В городе Е

Ольга Михайленко (2024)

Эта книга — попытка подслушать Екатеринбург через те образы и идеи, с помощью которых он говорит с горожанами. К сожалению, невозможно в черновик поместить иллюстрации, но вы легко найдете в Интернете изображения мест, описанных здесь. Любуйтесь)

ХРАНИТЕЛИ ДУХА ГОРОДА

ХРАНИТЕЛИ ДУХА ГОРОДА

В городах это происходит не сразу. Сначала город выращивает здания, ширится, захватывает новые земли, покрывает их дорогами, перебрасывает мосты через реки, словом, занимает то пространство на Земле и карте, которое и будут называть городом. А позже появляется самое важное — дух города, а вместе с ним — и хранители духа. В каждом городе хранители свои: отдельные здания со своей историей и тайной, памятники, которые врезаются в память, парки с загадочными тропинками, и даже люди. Не то чтобы они специально взяли на себя эту функцию, так случилось. Порой они и сами не догадываются, что давно перестали быть просто объектами и горожанами, а стали носителями и проводниками городского духа, и их простое ежедневье непостижимым и магическим образом влияет на город и его жителей.

Плотинка — это сердце Екатеринбурга. Возведенная в петровские времена, она оседлала реку Исеть и дала жизнь заводу, вокруг которого и вырос город. А теперь Плотинка стала любимым местом горожан. Здесь можно ощутить само течение жизни: отсюда проистекает история города, здесь течет река, окаймленная нарядными набережными, и сюда стекаются люди в поисках встреч, знакомств, развлечений, приключений, а может быть, они просто бегут на зов того самого духа.

Леонид Михайлович вот уже тридцать лет приходил на Плотинку играть в шахматы. Менялись сезоны, годы, изменились даже названия города и страны, а шахматисты на Плотинке все играли. Раньше Леонид приходил с доской под мышкой, чтоб разложить ее на мраморе подземного перехода. Теперь же заядлых шахматистов уважили собственными столами, на поверхности которых красовались аккуратные шахматные доски — места сражения фигур и интеллектов. За годы игры те, кто прежде иногда захаживали играть только по выходным, превратились в завсегдатаев, выйдя на пенсию. Появлялись новые лица, которые со временем становились хорошо знакомыми. Иногда приходили весьма молодые и даже юные игроки, вырвавшиеся из виртуального, богатого, но неживого пространства, чтобы ощутить товарищеское похлопывание по плечу: мысленное, словесное, шутливо-подбадривающее, да и просто физическое.

В этот сентябрьский полдень Леонид Михайлович впервые надел свою старую серую шапку в цветных геометрических узорах — наследие туристической молодости, чем открыл осенний сезон. Теперь у шахматных столов будут вертеться шапки, кепки с опущенными ушами, и шляпа Германа Вильевича, который не упускал возможности выгулять свою коллекцию шляп на Плотинке. Сегодня этот старый франт и стал партнером по игре Леонида Михайловича. После традиционного рукопожатия Герман поинтересовался:

— Ну, друг дней моих суровых, что ход грядущий нам готовит?

— Сейчас посмо-о-отрим, — растянул Леонид Михайлович, — кто мы, откуда и куда пойдем?

И он двинул белую пешку.

***

Новое белое пальто рисковало потерять свою первозданную чистоту, когда Елена, позабыв о необходимости беречь его, прислонилась к металлической ограде на набережной Исети и ошарашенно в десятый раз читала фразу «КТО МЫ, ОТКУДА, КУДА ИДЕМ?». Этот арт-объект уже несколько лет возвышался над зеленой крышей дома, фасад которого выходил к реке, но сегодня Елена как будто увидела фразу впервые. Так оно и было, ведь иногда смотреть еще не значит видеть.

Жизнь Елены в последние годы напоминала дурную ситуацию в настольной игре «Эрудит»: были все нужные буквы, но слово «счастье» с максимальным количеством очков никак не складывалось. У Елены было всё, что обязана иметь современная женщина в ее возрасте, и при этом остро чувствовалась нехватка чего-то… неопределенного. И эта нехватка заставляла ее исследовать блоги небожителей социальных сетей, изучать ассортимент городских и виртуальных магазинов, выискивать интересные туристические места для отдыха. А когда всё это не помогало, она начинала подозревать мужа в невнимательности, детей — в бестолковости, родителей — в детских травмах, друзей — в эгоизме, коллег — в непрофессионализме… Список обвинений и обвиняемых был длинным, а мир — пропорционально безрадостным. А в последнее время врагом стало и зеркало. Оно показывало морщины, намекая на то, что жизнь переваливает за середину.

Но в этот ясный полдень Елене удалось развеяться. Ни одной тоске не выдержать такого ослепительного сентябрьского солнца. Погода была чудесной, небо заходилось ярко-голубым цветом, трава все еще бравировала зеленым, а листва деревьев уже подчинилась осени и примеряла роскошный желтый. Набережная благоухала сладким ароматом алиссумов, густо усеявших местные клумбы. И в тот момент, когда Елена совершенно забылась, город вдруг спросил ее: «КТО МЫ, ОТКУДА, КУДА ИДЕМ?».

— Правда, заставляет задуматься? — прозвучал красивый глубокий женский голос.

Елена обернулась. Невысокая, совершенно очаровательная пожилая женщина в черной шляпке фасона начала двадцатого века всматривалась в ту же фразу.

— Гоген задал нам загадку, которую можно разгадывать всю жизнь, — неторопливо произнесла внезапная собеседница.

Обведя взглядом округлую площадку, подавшуюся к реке, Елена удостоверилась, что рядом больше никого нет, и слова адресованы именно ей.

— Гоген? — переспросила Елена, переходя от растерянности к недоумению.

— Да. Думаю, эта фраза, — кивнула незнакомка в сторону противоположного берега, — пришла к нам с картины Поля Гогена. На этом полотне он попытался охватить всю человеческую жизнь от рождения и до смерти.

Елена впервые за несколько лет разговаривала с незнакомым человеком на тему, отвлеченную от житейской необходимости. Ее воображение попыталось проследовать за словами «жизнь от рождения и до смерти», но признав свое бессилие визуализировать что-либо, уступило место любознательности и Елена спросила:

— Охватил?

— Трудно сказать. Охватить все, наверное, невозможно. Но вопросы поставил качественно: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?». Может быть, это и есть задача художников: бросать в нас вопросы и смотреть, что из этого получится. Ответить на вопросы Гогена — значит установить точку отсчета в своей жизни, начать игру. На это не каждый способен.

Елена невольно любовалась своей собеседницей. Возраст нисколько не лишал даму миловидности, и даже придавал шарм, а ее манера так просто говорить о сложных и не касающихся повседневности вещах приводила Елену в восторг. Определение «дама» как нельзя лучше подходило этой пожилой особе. Еще больший восторг вызывало течение разговора: начавшись у городского арт-объекта и картины Гогена беседа вдруг свернула к жизни личной.

— Вы ответили на эти вопросы? — искренний интерес и предчувствие какого-то открытия, окончательно изгнали первоначальное стеснение Елены, и ее лицо оживила мимика.

— Продолжаю отвечать. Для меня самым важным стал вопрос «Кто я?». И на него я отвечаю каждый день, вставая с кровати, одеваясь, чтоб выйти на улицу, встречаясь с людьми, заботясь о близких. Кто я? Игрок или игрушка, творец или нытик, любящая или выпрашивающая любовь, дающая или ждущая?

Предчувствие не обмануло Елену, вот оно открытие: жить значит отвечать на вопрос «Кто я?». До сих пор ее больше интересовали вопросы «Почему все так?» и «Кто виноват?».

Женщины помолчали. Теперь Елена была уверена, что только стоит на пороге чего-то нового. Она не хотела прощаться.

— Вы не спешите? Знаете, я хотела бы… — начала Елена и запнувшись о неспособность определить чего же именно она хотела бы, предложила, — пойдемте со мной в кофейню?

Дама согласилась. Елена взяла спутницу под руку, и женщины отправились вдоль набережной по направлению к Плотинке.

***

— Проморгал, — довольно улыбаясь забрал с доски коня Леонид Михайлович.

— Ах ты ж… кони мои, кони — рассторился Герман Вильевич. — Ничего, и без коней доберемся, на троллейбусе.

И он пошел черным слоном.

***

Когда Димин класс зашел в троллейбус, там стало тесно. Дима не любил толпу, троллейбусы и экскурсии класса в выходные дни. Ну куда бы еще ни шло на природу съездить, шашлыки пожарить, но в музей… Испорченный день. Ну посмотрел он эти картины и скульптуры в «Эрмитаж-Урал», и что? Мог бы и дома в Интернете посмотреть. Им в школе лишь бы работу провести для галочки.

Кондуктором в троллейбусе была уже пожилая, но бойкая женщина. Обладая весьма крупной фигурой, она каким-то чудом передвигалась по узкому проходу, оставшемуся между пассажирами, выдавала талоны и не умолкала:

— Передаем за проезд! Девочки и мальчики, готовьте ваши карточки! Ой, как вас много! Давай, моя радость. Куда ездили? В музей? Ой, как я музеи люблю! Пожалуйста, деточка. Красиво в музее? Возьми, мой хороший.

Ребята стали рассказывать о картинах. «Эрмитаж-Урал» появился благодаря остаткам коллекции «Эрмитажа», которую эвакуировали на Урал во время Великой Отечественной. Здесь было много настоящей старинной живописи. Кто-то запомнил сюжетные картины из жизни Христа и греческих богов, кому-то понравился пейзаж, кому-то — портрет. Алина хвалила статую стесняющейся девушки, и уверяла, что скульптор точно с нее лепил стеснение. Завязался разговор. Все пассажиры поглядывали на эпицентр беседы и вспоминали свое детство, свои музеи, свои художественные открытия.

— Ну всё, ребята, — заявила кондуктор, — после смены иду в «Эрмитаж-Урал». Что у вас, девочки-красавицы? — обратилась она к двум старушкам на сидении. Все засмеялись.

— Дима, тебе не кажется, что наш кондуктор ужасно похожа на героиню картины из «Эрмитажа»? — спросила классрук Ольга Николаевна.

— На какую? — испугался Дима внезапного обращения к себе.

— «Прачка». Помнишь? Та большая картина на отдельном стенде. На ней женщина стирает в тазу белье.

Дима помнил, но сходства не находил.

— Там молодая женщина была.

— Да, визуально они не похожи. Но это настроение… Блеск в глазах… Меня сегодня поразила эта картина. Столько жизни в ее героине! И такой контраст между облупившейся штукатуркой, распухшими красными натруженными руками прачки и ее сияющим лицом.

Дима удивлялся тому, как точно Ольга Николаевна уловила суть картины. Он тоже смотрел на прачку, но она ему ничего такого не рассказала.

— Да уж, контраст, — подтвердил Дима. — Радоваться особо нечему, когда у женщины нет «стиралки».

Ольга Николаевна от души рассмеялась.

— Дим, мне кажется, это особый талант человека: в любых трудных условиях продолжать жить с открытым сердцем, дарить улыбку, любить жизнь… даже когда у тебя нет «стиралки». Вот как наша кондуктор. Посмотри! В ее возрасте, наверное, не так уж легко делать эту работу. Но когда она проходит по салону, как будто солнечный зайчик пробежался — все улыбаться начинают. Какое счастье, что есть такие люди!

Дима посмотрел на кондуктора. Ольга Николаевна говорила правду, это ее ласковое обращение к пассажирам с шутками-прибаутками, эта улыбка, не сходящая с лица… Да, теперь и он видел явное сходство прачки и кондуктора, и не мог не согласиться, что такой кондуктор — это счастье. Такой человек — это счастье.

— Ольга Николаевна, а как думаете, быть таким человеком — это генетическая данность, или это приобретенное? — сказал Дима и порадовался тому, как красиво он выразился, иногда с ним это случалось.

— Я думаю, что человек — существо развивающееся, и способен работать над собой, в том числе и над состоянием духа.

Они замолчали и продолжили свой путь погруженные в мысли и в виды города за окном троллейбуса.

***

— Что-то мне всё это не нравится, — задумчиво произнес Леонид Михайлович.

— А что ж тут может нравиться? Ферзь-то твой в капкане, — потирал руки Герман Вильевич. — Сидит за решеткой в темнице сырой…

***

Андрей не любил магазины, но любил свою жену Аню, поэтому хотя бы раз в месяц ему приходилось выдерживать пытку шопингом. На этот раз пытка затянулась, потому что местом шопинга был избран самый огромный торгово-развлекательный центр города «Гринвич». Здание «Гринвича» разрасталось постепенно, над землей оно отращивало галерею за галереей, под землю запускало рукава, пока не заняло целый квартал и не вросло прямо в метро.

Аня надевала платья, кофточки, юбочки, брючки и кружилась, кружилась перед мужем, в одном магазине, втором, третьем… Андрей сбился со счета. От улыбки у него уже устали мышцы лица, и все комментарии стали сводиться к «Угу» и «Хорошо», а ведь он здесь был именно для того, чтобы выразительно восхищаться, ну и таскать пакеты. Окружающий шум и искусственный свет действовали на Андрея отупляюще. Он устал, как устают от тяжелого физического труда во вредных условиях, и удивлялся выносливости жены. Наконец, когда силы почти покинули Андрея, счастливая Аня скомандовала: «Все, пойдем домой». Это была лучшая фраза, которую Андрей слышал сегодня.

И они пошли. Они спустились на первый этаж и, разговаривая, наверное, пропустили выход на улицу. Остановились, нашли информационную стойку, убедились, что идут в правильном направлении, и отправились вперед, периодически поглядывая на указатели, которые свисали с потолка. Но через какое-то время они обнаружили, что уже проходили мимо этих магазинов. Решили идти в противоположную сторону, и снова никакого выхода. Снова поднялись на второй этаж, спустились со второго этажа, снова прошли в направлении, ясно указанном на всех информационных стойках и указателях. Утомленные, они начали препираться, каждый вел по очереди, но ни один из них не смог довести дело до конца. Выхода не было.

Увидев уже знакомые скамейки, Андрей повалился на них вместе с пакетами. Аня присела рядом. Они молчали, бессмысленно упершись взглядом в пол. Просидев какое-то время без движения, супруги стали оживать. Аня привинулась к мужу и положила голову ему на плечо. Андрей обнял ее и тихо заговорил:

— Аня, знаешь зачем “Гринвич» такой огромный?

Аня помотала головой.

— Чтобы мы его возненавидели, чтоб мы объелись всеми этими магазинами, шмотками до дурноты, и чтобы нам захотелось свежего воздуха и синего неба.

Аня молчала. Ей было что возразить, но она не хотела возражать. Ей тоже сейчас безумно хотелось свежего воздуха.

— Я утомила тебя, да?

— Нет, не ты, «Гринвич» утомил, — вздохнул Андрей.

— Я что-то увлеклась этими покупками. Они съели весь наш день.

Аня уткнулась лбом в щеку мужа, и вдруг вспомнила, как они, кажется, прошлой осенью вот так же сидели в дендропарке напротив этого торгового монстра. Только тогда перед глазами было вдоволь синего неба, а под ногами — желтая листва. Воспоминание было теплым, оно вызвало улыбку и прогнало подступившее было уныние. Следом в памяти всплыла целая вереница событий того счастливого дня и желание прожить их снова.

— Знаешь, чего я сейчас хочу? — прошептала Аня.

— Ммм?

— Я хочу кормить уточек.

— Хм.

— Помнишь то место у реки в дендропарке, где висит табличка “Туточки”? Пойдем туда?

— Угу.

— Я хочу смотреть, как эти неуклюжики важно топают среди суетливых голубей.

Аня подняла голову, вытянула губы, надула щеки и подвигала плечами, изображая важных уточек. Андрей улыбнулся. Аня, окончательно избавилась от хандры, и теперь ей не терпелось передать свое оживление мужу. Она хитро прищурилась и изменив тон, сказала:

— А потом Вы, Андрей, как настоящий рыцарь, рискнете ради своей дамы чистотой своего пальто, — Аня провела рукой по воротнику мужниного пальто.

— Так-так, — Андрей посмотрел на приглаженный воротник и сложил руки на груди, — моя дама задумала что-то нечистое?

— Ну тебе придется внезапно согнать голубей, и есть риск, что они отомстят тебе, грязно отомстят.

— А зачем мне придется их сгонять? — поинтересовался Андрей.

— Я хочу посмотреть, как они все разом взлетают в небо. Это очень красиво, — мечтательно проговорила Аня куда-то наверх. — Знаешь, когда стая поднимается в небо, мне кажется, будто и я немного приподнимаюсь…

Анины глаза залились каким-то особым светом. Андрей любил этот свет, эти глаза и эту женщину.

— Но сначала нам надо… — начал, не торопясь, Андрей и вдруг почти выкрикнул, — Анюта, смотри! Это же выход!

Они сидели напротив галереи, которая вела к выходу. Андрей быстро встал, сгреб все пакеты в одну руку, Аню — в другую, и они пошли, вернее, побежали на волю и вырвались прямо в звон колоколов Большого Златоуста.

***

— Ну что ж, Герман, ты достойно сражался, но моя взяла, — ликовал Леонид Михайлович, протягивая руку над доской.

— Ничего, мы еще отыграемся, — жал протянутую руку Герман Вильевич. — Завтра обещают отличную погоду для моего коронного мата.

И они уступили место другим игрокам, которые только что были их болельщиками.

А город продолжал вдыхать человеческий гомон, сводить человеческие пути, сплетать человеческие судьбы руками своих хранителей.