Жизнь и смерть. Самые важные вопросы детской литературы

Ольга Бухина (2025)

Тема смерти в том или ином виде возникает в детской книге едва ли не с той же частотой, как и тема дружбы. Но не всегда взрослые готовы обсуждать ее с ребенком. Исследование «Жизнь и смерть: самые важные вопросы детской литературы» предлагает подробный анализ того, о чем и, главное, зачем детская литература говорит с читателями на такую «страшную», как кажется многим, тему. Автор рассматривает наиболее популярные, читаемые, обсуждаемые книги прошлого и самые современные. Здесь отражены разные аспекты этой темы и ситуации, в которых ребенку (и взрослому, готовому говорить с ребенком о смерти) именно книга может помочь: в каждой главе рассматриваются произведения, посвященные например, смерти бабушек и дедушек, друга, кого-то из родителей, даже любимой собаки или канарейки. Кроме очевидных профессиональных достоинств книги, отметим прекрасный литературный язык автора. Текст читается легко и даже увлекательно. Издание содержит прекрасный справочный аппарат: в оглавлении под названиями глав указаны основные произведения, рассмотренные в ней, а раздел «Библиография» дополнен фильмографией, которая неразрывно связана с литературой и с рассматриваемыми вопросами. Автор исследования — Ольга Бухина, переводчик, литературный критик и специалист по детской литературе, — известна профессионалам также по блестящему труду «Гадкий утёнок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах». Издание будет полезно библиотекарям, педагогам, а также родителям, стремящимся подобрать наиболее подходящую литературу для детского чтения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Моим родителям: папе Борису Львовичу Бухину и маме Майе Фаддеевне Бухиной

Литература занимается тем, чтобы дать человеку инструмент для примирения с этим миром. При этом оказывается, что лучший способ освободиться от современного хитроумного узора реальности и показать подлинные отношения людей — это перенести действие в вымышленный мир, где действуют фантастические существа.

Лев Аннинский

© Бухина О. Б., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2025

Предисловие

Зачем детям про такие страсти?

Ни между чем на свете нет такой глубокой, такой резкой разницы, такой пропасти, как между живым и мертвым человеком.

Александр Гельман

Взрослые и дети по-разному реагируют на смерть, по-разному размышляют о смерти; они разного боятся, разное их привлекает или отталкивает в мыслях о смерти. Трудно сказать, когда именно ребенок в первый раз задумывается о смерти — да и о жизни; это очень индивидуально и зависит не только от особенностей развития его самого, но, естественно, и от совершенно не зависящих от него жизненных обстоятельств. Вряд ли есть ребенок, который никогда не задумывался о смерти — своей или близких, не испытывал экзистенциального страха перед смертью. Она может впервые предстать перед ним в разных обличьях: мертвой птичкой или жуком, умершими дедушкой или мамой, а то и страшными, разрушительными силами очередной войны. А может — что гораздо гуманнее — появиться в книжке, где описано первое, второе или третье.

Человечество издавна волновали эти вопросы — что такое смерть и умирание, почему умирает человеческое тело, остается ли что-нибудь от человека после физической смерти, существует ли в каком-то виде загробная жизнь, и если существует, то в каком? Разные страны и культуры, разные религии или их отсутствие предлагают свои ответы на эти вопросы — но ни один из них полностью человечество не удовлетворил; каждое поколение задается ими снова и снова, а значит — каждый ребенок проходит «дорогой смертной», пытаясь найти ответы.

В детстве и отрочестве бывает несколько особенно острых периодов, когда ребенка, а затем и подростка жгуче волнуют взаимоотношения между жизнью и смертью. Маленький ребенок ищет ответа на важные вопросы: умру ли я? умрут ли мои родители? не останусь ли я вдруг один-одинешенек в этом мире? Подросток куда больше малыша склонен верить в свое индивидуальное бессмертие, рисковать, не беречься, искать опасность и «ловить от нее кайф». У некоторых людей эта тяга к опасным, — возможно, даже для жизни, — приключениям остается навсегда. Это точно выражено в одном подростковом произведении.

Многим кажется, смерть приближается к человеку в старости, но с годами, дожив до двенадцати, я понял, что она никогда не подходила и не подойдет к нам так близко, как в детстве. Мы на каждом шагу испытываем жизнь на прочность. Нам не шибко хочется заглядывать туда, откуда не возвращаются, мы просто верим в свое бессмертие. Иногда бессмертие подводит^[1].

Реальная жизнь часто ставит перед нами проблемы не столько философские, сколько более практические: неизбежно умирает старшее поколение, а ребенок подчас сталкивается со смертью ровесника или даже младшего. Тогда тема смерти поднимается во весь рост, заслоняет собой горизонт. И тут как раз особенно ясно видна роль книги — ведь ребенок, скорее всего, уже сталкивался со смертью в литературном произведении. Потому-то и стоит перед детской литературой важная задача — рассказать о жизни так, чтобы, когда в ней случаются непредвиденные и трудные моменты, у ребенка уже были бы наработаны защитные механизмы, некоторое понимание подобных ситуаций. И если жизнь подкидывает ребенку трудную проблему, ее, возможно, легче будет решить с помощью своевременно прочитанной книги.

Для прародителей литературы — и мифа, и сказки — тема смерти сразу же стала родной, совершенно необходимой. Изида, оплакивающая мертвого Озириса, Гильгамеш, на смертном одре видящий сон — боги обсуждают его посмертную участь, троянец Гектор, побежденный могучим Ахиллом, предательски убитый безоружный Зигфрид — всех не перечесть. Да и как иначе — ведь смерть испокон века воспринималась как важнейшая составляющая жизни. Мы рассказываем истории именно потому, что хотим победить смерть, и основная задача сначала мифа, а потом и литературы заключается именно в борьбе со смертью (что, конечно, не исключает гибели героев)^[2].

В сказках и фольклоре также постоянно присутствует смерть. Умирают не только злодеи, но и положительные герои. Мертвые тела, кости, гробы, кладбища и прочие атрибуты смерти — непременная составляющая сказок братьев Гримм, Шарля Перро, Ханса Кристиана Андерсена или коллекции русских народных сказок, собранных Александром Афанасьевым и Владимиром Далем. Даже в народных потешках, например в стихотворных «Сказках Матушки Гусыни», смерть находит свое место: по словам одного исследователя, из двухсот проанализированных им маленьких текстов не менее пятидесяти говорят о смерти — удушении, повешении, расчленении на куски, обезглавливании и многих других способах убийства людей и животных^[3]. Именно из-за этого многие считали подобные сказки неподходящими для детей и «переписывали» фольклор для детских изданий, чтобы убрать такие леденящие душу подробности.

Век за веком миф, сказка, а за ними и литература создавали образы умирающих героев — то жертвующих собой храбрецов, то несчастных жертв обстоятельств и смертельных болезней. Даже сама Смерть становилась героем, с которым можно вести диалог, — от Шекспира с его «Зову я смерть, мне видеть невтерпеж…» до «Перебоев в смерти» (2005) португальского писателя Жозе Сарамаго.

Детская литература, стоило ей только обособиться в отдельный жанр, сразу же включилась в обсуждение темы смерти и тесно связанной с ней темы сиротства. Однако сиротство лишь одним краем касается смерти — это смерть родительская, к тому же она часто приключается еще до начала повествования. Книги о сиротах фактически являются историями о жизни, а те произведения, где смерть играет важную роль, в первую очередь говорят о том, как эту смерть пережить^[4]. Конечно, без анализа темы сиротства обойтись никак нельзя, но в этом повествовании она далеко не центральная. О сиротах в детской литературе я уже писала подробно в книге «Гадкий Утенок, Гарри Поттер и другие»; здесь же я постараюсь не злоупотреблять пересечениями и поменьше обсуждать одни и те же произведения для детей^[5].

Литература девятнадцатого века — зачастую написанная для взрослых, но довольно быстро перекочевавшая в детскую — не избегала темы смерти. На страницах книг (как и в жизни того времени) часто умирали и дети, и взрослые. В последний путь провожали младенцев и подростков, и никому не приходило в голову скрывать от детей тот факт, что человек смертен, и более того — «иногда внезапно смертен». Конечно, в книгах, написанных до мировых войн, «плохие» герои умирали чаще «хороших», а если умирали «хорошие», то их смерть служила уроком сострадания и милосердия для тех, кто оставался в живых. Воспитание сострадания являлось важнейшей составляющей литературы девятнадцатого века — и взрослой, и детской. Когда маленькая Джейн Эйр в одноименном романе Шарлотты Бронте, появившемся в 1847 году, понимает, что ее любимая подруга Элен Бёрнс умирает, она задает старшей подруге бесчисленные вопросы о природе смерти и посмертного существования. Ответы, естественно, предназначены не только Джейн, но и пытливому читателю.

Я очень счастлива, Джейн, и когда ты узнаешь, что я умерла, будь спокойна и не грусти, — грустить не о чем… Я убеждена, что есть будущая жизнь, и я верю, что бог добр^[6].

Очевидно, считалось, что читателя того времени такой ответ должен был полностью удовлетворить. Смерть представлялась желанным успокоением, освобождением от земных тягот. Впрочем, в этом произведении эпохи расцвета готического романа все пронизано духом смерти, появляющимся буквально с первой же страницы.

Неизъяснимый трепет вызывало во мне изображение заброшенного кладбища: одинокий могильный камень с надписью, ворота, два дерева, низкий горизонт, очерченный полуразрушенной оградой, и узкий серп восходящего месяца, возвещающий наступление вечера^[7].

Русские романтики тоже не чуждались темы смерти, ею пронизана, например, элегия Василия Жуковского «Сельское кладбище» (1839).

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,

Всех ищет грозная… и некогда найдет;

Всемощныя судьбы незыблемы уставы:

И путь величия ко гробу нас ведет!^[8]

Однако в произведениях, написанных для детей (или позднее ставших излюбленным детским чтением), смерти обычно удавалось избежать и счастливый конец возникал даже в самых невероятных обстоятельствах. В «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» (1833) Александра Пушкина царевна, конечно, не умерла, а только спит и может быть разбужена поцелуем жениха, как и положено в классической сказке о спящей красавице. В «Сказке о царе Салтане» (1831) обреченные на смерть в бочке, пущенной по волнам, царица и будущий князь Гвидон, конечно же, не погибают; все в конце концов устраивается и кончается всеобщим счастьем. Но романтизм с его тягой к смерти все же не сдается достаточно долго. Одни из последних отголосков романтического символизма в теме смерти отразились в пьесе Мориса Метерлинка «Синяя птица» (1905). К этому произведению, ставшему благодаря знаменитой театральной постановке Станиславского исключительно важным в контексте русского (вернее, советского) детства, мы еще не раз вернемся^[9].

Американская литература девятнадцатого века поначалу следует английским романтическим образцам: дети в ней умирают от чахотки и лихорадки, типичных заболеваний того времени. В романе Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (1852) умирает не только главный герой, но и маленькая Ева, настоящий ангел во плоти. Во второй части знаменитого романа Луизы Мей Олкотт «Маленькие женщины» (1868–1869) умирает в возрасте восемнадцати лет одна из сестер Марч, Бет. Но постепенно американская литература начинает действовать в ином «модус операнди»: теперь она старается избегать темы смерти — зачем заранее расстраивать детей и самим расстраиваться. Если кому и суждено умереть, так это злым колдуньям Востока и Запада в «Удивительном волшебнике страны Оз» (1900) Фрэнка Баума. Положительным героям умирать ни к чему.

Европейская и американская детская литература первой половины двадцатого века старается обращаться со смертью осторожно — и родителям, и писателям (а потом и педагогам, и психологам) кажется, что детей надо оберегать от «правды жизни». Они еще успеют узнать, почем фунт лиха, а пока пусть живут беспечной, радостной детской жизнью, отгороженной от реальности высоким забором хороших и добрых детских книг. Конечно, в этом заборе полно то ли калиток, то ли проломов — сирот, только в самом конце книжки обретающих родных или приемных родителей, не говоря уже о героях, гибнущих «за други своя», спасая Отчизну от лютого врага.

Тема героя-ребенка и героя-подростка особенно пышно расцветает, например, в литературе советского периода — от Павлика Морозова до Зои Космодемьянской в их посмертном, книжном существовании. Дети — герои книг гибли за идею, которую новое Советское государство хотело вложить в головы детям-читателям.

Поворотным пунктом в обсуждении смерти в книге для маленьких детей в американской литературе стала «Паутинка Шарлотты» (1952) Э. Б. Уайта, о которой мы поговорим подробнее. Вторая мировая война, а потом и наступление нового, двадцать первого века радикально изменили множество привычных установок, в том числе и отношение к смерти в детских книгах. Все же первой к теме смерти во всей ее серьезности обратилась, вероятно, скандинавская литература, которая попыталась объяснить, что это такое, на понятном детском уровне, рассчитанном и на совсем маленьких, и на тех, кто постарше. Как много раз подчеркивала переводчица с норвежского Ольга Дробот, нет ни одной скандинавской книги, где бы не умер дорогой ребенку человек.

При всей зависимости от «времен и нравов» и всех культурных различиях тема смерти остается одной из самых универсальных в детском чтении. Мы подробнее обсудим, как она раскрывалась в разнообразнейших детских книгах, написанных по-русски и переведенных с других языков. Книги научились играть роль Вергилия, проводника ребенка-читателя в царстве мертвых. Научились они и помогать читателю выходить из этого царства, не оборачиваясь.

Примечания

1

Линде Ю. Улица Ручей. Том I. Накануне. М.: Пять четвертей, 2021. С. 468. Это, конечно, «взрослый голос», формулировка скорее писателя, чем ребенка-героя, но тем не менее очень точная.

2

Об этом пишет Кристофер Букер в своей книге «Семь основных сюжетов: почему мы рассказываем истории». Первым из упоминаемых им сюжетов является «победа над чудовищем», то есть, по Букеру, победа над смертью. См.: Booker C. The Seven Basic Plots: Why We Tell Stories. London and New York: Continuum, 2004. P. 45.

3

См. предисловие Уильяма С. Баринга-Гулда и Сейл Баринг-Гулд к книге «Сказки Матушки Гусыни с примечаниями». Baring-Gould W. S., Baring-Gould C. The Annotated Mother Goose. New York: Bramhall House, 1962. P. 20.

4

Благодарю за эту мысль, за долгие годы дружбы и за многолетнее сотрудничество Анну Годинер.

5

Бухина О. Гадкий Утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах. М.: КомпасГид, 2016.

6

Бронте Ш. Джейн Эйр / Пер. с англ. В. Станевич. М.: Эксмо, 2022. С. 99.

7

Там же, с. 7.

8

Жуковский В. Сельское кладбище («Уже бледнеет день, скрываясь за горою…») / Стихотворения и баллады. М.: Детская литература, 2004. С. 28. Элегия эта — перевод стихотворения Томаса Грея.

9

Впервые пьеса была поставлена К. С. Станиславским в Московском художественном театре в 1908 году и с тех пор не сходит со сцены более ста лет.