одинаковых домов.

Спортивных секций там было много. Хотелось пойти во все сразу, но этого-то и не получилось — в четырнадцать лет он уже числился переростком. Единственное, куда приглашали с охотой, было спортивное ориентирование.

Но бегать по лесу с бумажкой и компасом не хотелось.

Через год ему повезло. Новый физрук, появившийся в школе после летних каникул, оказался тренером по волейболу. Шаманов, а точнее Шаман, как его звали все, человеком был легендарным — лучший в городе специалист, уволенный из местной ДЮСШ то ли за пьянство, то ли за трудный характер. Пьянства за ним никто не заметил, а вот за школьников со своим волейболом он взялся серьезно. Тренером Шаманов оказался крутым. Набрал обычных девятиклассников и натаскал за год так, что уже к десятому классу они играли на равных со сверстниками из спортшкол.

Спортивное начальство хваталось за голову — Шаман чудом не выиграл с командой обычных подростков возрастное первенство города. Случись такое, пришлось бы ставить его на область и отвечать за провал остальных. От греха подальше Шамана позвали обратно.

Отметив победу демонстративным загулом, Шаманов вернулся к прежней работе. Обнаружилось к тому времени, что человек он благодарный — ребят не бросил и в школу заглядывал регулярно. А двоих, особо переживавших окончание тренировок, забрал к себе в секцию. Стоило это ему приличных раздумий, на фоне сверстников из спортшкол смотрелись они дубово.

Одним из них оказался Андрей.

Это был переход к другой форме жизни. Шаман быстро придумал, как быть с новичками, стал компенсировать отставание бешеной физикой — прыжки, приседания, штанга… И как всегда угадал: через месяц оба носились по площадке как угорелые, выручая аборигенов, болевших извечной юношеской расслабухой.

Тренировки и сборы чередовались с играми, будто в сказочном калейдоскопе. Андрей до конца не мог прийти в себя от происходящего.

Ранняя физика палка о двух концах, качая мышцы, становишься прыгучим и резким, но перестаешь расти. К последним сборам все в команде вымахали под два метра. Андрей с товарищем остановились на ста восьмидесяти пяти.

Шаманов же пошел дальше. Обучать пацанов, отдавая их неизвестно куда, ему давно надоело, захотелось нормальной тренерской доли, с перспективами и результатами. Да и платили за детей неважно. Доведя выпуск, он подался в только что созданную команду мастеров.

Это была удача, и он не хотел ее упускать. Человек, которого в городе знали как бывшего сбитого летчика, помолодел на глазах, стал подтянутым и совершенно другим. Даже алкоголь отошел куда-то в сторону. Это противоречило теории вероятности, утверждавшей, что избавления от вредных привычек не может быть в принципе, но подтверждало ту ее часть, где говорилось о черной кошке и темной комнате.

С собой в мастера Шаман забрал половину состава. А с Андреем вынужден был распрощаться.

— Извини, старик, профессионала из тебя не выйдет. Начал поздно, техника слабовата. Данные неплохие, но сам понимаешь, роста нет, да и руки зажаты. Даже для либеро.

«Либеро» называли несчастных, которые отбивали мячи и не участвовали в атаках. Попадали в них самые неубиваемые из малышей.

На прощание он выдал бумажку с номером.

— Позвони, если что, скажи, от меня. Там будут рады.

Хотелось пить. Он нащупал на дне лодки бутылку.

Воспоминания ничего не давали.

Воздух над озером колебался, пытаясь складываться в мираж. Не дойдя до чего-либо, тот растекался в линию над поверхностью. Выше и ниже ее изображение было нормальным, но внутри будто что-то происходило. Зыбкое марево не давало увидеть, что именно, но притягивало, будто огонь во время пожара.

Школа закончилась. Позвонив по выданному телефону, Андрей начал выступать за команду Пожарного общества. Все продолжилось, как и раньше, только не было тренировок. Через какое-то время стало понятно, что игры тоже не радуют. В хождении на дежурства ради спорного удовольствия было что-то неправильное. При всем уважении к неожиданной для себя профессии, атрибуты ее, как и сами пожары, не вдохновляли. Надо было что-то менять, и он опять обратился к Шаманову.

Тот, как ни странно, обрадовался. Философия для таких случаев была у него простая — чем больше народу устроишь, тем больше пользы на будущее. «Да и жаль мне вас, в конце-то концов». Была, правда, в этом альтруизме одна особенность. Заранее знать, куда попадешь после общения с тренером, не удавалось даже ему самому. С Андреем именно так и вышло — поговорив, Шаманов сделал первое, что пришло в голову. Позвонил в Петербург.

Через месяц Андрей уже ехал в северную столицу поступать в Технический университет. Там не хватало волейболистов.

Сложно сказать, повезло ему или нет. Тогда казалось, что повезло.

Приняли его на П.О.

Когда-то Подготовительные Отделения были по всей стране. Занимались они благим делом — помогали выходцам из простых семей после армии или других безумий бесплатно пробиться в вузы. Ликбез, одним словом. С новыми временами все изменилось. Институты стали университетами, а подготовительные отделения закрылись как пережиток прошлого.

Но не везде. Ректор Технического института был против переименования в университет. На такое в его представлении имели право только универсальные школы. Когда же отличие в том, что одни инженеры, а другие компьютерщики, на универ это не тянуло. Уступить жлобским веяниям и обозваться как все он согласился только после угроз срезания финансирования. А вот следующего шага не сделал. Подготовительное отделение как было, так и осталось. Ректор вообще оказался человеком несовременным — помещений не продавал, социалку не развалил, а коммерческие специальности разрешил лишь в рамках имеющихся факультетов. Он мог себе это позволить — о связях его в ВПК ходили легенды.

Соотношение всех этих величин оказало влияние на одну. Загорелый парень в футболке, джинсах и со спортивной сумкой за два дня пути сменил Волгу на Петербург.

Учиться Андрею понравилось. Занятие, брошенное еще в школе, реанимировалось сразу. А главное, в этот раз к нему было желание. В группе все оказались примерно такими же, как и он, бывшими даунами, получившими вторую попытку на интеллект. С одним лишь отличием — классовой склонностью к алкоголю.

С этой формой жизни он не спешил. Что происходит на той стороне Луны, Андрей помнил еще по поселку. Инстинкты подсказывали, что для начала лучше не расслабляться, а освоить хотя бы азы. Кроме вкалывания вариантов здесь не было. Подобное он проходил уже в ДЮСШ.

С пьянством же вышла своя история — отдельная и гораздо позже. Оно показало себя с неожиданной стороны. Бывая на дискотеках, Андрей заметил, что часть студентов странным образом не принимает спиртного. Вроде бы пьет, но не в классическом смысле, а бутылку пива, не больше. И чаще для разбавления чего-то другого — ребята эти закидывались таблетками.

Явление в общем-то было не новым. Поддавшись на уговоры, Андрей тоже попробовал, но обнаружил, что его не цепляет. В голове лишь что-то крякнуло, и слегка занемели зубы.

Девица, потратившая на него запас кислоты, была откровенно разочарована.

— Отсталый ты человек. Алкоголик, наверное…

Потом, заметив, во что выходит продвинутость, он эту отсталость оценил.

А пока был праздник. Другая система координат, в которой он еще мало что понимал. Учеба давалась легко. Странного в этом не было, их учили тому, что отложилось если не в памяти, то в подсознании, и лишь ожидало команду всплыть.

Ликбез пролетел незаметно. Сдав выпускные, Андрей обнаружил, что без ожидаемой нервотрепки стал первокурсником.

В состоянии эйфории он находился все лето и первую половину осени. К тому времени уже началось настоящее студенчество. Развлечений прибавилось, но и учеба пошла не в пример недавней. Первое он оценил, второе пока еще не доставало.

А главное, начался волейбол. Команда университета была когда-то лучшей в городе, но в последние годы дела шли хуже. Компьютерный уклон, охвативший все факультеты, вызвал побочный эффект — студент шел все более дохлый, к физической культуре не то чтобы не готовый, а не склонный в принципе. Ректор, всю жизнь занимавшийся спортом, за подобной мутацией наблюдал с унынием, но сделать с ней ничего не мог. Пришлось согласиться с кафедрой физвоспитания, уставшей мучиться со сколиозниками, и взять на учебу нескольких полноценных спортсменов.

Спасать генофонд Андрею понравилось. Рост, ущербный для профессионала, в студенческих игрищах позволял себе все. Натасканная Шаманом прыгучесть творила здесь чудеса — он атаковал из любых позиций, проламывая хилую оборону очередных айтишников, санэпидемиологов или, страшно сказать, библиотекарей. Он прыгал и бил, снова прыгал и снова бил и, казалось, этому полету не будет конца.

Первая же сессия ударила так, что мигом обрушила на землю. Дискотеки, соревнования и прочие радости обернулись жестокой расплатой. Преподаватели, милые только что люди, в одночасье вдруг превратились в сатрапов. Математика, линейная алгебра, информатика, начерталка, английский… раньше все это шло общим списком. Теперь же каждый предмет стал реальным: он угрожал, требовал знаний и того, с чем раньше не приходилось сталкиваться — работ.

Общежитие напоминало улей, в котором все что-то делали и жужжали.

В комнате, где жил Андрей с приятелями по П.О, никто уже не жужжал. Настроения были разные. Андрей, как нормальный спортсмен, в любой ситуации предпочитал действовать, поэтому тупо списывал, заучивал формулы и готовил шпаргалки. Соседи по комнате слишком поздно сошли с загулов и застряли на первых зачетах. Обе стороны, несмотря на различия в тактике, одинаково двигались к краху.

Каждый видел проблему по-своему: Андрей не понимал многого, соседи вообще ничего. И относились к этому радикально — парни только что отслужили в армии. В комнате назревала суровая дембельская пьянка.

Спасение пришло в виде девушки Маши.

Андрей ее знал недавно, с первых совместных матчей. Маша считалась в своей команде чем-то вроде Анны Курниковой. Играть она не то чтобы не умела, с этим все более-менее было в порядке. Но достоинства волейболистки, хорошие или нет, отступали на задний план при всех ее появлениях на площадке. Варварский замес из задора, нелепости и соблазна в этой девчонке прихватывал всех подряд.

Маша относилась к тому странному типу, описать который было нельзя. Светлые волосы, румянец и шальные глаза… этим исчерпывалось только на первый взгляд. Но он вряд ли что-то давал, главное оставалось за кадром. Атмосфера вокруг нее была еще та — постоянные вопли болельщиков, своих и чужих. Понять, подбадривают ее или издеваются, не получалось. Иногда это помогало, особенно в играх на чужой площадке — соперницы злились, что внимание не на них и лупили по мячу как попало. Случалось и наоборот — свои костерили бедную Машу, и все валилось из рук. Ничего поделать тут было нельзя.

Друзья ее все как один выглядели ухажерами, а скорее всего и были ими. Андрей подобного избежал — даже когда, посмотрев на мучения с техникой, предложил бедной Маше поставить нормальный прыжок. Прыгала она как все женщины, заранее поднимая руку и по-утиному приседая.

Советы помогли, и они как-то сразу сдружились. Ни в чем особенном это не выражалось: в кино вместе не были и прогулок по городу не совершали. Но совпадение маршрутов случалось — с учебы, на учебу, еще куда-то. Выливалось это хоть в какие-то, да разговоры. Почему не двинулось дальше, трудно сказать. Даже после нескольких дискотек, где Маша, обсмеяв перетаптывание своего нового приятеля, назвала его танцем пожарника и взялась обучать как надо.

Как и с прыжками, танцевальное дело освоилось. Андрей был на пару лет старше, такой же в сущности вьюноша, а движения, которым учила Маша, сложностью не отличались — помимо привычного топтания нужно было лишь вздрагивать телом. С непривычки тряслась и голова, но со временем перестала.

Дискотеки, маршруты. Это был известный катализатор, но на небесах, похоже, что-то заклинило, и оттуда не поступало сигнала, который приводит к начинающимся вибрациям. А может, заклинило Андрея — обращать внимание он продолжал исключительно на других.

Маша легко соскочила на сдачу хвостов, будто щелкнула выключателем. Андрей же попал под тяжелый груз обстоятельств. В комнате были он, пораженцы-соседи и тягостная атмосфера облома. Неудачные попытки хоть что-то сдать чередовались с обмытием очередной несдачи.

Маше, заглянувшей на огонек, это не понравилось сразу.

— Ты что, спятил??? — Андрей не сразу понял, что на него кричат. — Чем пить, занялся бы делом!!!

Услышанное надо было обдумать. Какая часть организма отвечает за эту функцию, он не помнил. Маша не исчезала.

— Идем отсюда!..

Дальнейшее вспоминалось дискретно. Стол, открытая дверь, коридор, лестница. Маша. Его куда-то тащила Маша.

Уже на другом этаже, пока Андрей оживлял себя над умывальником, она наставляла:

— Хорошо, пока ты студент! Валяешь дурака, и все тебя любят. А выгонят, станешь просто бухариком. Хочешь нормальной жизни — учись. Ты меня слышишь?!!

Вынырнув, Андрей осознал, что слышит.

С этого началась учеба. Он что-то делал, зубрил и, как ни странно, сдавал. Жизнь приобрела новый вектор, главное достоинство которого было в том, что он был.

Подошел Новый Год, самый главный праздник. И самый странный — в эти дни любителям отрываться приходилось вкалывать больше других. Пик сдачи хвостов попадал на магические числа — 31 и 1.

Между тройкой и единицей случилось то, чего никто из них толком не понял. В первую же авральную ночь, просидев за курсовиком, они заснули вместе.

Все решилось само. Свободных кроватей не было, а отпускать на дембельский суицид Маша его не хотела.

Странное чувство — лежать, ощущая все большую близость, и не шевелиться. Кровать скрипела, как злой часовой, а в комнате они были не одни.

Технари стыдливей гуманитариев, копание в формулах занятие не публичное. Андрей в новогодние дни освоился и стал в женской комнате своим. Но в ночлегах вел себя тихо — отбарабанив материал, они с Машей обнимались по-братски, помучившись с зовом природы, и, кажется, засыпали.

В запутанном мире либидо самое безумное — терпение и интрига. За месяц этого набралось с избытком. Оба мученика были на грани, с воспаленным сознанием и начинающимся помутнением рассудка. Как ни странно, занятиям это не помешало, и сессия шла, как шла, к удачному завершению.

На каникулах они остались одни.

Андрей вперился взглядом вдаль. Состояние, в котором он вряд ли мог что-то видеть.

Он помнил свет, тепло и сгустившийся воздух той комнаты. В каждой части ее они обнаруживали только себя. Это был их замкнутый мир и их же необитаемый остров. О том, чтобы покинуть его, не было даже мысли. В памяти не отложилось, находилось ли что-то еще в окружающем их пространстве. И где было это пространство — вокруг, внутри или где-то дальше. Он даже не помнил, выходили ли они в магазин или куда-то еще.

Четырнадцать суток тянулись как сон, долго и бесконечно. Когда этих дней не стало, оказалось, что пролетели они мгновенно.

Он тронул снасть.

Движение принесло результат — среагировав на червяка, его схватил здоровенный окунь. Это заметили многие. На жаре и безветрии рыба ни у кого не клевала. Соседние лодки потянулись ближе.

Вытащив окуня, Андрей опустил его мимо садка.