Русь Эзотерическая. Учителя и М-ученики

Ольга Манскова

Книга о духовном поиске в конце 90-х – начале нулевых. Посвящается тем, кто искал смысл… И не нашёл. О когнитивном диссонансе нашего времени.

Глава 4. Андрей

«Если вы приняли меня всерьёз — забудьте, меня просто не было в этом мире. Никогда».

(Привидение заброшенного замка)

На Поляне, несомненно, были свои лидеры: как всем известные личности, мэтры Поляны, которые просто приезжали в эти края не первый год для занятия «духовной практикой», так и руководители новых приезжих групп, которые поставляли сюда новых людей. Но, встречались здесь и незнакомые никому как бы туристы, которые попадали сюда как случайно, так и не совсем случайно, но без какой-либо группы. Нередко можно было услышать, к примеру: «А мы вообще на море ехали. И вот, свернули сюда, чтобы немного отдохнуть, искупаться — а тут, оказывается, есть люди, и так интересно! И вот, мы вторую неделю вместо моря здесь отдыхаем…»

Ещё до приезда группы Матушки Марии, на Поляне уже не было пусто. Одной из первых приехала группа Сан Саныча, уфолога из Новороссийска. В неё входили, в основном, приглашённые Сан Санычем, его знакомые: туристы-индивидуалисты, любители грибов и природы. К ним уже здесь присоединились одиночки: пришедшие на огонёк любители дольменов, леса и приключений. Сан Саныч никого не гнал, к людям подходил с интересом. И сам имел интересы самые разносторонние.

Никто уже не помнил, как и когда среди них появился скромный, интеллигентный человек с бородой и волнистыми светлыми волосами. Возраст его определить было затруднительно, род занятий — тем более. Может, возник он однажды на заре из волшебного белого тумана? Кто знает… Только, был с ним парнишка, совсем молодой. А сам он, вроде бы, приехал из Житомира и звали его Андрей.

Просыпался Андрей обычно рано. И, чаще всего, уходил куда-нибудь в горы, иногда — блуждал очень далеко отсюда. Вот и сегодня, ещё было раннее-раннее утро, солнце ещё не встало, когда этот человек с белой шелковистой бородой и курчавыми, длинными волосами уже вылез из спальника: он спал в нём на открытом воздухе, вне палатки. Андрей потянулся. Расправив грудь, сделал несколько дыхательных упражнений. В лесу было темно и тихо, и только-только начинали просыпаться первые птицы. Босиком, ощущая холодную влагу росы, Андрей неспешно подошёл к потухшему костру. Зябко поёжился.

Вокруг костра, ранним утром ещё располагалось не много палаток: множество групп из разных городов прибыли гораздо позже. А хозяева палаток ещё предавались лёгким и приятным снам. Вскоре, конечно, первым встанет сам «Эс Эс»: Сан Саныч… Сэнсэй из Краснодара. Скорее всего, он неспешно подогреет в котелке воду, чтобы заварить себе крепкий утренний чай. Добавит в заварку мелиссу и перечную мяту, что сорвал здесь, неподалёку. И потянется по лесу лёгкий сизый дымок костра, смешанный с запахом мятного чая. И потому, заранее решив «пособить» ему с костром, Андрей натаскал сюда охапку сухих веток.

Потом, отправился к реке: горной, прохладной, стремительной, поначалу обжигающей своим холодом. Такое купание бодрит, а после него по телу разливается приятная теплота.

Андрей недавно обнаружил, относительно неподалёку, довольно глубокую лагуну с очень чистой, прозрачной до самого дна, водой. К ней и пошёл, захватив только холщовую сумку с длинной ручкой. Сумку повесил через плечо — и стал быстро спускаться вниз, по крутому склону. Преодолев спуск, прошёл по бездорожью и по негустому пролеску, в котором Сан Саныч умудрялся найти молодые, крепенькие шампиньоны. Потом, через пустошь, заросшую высокой, местами колючей, травой вышел на грунтовую дорогу. Слегка пригладил непослушные волнистые волосы, доходящие до плеч, и шелковистую светлую бороду. И бодро, быстрыми бесшумными шагами, устремился вдаль.

В знакомом месте он свернул с грунтовки и по узкой тропе вышел к берегу реки. Там, у лагуны, он быстро разделся и, зайдя в воду, шумно нырнул. Вода обожгла холодом, и он поплыл, разогреваясь движением. Накупавшись, вышел, стряхивая с себя воду, как пёс. Натянул футболку, штаны и олимпийку, сделал комплекс упражнений. И долго сидел потом и смотрел…

С этого места открывалась широкая панорама, и солнце как раз вставало из-за покрытых лесом, синеющих гор. А речная вода отсюда спускалась всё ниже и ниже, по каменным уступам. Где-то, гораздо ниже, близ посёлка, река разливалась пошире: даже деревянный мостик был перекинут через неё у дороги.

Андрей чувствовал, как вода уносит вдаль суетные мысли, погружая сознание в далёкие, ушедшие образы…

О чём думал он, сидя на берегу? Кто знает…

Позднее, здесь, на Поляне, Андрей проговорился одной любопытной даме, и рассказал хоть что-то о себе. А может, он просто всё придумал. Будто…

Когда-то, он был поэтом. Нет, не публиковал своих стихов, и нигде не числился поэтом: просто им был. И, как все поэты, мечтал о чём-то недостижимом, далёком и прекрасном. Материально, конечно, он не обладал практически ничем. Какие деньги могут быть у поэта? Но, это его нисколько не смущало. Да и все люди тогда ещё не были столь зациклены лишь на материальном. Андрей имел слишком мало для того, чтобы бояться что-то потерять. И слишком много для того, чтобы бояться жить. Он относился к будничной повседневности легко; она его не сильно давила. Поэт был молод, и потому любил странные, глупые компании. Внешне он казался человеком, не знавшим горя. И действительно, Андрей с равнодушием встречал сонмы «укусов судьбы», о которых говорил Гамлет: как раз тогда, он впервые прочёл о них в оригинале, у Шекспира.

Конечно, он был очень странным человеком. Все поэты — странные люди. Чаще всего, утро для него начиналось часов в двенадцать, поскольку он работал ночным сторожем. А работая, он говорил со звёздами по ночам, много размышлял и многое чувствовал. Он жил в своём собственном, замкнутом мире… Мире иллюзий.

Увы, полностью изолированных миров не существует. Реальность врывается даже в сны самых скрытных людей. Та неприкрытая реальность страшного мира, которая готова разорвать, раскромсать в клочья маленькие и уютные индивидуальные мирки, границ не знает. Поэты обычно особо ранимы и чувствительны. Порой они затыкают уши, чтобы не слышать обыденной пошлости, закрывают глаза на фальшь и банальность. Чётко слыша звуки и осознавая дыхание иного, поэты живут, будто люди с ободранной кожей, впитывая, как губки, внутрь себя боль окружающего пространства. И плачут, когда с мира слезает краска, обнажая его голый скелет.

Любой поэт долго не может выносить этого состояния, своей повышенной эмоциональной чувствительности, одновременно пребывая и здесь, и где-то ещё. Рано или поздно, поэты… Полностью уходят в иной, нереальный, ими созданный мир, который почти не соприкасается не только с миром пресловутой реальности — но даже с миром так называемого разума. В другом случае, они… Просто, умирают. По житейским соображениям, это происходит вроде бы от других причин, и всегда слишком рано. То есть, поэт может либо свихнуться, либо умереть.

Конечно, был и третий путь. Весьма болезненный: можно полностью переродиться. Стать «в лучшем случае» философом или прозаиком. А в худшем… Сердце поэта покроется грубой коркой, налётом пошлости, а сам человек скатится в пропасть праздных чувств и грубых развлечений. «Дети индиго»… Странный термин, для недавнего, вроде бы, явления. Но, такие люди были всегда. Если прочитать внимательней биографии ушедших поэтов.

Он был честен сам с собою. И… умирал.

Маяковский, «такой большой и такой ненужный», должно быть, испытывал это. Испытывал, наверное, и Блок… «Как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться»… Бывают в жизни моменты, когда, чтобы переродиться, необходимо отказаться от всего, даже от самого себя. Большинству это сделать мешает чувство собственной важности, а к смерти толкает боязнь этой самой смерти.

Но он ничего не боялся. И был готов. Когда сердце разрывалось от боли, грусти и тотального одиночества, а голова разламывалась от переживаний былого, сотню раз проносящихся в сознании. От всего этого хотелось выть, или вскочить, треснуться головой о стену… Потом и это прошло. Долгие месяцы, он пролёживал сутками на диване, глядя в потолок и чувствуя, как куда-то в бесконечные миры Вселенной из него вытекают последние силы.

Наконец, ему стало по-настоящему всё равно. Низ, самое дно. Всё умерло, исчерпано. Изжито. И вывернуто наизнанку. Пусто. Никаких воспоминаний, никакой боли. Вот уже совсем нечего отдать из себя этому миру. Полная апатия. Полный нереал. Взгляд уходящей души на безымянное тело, одиноко распластанное на кровати…

Он по всем статьям должен был умереть. Физическое тело такого отношения вынести не могло. Может, единственным его спасением было именно то, что он вот так, до беспредела, был безразличен даже самому себе. И Судьбе стало не интересно его убивать.

И потому, он получил второе рождение. Не умирая… Или, он всё же умер? Кто знает…

Может, это случилось, а может, этого не было никогда. А может, и было, но много веков тому назад. И не с ним… Не будем вдаваться в подробности. Это был просто рассказ для дамы.

Андрей встал, вновь подошёл к речке, набрал полную пригоршню воды. Несколько раз умылся, вновь ощущая приятную, бодрящую прохладу. Поднялся на пригорок, потянулся, расправил плечи и запел гортанную и плавную шиваистскую мантру. Немного погодя, он взглянул на солнце, которое стояло уже довольно высоко над горизонтом, определяя примерное время, и направился обратно.

Ещё вдалеке от большой поляны, он почувствовал, что природа и энергетика этих мест сильно изменилась, смутно уловил непонятное напряжение, разлитое в воздухе. Подойдя поближе, отчётливо услышал шум, отдалённый гул голосов. Это означало, что ряды эзотериков стремительно пополнились. Прибыли новые люди.

Что-то здесь, похоже, должно произойти. Не может быть иначе. Он чувствовал неизбежность и неотвратимость событий, почти не касаемых внешнего плана вещей, но столь чувствительных для души.

Вскоре, Андрей увидел воочию грандиозные перемены на Поляне. Да, людей действительно было много, очень много.

«Ну вот, теперь и официальное открытие сходки во имя спасения человечества не за горами» — мысленно усмехнулся он, когда приблизился к главному костру. Там он сразу заметил главную перемену: на широкой, полого спускающейся вниз, ветви дерева, была закреплена суровая толстая верёвка, на которой висел огромный колокол. «Именно он, вероятно, и будет в дальнейшем возвещать всеобщие эзотерические сборы», — догадался Андрей и мысленно окрестил этот колокол «вечевым».

Он стал немного в стороне от костра, под деревьями: как бы, занял место в партере. Чувствуя, что за ним наблюдают, Андрей демонстративно достал из холщовой сумки слегка мятый пряник, перекрестил его три раза, прочёл шёпотом защитную молитву и начал есть, откусывая по маленькому кусочку.

Пряник был не простой: угостил его один хороший человек. С ним Андрей встретился вчера, когда пошёл за хлебом в маленький магазинчик; в посёлке как раз был день хлебного привоза. По своему обыкновению, он разговорился со случайным попутчиком, которого догнал по дороге. Тот оказался местным, жил в соседнем посёлке, ещё дальше затерянном в горах. Шёл навестить знакомых. Этот «горец» рассказал Андрею несколько смешных баек про лесников, про заблудившихся в лесу туристов и про здешнее домашнее молодое вино. А напоследок, угостил Андрея пряником. Интересный то был попутчик: с лукавой смешинкой и неторопливым, напевным говором.

«Интересно, откуда этот „гад в хорошем смысле этого слова“, — как выразился однажды, и, конечно, совсем о другом человеке, мой старый знакомый, достаёт здесь такие свежие пряники? Полагаю, ближайшая пекарня — километрах, эдак, в шестидесяти отсюда… Из праны их ваяет, что ли? Но тогда, это просто „праник“ какой-то», — подумал Андрей, задумчиво жуя этот самый «праник».

В лагере тем временем слышалось звяканье кастрюль и мисок у костра, стук ударов камня по колышку чуть в отдалении. Повсюду ставились новые палатки, всюду были набросаны кучи рюкзаков и сумок. Люди въезжали массово. Из-под каждого куста в ответ на приветствие Андрея теперь раздавалось всё новое и новое «здравствуйте». Кто-то только расчехлял колышки для растяжек, а кто-то уже укладывал внутрь красиво и ровно поставленной палатки одеяла и вещи. Заглянув в свою палатку, почти по всем сторонам от которой теперь обнаружились новые шатры, Андрей не увидел там Арэя: того паренька, что пришёл вместе с ним на Поляну. У костра его тоже не наблюдалось. Значит, ушёл куда-нибудь прогуляться. Тогда, Андрей и сам решил где-нибудь побродить, пока люди располагаются.

Перейдя поляну наискосок, он вошёл в лес и одолел первый крутой подъём. Но, выше не поднимался: прошёл по обходной тропе и спустился в низину. Там отыскал грунтовку и пошёл всё дальше и дальше по наезженной тракторами колее. Немного погодя, внезапно и не вовремя, надвинулись тучи, быстро затянувшие всё небо, и начался сильный, проливной дождь.

Он шёл, уже не разбирая дороги; где-то совсем завяз в мокрой глине, промок до нитки и собирался повернуть обратно. Но ливень вдруг завершился так же внезапно, как и начался. Снова выглянуло солнце, высветив краски мокрого, посвежевшего леса.

Андрей снова и чётко осознал, что всё грядущее вскоре затянется в крепкий и тугой кармический узел. Ожидание уже повисло в воздухе, и некое нарушение системы пространство — время заставляло воспринимать окружающее как нечто нереальное. Такое с ним обычно случалось перед стихийными событиями, которых ни объяснить, ни понять было невозможно: только пережить.

Прервав размышления, Андрей остановился перед одним из многочисленных притоков небольшой речушки с неизвестным ему именем. Поток воды был бурным и мутным после дождя, и дна не было видно. Андрей, сперва прощупывая дно ногой и ступая осторожно, перебрался на другую сторону. Всё равно, терять теперь было нечего: вся одежда промокла под дождём.

«Пожалуй, мне скоро потребуется мой посох из лещины», — решил он.

О таком посохе Андрей задумался ещё несколько дней тому назад, когда удалялся от этих мест: выходил через перевал, на трассу — а там доезжал на попутных автобусах до реки Пшады. Потянуло в те места, в которых бывал он и раньше, бродил там, порой — в непролазной глуши. Близ Пшады, ему хорошо была знакома лесная сторожка, дольмены и водопады. Палатку и вещи он оставил здесь, на Поляне, с Ареем, а с собой в приключения взял лишь тёплый спальник.

Именно там, близ Пшады, ему неожиданно пришла мысль о новом посохе. Его нужно было вырезать из лещины, причём, из уже отмершей, но ещё прочной ветви, чтобы не нанести урон лесу. И, чтобы найти такую, следовало побродить изрядно. И вот, он то поднимался в гору, то следовал пересохшим руслом реки, то вброд переходил небольшие потоки… Туда, куда его «вело» — рукою леса или судьбы.

Там его тоже застал дождь… Полил, как из ведра. И без того раскисшая грунтовка, а вернее, тракторная колея, превратилась и вовсе в болото. Андрей спрятался от природной стихии под большим, мощным дубом. Наверное, трудно было бы отыскать второй такой, по всему этому краю. Будто, из сказки про Лукоморье, с крепким, сильным стволом — не обхватить и втроём, с раскидистой узорчатой кроной, высокий — настоящий исполин. Под ним, недалеко от выступающих наружу корней, он и нашёл свой будущий посох: новенький, блестящий, как отполированный. Могло даже показаться, что кто-то специально для него приготовил и положил его сюда эту ветвь. Потому, находка показалась Андрею не случайной, знаковой. «Будущему хозяину дома Господь посылает топор, счастливым — подкову на счастье, а странствующему путнику — посох», — пробормотал он вслух внезапно родившуюся в голове поговорку.

Затем он трижды перекрестил ветвь и поднял её с земли. Превратить её в посох труда не составило: туристский ножичек был у Андрея всегда с собой. Вскоре, дождь закончился, и Андрей двинулся в обратный путь.

Сидя на берегу реки, уже неподалёку от палаточного лагеря, Андрей вынул из холщовой сумки ножницы, кусок холстины, нитки и иголку. Он быстро скроил, наметал и сшил длинный, узкий чехол. В его отверстие, наметав по краю холстину, вставил средней толщины верёвку. В чехол Андрей вложил посох — и затем понёс его, перекинув верёвку нового чехла через плечо.

Андрей ещё не использовал этот посох в своих упражнениях, или, как он говорил, «в работе». Хранил в палатке, где спал Арэй. И, принеся однажды, не брал с собою.

Но, теперь Андрей почувствовал, что вскоре этот посох ему пригодится не просто для того, чтобы форсировать мутные ручьи, измеряя их глубину. Посох — инструмент загадочный и даже таинственный. Хороший мастер, владеющий посохом, многое сотворить может.

Скоро придёт его время.

А ещё, пора было возвращаться на Поляну. Должно быть, общая суета там улеглась, и вскоре начнутся Магниты. Нужно будет глянуть, что там происходит.