Погоня за ветром

Олег Яковлев, 2018

XIII век. Русские земли недавно подверглись татаро-монгольскому нашествию, в городах Галичины стоят монгольские отряды, наместники-баскаки собирают ордынскую дань. В это время умирает галицкий князь Даниил, завещая княжеский престол младшему сыну Шварну в обход старшего Льва. Лев чёрно завидует брату, а главным виновником своего безвластия считает литовского князя Войшелга, который в дни, когда умирал Даниил, поддержал притязания Шварна. Сестра Войшелга, юная Альдона – жена Шварна, боится, что её слабый болезненный муж не удержится на престоле, а тут ещё судьба сводит её с молодым помощником Льва – Варлаамом. Альдона решает, что ради семьи должна подавить в себе любовь к «врагу»…

Глава 12

На крыльце хором тысяцкого Мирослава Варлаама встретил, широко распахнув объятия, Тихон.

— Здорово, друже! — радостно воскликнул Варлаам, обнимая товарища за плечи. — Давно в Перемышле?

— Да третий день. Как сведал, что мечники князя Шварна кольчуги примеряют да мечи точат, так и ринул сюда.

Они прошли в горницу.

— А хозяева где? — спросил Варлаам, озираясь по сторонам.

— Тысяцкий ополченье собирает, на всяк случай. А молодший, Мирослав, на стенах градских дозор расставляет.

Друзья сели за стол.

— Чегой-то ты не такой, друже, — внимательно всматриваясь в лицо Тихона, в котором заметно было беспокойство, сказал Низинич. — Какая тоска-кручина тебя точит? Отмолви-ка.

— Да вот, — Тихон безнадёжно махнул дланью. — Всё сия Матрёна из головы нейдёт. Вот ты помысли, Варлаам, право слово, сколь дней я у её прожил, а хоть бы разок, хоть бы на ночку одну отдалась. Подступил к ей единожды, молвил напрямик, дак она в ответ: «Вот коли под венец со мною пойдёшь, тогда и дам». Строгого норова баба, одно слово.

— А этакой простушкой казалась, — усмехнулся Низинич. — Да, воистину, чужая душа — потёмки. И ты, значит, из-за неё такой беспокойный тут сидишь, по лавке ёрзаешь?

Тихон угрюмо кивнул.

— А может, бросить тебе её надо? Ну её к чёрту! Другую для плотских своих утех поищи. Жёнок ведь на Руси хватает.

— Да как можешь ты, Варлаам, безлепицу этакую баить, право слово? — воскликнул вмиг вспыхнувший Тихон. — Да таковых, как она, сыщешь где разве?! Аль не зрел её, не помнишь, кто тебе в терем княжой путь проложил?!

— Что ж, тогда женись на ней, — передёрнул плечами Варлаам, отхлебнув из чары малинового кваса.

— Да я б, может, и оженился. Да токмо… — Тихон горестно вздохнул и почесал затылок. — Кто я таков? Отрок какой-то служивый. Сам знашь, родители у меня бедны были. Хорошо ещё, князь Данила приметил, а то б и вовсе… А Матрёна жёнка гордая, и с приданым, за кого попадя не пойдет. Тако и сказала намёком. Воробей, мол, орлице не товарищ.

— А знаешь, друже, что мне князь Лев обещал? Сказал так: если, мол, толково мне службу справишь, недолго в отроках ходить будешь. Стало быть, и деньгами одарит, и село какое, может, даст. Вот и ты на это надейся, старайся. Никуда тогда твоя Матрёна не убежит.

— Тут иная ещё думка у меня есь, — подперев щёку рукой, промолвил Тихон.

— Что тебя мучит? — насупил брови Низинич. — Ты говори, не бойся. Когда выговоришься, всегда легче.

— Да не по нраву мне всё се — следим за кем-то, наушничаем. Князь Лев, князь Шварн! А что там у кого из них на уме — бог весть. Вот и не ведаю, право слово: добро ли, зло ли творим!

— Это ты зря. С князем Львом обошлись несправедливо. Вот ты был в Холме, видел князя Шварна. Ну и что: достоин он столы галицкий и холмский держать? Молчишь. Вот так-то.

Разговор товарищей оборвал показавшийся в дверях молодой Мирослав.

— А, Низинич! Здрав будь, отроче! — приветствовал он Варлаама. — Я уж прослышал, что ты из ляхов воротился. Князь-то как? Хвалил тебя небось?

— Не ругал, и на том спасибо, — рассмеялся Варлаам. — Вроде бы всё по его наказу сотворил.

…Прошла неделя, другая. Шварн во главе галицкой рати выступил в поход на ляхов, но никаких вестей о нём до Перемышля не доходило. Заметно встревоженный этой затянувшейся тишиной Лев в конце концов не выдержал. Вызвав к себе Мирослава, Тихона и Варлаама, он велел им тайком пробраться в Польшу.

— Проведайте, не сговаривается ли он супротив меня с палатином. А может, что не так створилось, может, побил Шварн ляхов? В общем, прячьтесь по лесочкам, за шляхом следите, крестьян местных вопрошайте. Ну, ступайте.

…Осень уже заканчивалась, но снег, выпавший накануне, стаял, пригревало слабое солнце. В тёплом, подбитом изнутри мехом плаще становилось жарко, Варлаам после недолгого раздумья снял его и остался в коротком зипуне^[108], надетом поверх тонкой кольчуги. Вскоре его примеру последовал и Мирослав.

Трое вершников петляли по лесным тропинкам и постепенно взбирались на кручу, откуда хорошо просматривалась знакомая Варлааму по прошлой поездке дорога.

Ночь они провели в лесу, спали, укрывшись лапником, Варлаам до утра так и не сомкнул очей, с завистью слыша лёгкое похрапывание Тихона.

Едва занялась на востоке алая заря, Мирослав поднял товарищей и повёл их через густой перелесок к круто нависающему над шляхом скалистому утёсу.

— Топерича чур не шуметь, не болтать, — предупредил он. — Тут дозоры Шварновы хорониться могут.

По знаку Мирослава путники спешились и повели коней в поводу. Выбравшись из сосняка, они оказались на ровной каменистой площадке. Оставив на опушке коней, отроки, пригибаясь к земле, пробрались к самому краю обрыва.

— Гляди! — указал Тихон.

Среди тёмной зелени леса внизу были видны булатные шеломы воинов. Мирослав, присмотревшись, прошептал:

— Похоже, ляхи. Шеломы плосковерхие.

Слова его прервал вдруг донёсшийся с равнины протяжный гул. С севера-востока к дороге подступала большая кольчужная рать. Над головами мечников реяли хоругви^[109] с орлом.

— Это галичане, — узнал Варлаам.

Навстречу наступающим из лесу с двух сторон выскочили польские ратники. До слуха Низинича донеслись крики, лошадиное ржание, раздался скрежет оружия.

— Сшиблись, — промолвил Мирослав.

Ляхи обходили войско галицкого князя с обоих крыльев. С кручи Варлааму и его товарищам была в утреннем свете хорошо видна вся картина разворачивающегося сражения.

Вот появился знакомый Низиничу палатин в кольчатом панцире, рядом с ним Варлаам узнал по золочёным доспехам князя Болеслава. Щиты их украшал герб Пястов^[110] — белый сокол на красном фоне. Взмахнув кольчужной перчаткой, Болеслав дал знак к атаке. Конница ляхов метнулась вдоль правого крыла и, лихо развернувшись, врезалась галичанам в тыл. В тот же миг ударили самострелы, всё перемешалось на поле брани, до слуха троих отроков доносились лишь дикие выкрики и звон оружия.

— А татары со Шварном не пошли, — удовлетворённо усмехнулся Мирослав. — Погляди, ни одного татарина нету.

— Да он их и не упредил, верно, — промолвил Варлаам. — В этом он, должно быть, прав. Ибо где татарин, там один разор. Испустошили бы и наши земли, и ляшские.

— Не скажи, — с жаром возразил ему сын тысяцкого. — В такой сече татарские вершники незаменимы. И Бурундай не из тех, кто позволит своим лихоимствовать. У них, брат, порядок в войске. Не такой, как у нас. Дурак князь Шварн! Верней даже не он, — что с юнца взять, — а ближники еговые. Всё по старинке воюют. Тьфу!

Мирослав зло сплюнул и выругался.

Удар ляшской конницы расстроил ряды галицкой рати. Поляки теснили руссов со всех сторон, видно было, как кренится хоругвь с гордым орлом. Вокруг неё шла яростная сабельная рубка.

— Не могу глядеть боле! — признался Тихон, отползая в сторону. — Тако и хощется, право слово, саблю в десницу и сечь ляхов ентих! Ведь тамо, други, наши, русичи! А мы сидим тут, прячемся — да ещё и радуемся! Не, не могу!

Он вдруг выпрямился во весь рост и побежал к коню.

— Стой! Куда ты?! — Мирослав бросился за ним следом. — Я те щас выну саблю! Я те ляхов посеку! Погубить нас измыслил, дурень?

Он схватил взбирающегося в седло Тихона за плащ и свалил наземь. Завязалась драка.

Варлаам, поспевший к ним, закричал:

— Довольно! Прекратите! Остановитесь! Негоже!

Решительно оттащив ярившегося Мирослава от Тихона, который успел уже поставить под глазом у сына тысяцкого здоровенный синяк, он зло процедил:

— Ты, Тихон, что, малец неразумный?! Что тебя в сечу тянет?! Не наше это дело — мешаться в чужие свары! Льву, не Шварну служим! Пошли обратно! Поглядим, чем дело кончится.

Он едва не силой потащил обоих к краю обрыва. Мирослав молча скрипел зубами и косился в сторону Тихона, который, стиснув в деснице рукоятку сабли, кусал в отчаянии усы.

— Да что мне там, Шварн, Лев! — вскричал он. — Наших, русичей, православных вороги иноземные рубят, вот что!

— Молчи! — оборвал его Варлаам.

На душе у него было гадко, мерзко. Он знал, понимал, что Тихон, в сущности, прав. И думалось с горечью и каким-то недоумением даже: вот он, Варлаам, сын Низини из Бакоты, тоже русич, но до нелепой выходки Тихона ничего не шевельнулось у него в душе, наоборот, он радовался умелым манёврам Болеславовых дружинников. И совсем не понимал он словно, что вот там, под скалами, в эти мгновения простые русские воины, неискушённые в державных хитростях, в кознях Льва, Юраты, галицких бояр, гибнут под саблями и стрелами.

«До чего же мы дошли, до чего пали! Радуемся гибели братьев своих! — размышлял с горечью Варлаам. — Вот потому, что каждый из нас стал как бы сам за себя, и разбегаемся мы пред татарами, потому и разгромил нас сперва Батый, затем Бурундай. Нет в нас горения душевного. И все дела наши — как погоня за ветром!»

Он с сочувствием и даже с одобрением смотрел на насупившегося Тихона.

«А он вот — лучше, чище нас! Его побужденья просты, но искренни и заслуживают уважения».

Тем временем галичане поспешно отступали, ляхи гнали их к темнеющему вдали буковому лесу. Хоругвь Шварна упала на землю и была затоптана конскими копытами в чёрную жирную грязь.

Звуки битвы стихали. Конные ляхи уносились вдаль, вслед бегущим руссам. Когда наконец последний вершник исчез за окоёмом, Мирослав предложил:

— Гляди, сколь павших. Сойдём вниз, может, чем поживимся?

Тихон с презрением отверг его мысль:

— Не тать^[111] я, не лихоимец! Не пойду!

— Ты, друг, поспешай-ка в Перемышль. Князю Льву расскажешь, что мы тут видели, — посоветовал Тихону Варлаам. — А мы поле брани осмотрим — и за тобой вослед. Может, кого из наших подберём.

Тихон не заставил себя долго ждать. Взлетев в седло, он стрелой помчался вниз по склону.

— Сумасшедший! — проворчал, зло сплюнув ему вслед, Мирослав. — Чуть нас не погубил! Дурья башка!

— Как бы нам самим себя не погубить, — оборвал его ругань Варлаам. — Не приметили бы нас ляхи. И поспешим давай, покуда не воротились верховые.

Спустившись по склону холма, они вскоре оказались возле места сражения и торопливо спешились.

Убитые кони и люди лежали вповалку, всюду были лужи крови, грязь и покорёженное железо. Вот отрубленная рука в боевой рукавице, вот втоптанный в землю шелом с пышным султаном из перьев, вот изорванный в клочья алый плащ. Под ноги Варлааму попалась отрубленная голова с чёрной бородой и выпученными глазами. Отрок в ужасе отскочил.

— С меня довольно! — Он дёрнул за повод коня и отошёл к опушке.

— Гляди! — Мирослав, измазав руки кровью, вытащил из-под крупа лошади длинную саблю с изузоренным травами эфесом. — Добрая. А вон и ножны к ней. Верно, воеводы какого. Ты, Варлаам, верно, узрел тож: много рыцарей немецких в войске у Болеслава. Вон валяется один, в чёрных латах. Захватить бы такого. Потом выкуп пускай платит. Нет, чёрт, мёртвый. Стрелою прямь в глаз. Ну-ка, а ентот. — Он пошевелил ногой лежащего воина в тяжёлых доспехах. — Тоже мертвяк. Копьё из груди торчит, броню проломило. Эх, невезуха!

— Поехали отсюда! — крикнул ему Варлаам. — Довольно! Вот-вот ляхи воротятся, сами мы с тобою добычей станем.

Они выехали к краю поля и здесь натолкнулись на сидящего на земле воина, который, постанывая и морщась от боли, держался за окровавленное плечо. Судя по дощатому панцирю с вызолоченным узором на пластинах и дорогому алому плащу, во многих местах порванному, ратник был не из простых.

— Вот и добыча наша! — подскочил к нему довольный Мирослав. — Ого! Варлаам! Ты глянь, кто енто!

— Что, узнал мя, ворог! — прохрипел раненый, сверля Мирослава ненавидящими серыми глазами.

— Боярин Григорий Василич! Ближник Шварнов! Ворог князя моего! Ну, что, побил ляхов, собачий сын? — Зло рассмеявшись, Мирослав вытащил из ножен свою саблю.

— И побил бы, кабы ты со своим князем их не упредил! Сволочь! — Боярин, изрыгая ругательства, попытался броситься на конного Мирослава, но тот отскочил в сторону и занёс над ним клинок.

— Молись Богу, падаль! Настал смертный твой час!

Варлаам быстрым движением ухватил Мирослава за запястье.

— Не трогай! Не убивай! Грех это — раненого рубить! И невелика честь, пусть он хоть сам сатана! Отвезём его в Перемышль.

— Он у меня село под Коломыей отобрал с солеварнями! — сквозь зубы процедил Мирослав.

— Не время сейчас разбирать, кто чего отнял. Оружье у него отберём, на коня посадим — и домой! — Варлаам сам себе удивлялся. Как это он, простой отрок, повелевает сыном тысяцкого? Но Мирослав послушно исполнил сказанное.

Привязав пленника толстой верёвкой к коню, он усадил его впереди себя и боднями поторопил скакуна. Быстрым намётом понеслись всадники вдоль шляха.

Вечером они достигли Перемышля. Улучив мгновение, Варлаам шепнул Григорию:

— Помни, боярин, кто тебя от лютой смерти спас.

Григорий Васильевич ожёг его злым, колючим взглядом.

Примечания

108

Зипун — верхняя мужская одежда, кафтан с длинными рукавами, расклешённый снизу, без воротника.

109

Хоругвь — воинское знамя.

110

Пясты — династия польских князей и королей (IX–XIV века).

111

Тать (др. — рус.) — вор.