В городе Е

Ольга Михайленко (2024)

Эта книга — попытка подслушать Екатеринбург через те образы и идеи, с помощью которых он говорит с горожанами. К сожалению, невозможно в черновик поместить иллюстрации, но вы легко найдете в Интернете изображения мест, описанных здесь. Любуйтесь)

ЗИМА В ГОРОДЕ

В Екатеринбург зима приходит рано, иногда даже в сентябре залетает на денечек поздороваться, щедро осыпая город преждевременными пушистыми белыми хлопьями, которые великолепно выглядят на желтой листве и зеленых травах, но на асфальте превращаются в мокрую кашицу, нескромно чавкающую под шагами прохожих и щедро одаривающую сыростью их ботинки. А в ноябре зима уже уверенно раскладывает по тротуарам свои снега, покрывает льдом и водоемы, и любые поверхности, не успевшие избавится от воды и застигнутые врасплох морозами. Так в зимние владения обращаются дома, деревья, площади, улочки, улицы и проспекты.

Появление нового проспекта — это событие даже для такого неустанно растущего и омолаживающегося города, как Екатеринбург. Проспект Академика Сахарова родился на окраине города, которая тут же перестала быть окраиной, потому что жизнь покатилась дальше, обозначая свои масштабные намерения густой щетиной строительных кранов. Новенький широкий проспект щеголяет лоском молодых новостроек и флером вечерних гирлянд из фонарей и светофоров. Равноудаленные, они выстраиваются в ряды огоньков, которые скачут друг за другом согласно законам перспективы, пока не сливаются в одну светящуюся линию. Зимой теплый свет фонарей купается в свежем снегу, под которым погребены клумбы, рядом контрастируют темным оттенком прямые линии тротуаров, дорожное полотно аккуратно расчерчено следами шин. Так зима, заигрывая с городом, одновременно и подчеркивает, и смягчает его прямые контуры.

Но самое большое сокровище проспект прячет прямо за единственным рядом домов своей нечетной стороны: там раскинулся Преображенский парк. Несмотря на название, намекающее на наличие обильной растительности, он не может похвастаться зарослями деревьев. За свою непродолжительную жизнь Преображенский успел отрастить только несколько скудных еловых заплаток на боках своих обширных холмов. Но зимой это даже к лучшему, ведь лысые возвышенности становятся излюбленным местом для зимних забав ребят в возрасте от трех до шестидесяти трех, а то и более зрелых, у которых желание катать внуков одержало победу над бережливым отношением к коленям.

Стоит только снегу хорошенько укрыть верхушки и склоны этих холмов, как тут же со всех концов к ним бредут нескончаемой вереницей паломники в цветных комбинезонах и куртках, ведя за поводья свои верные санки, снегокаты, бублики, ледянки… Те, кто посмелее, взбираются на самые макушки к серебряному оленю и Жар-птице — сказочным хозяевам парка, установленным здесь. И оттуда уж:

— Р-р-р-асступись! Полетели!

Летят бесстрашные малыши с надежными взрослыми за спиной, летят дети постарше, летят в одиночку, летят гусеничкой, объединив несколько надувных бубликов вместе. Пока одни летят, другие уже взбираются. И весь этот круговорот сопровождается хохотом и детскими криками с интонацией на границе страха и восторга.

“Если бы Брейгель мог отпроситься на денечек на Землю, то точно захватил бы краски и пришел сюда,” — думала, улыбаясь, Юля шагая по хрустящему снегу в садик за детьми. Ее грела эта картина массовых покатушек. Счастье, что у этих детей есть такое детство: беззаботное, снежное, летящее.

Она вспомнила, как однажды папа повел их с братом кататься с горки. Маленькой Юленьке показалось, что гора была огромной и страшной. Но и папа был тогда большим, как и уверенность его в том, что Юленьке ничего не грозит. Папа вручил ей поводья санок, подтолкнул, и Юленька вылетела из папиных рук и помчалась с горки. Потом с родительских рук она вылетела в жизнь, а воспоминание о том дне, оказывается, продолжает в ней жить. Только через такие воспоминания и можно прикоснуться к своему детству. Пусть у ребятишек их будет больше.

А когда, в какой момент, она стала взрослой? Когда папа перестал быть большим? Когда жизненные горки перестали быть огромными и страшными? Когда пришло это чувство “я — взрослая”? И пришло ли?

В садике детей уже вывели на улицу. Малышам было чем занятся на площадках. Вооружившись лопатками и формочками они творили: увлеченно ваяли снеговиков, снежные куличики, рисовали картины, строили замки.

Катюшу Юля застала за производством шестнадцатого Деда Мороза, которого она как раз добывала из пластикового снежколепа. Деды Морозы были аккуратно расставлены вдоль границы площадки.

— Это не охрана, мамочка, — снисходительно возразила маме Катюша, — это парковочное место для Деда Мороза. Пусть паркуется на нашу площадку. Тут много места для саней.

Егорка на своей площадке утрамбовывал дорогу для грузовика, которым собирался перевозить снег. Пришлось немного подождать его, чтобы грузовик смог-таки выполнить свою миссию. Юля в очередной раз отметила деловитость своих детей.

Домой они отправились через парк, и дети, конечно же, потянули Юлю туда, в гущу покатушечного пиршества. Да, у них не было надлежащего транспортного средства, но как пройти мимо? Уже наверху дети обнаружили картонку и тут же попытались оседлать ее, но та ничегошеньки не понимала в деле скольжения. Продвинувшись на полметра вперед, картонка оторопело останавливалась, но маленькие наездники продолжали в нее верить. Они садились, вставали, менялись, меняли позы, угол поворота картонки относительно спуска, просили сесть маму, повернуться, встать на колени. Юля послушно выполняла команды, а внутри ее распирал смех: “Моих карапузов следует отправить в космическую отрасль, у них и картонка в конце концов взлетит.”

Рядом с ними мальчишка лет десяти катал бойких малышей-братишек. Он садился на снегокат, сажал перед собой одного из братьев, и они неслись вниз, а потом старший брат тащил снегокат наверх, а младший ступал по его следам, пытаясь догнать самокат и ухватиться за него. Юля обратила внимание, как сосед по горке умело организовывал своих малышей и справлялся с попытками покапризничать и подраться за снегокат.

Мальчик, возясь с братьями, все посматривал на отчаянные попытки Катюши и Егорки съехать на картонке и наконец не выдержал.

— Как тебя зовут? — спросил он у Юлиного сына. — Егор? Ну, пойдем кататься, Егор.

Усадил загоревшегося от радости ребенка перед собой, и они вихрем помчались к подножью холма и врезались в залежи снега.

— А тебя как зовут? Катя? Садись!

И все повторилось с дочкой.

Вернувшись на макушку холма мальчик отчитал Юлю.

— У вас что, снегоката нет? Не взяли? Теперь без снегоката никак нельзя.

Юля горячо поблагодарила этого серьезного молодого человека и повела своих довольных летунов домой. Пиршество состоялось и для них.

Юля была под впечатлением. Надо же, увидел, что дети без санок и покатал. Без предисловий и ложной деликатности.

— Какой взрослого мальчика мы встретили! — вслух произнесла она.

— Разве мальчик может быть взрослым? — удивилась Катюша.

— Конечно, может! — подтвердила Юля и Кате, и себе. — Он сам увидел, что вам нужны санки, и сам предложил покатать. Он позаботился о вас, хотя никто его об этом не просил. Маленький мужчина с большим сердцем.

И тут до Юли дошло, что такое “взрослость”. Ни рост, ни возраст физический, ни даже опыт и знания не делают человека по-настоящему взрослым, взрослым делает способность заботиться. Груднички не способны жить без заботы, дети едва способны заботиться о себе, но только взрослый человек способен заботиться о ком-то ещё. Кто-то способен заботиться об одном человеке, кто-то о семье, кто-то только о близких, кто-то обо всех, кому нужна помощь, кто-то способен объять целый город. Каждому достается для заботы свой кусочек мира, который расцветает под вниманием своего благодетеля, как только что расцвели радостью сердца ее детей, когда их пригласили на снегокат. И чем больше этот круг заботы, чем прозрачнее его границы, тем взрослее и прекраснее человек. Теперь Юля точно знала в какой момент стала взрослой — когда стала мамой.

Уже подходя к широкому бульвару, границе, отделяющей парк и пир зимних забав от жилых домов, Юля увидела одинокую варежку, лежащую на снегу. Она подняла ее и посмотрела вокруг. Недалеко стоял мужчина в странном головном уборе, напоминающем берет, нижняя часть лица его была прикрыта богатой бородой свисающей на грудь.

— Мужчина, — позвала Юля, — это ваша?

Он обернулся к ней и, не ответив, снова погрузился в свое занятие. Только теперь Юля заметила, что мужчина странно себя ведет: водит одной рукой перед собой, как будто что-то чертит или рисует. И вообще он выглядел как-то странно и был как будто окружен какой-то дымкой. Юля пожала плечами.

— Ладно, — сказала она, — тогда повесим рукавичку здесь. Хозяин будет проходить мимо и увидит.

И она повесила варежку на ветку ивы и повела детей домой. А Брейгель свернул незримый холст и стал подниматься наверх по невидимой лестнице, его отпуск закончился. За бурным зимним весельем этого никто не заметил.

В городе случаются чудеса, но их трудно разглядеть в гуще кипучей шумной жизни.

***

Зима в нашем Екатеринбурге — время, когда повсюду разбросаны следы доброты: чьи-то добрые руки заботливо развешивают на заборах, на лавочках, деревьях и кустах варежки и перчатки, разлученные со своей парой.

Кто-то, проходя мимо, увидел одинокую “потеряшку”. Он очень спешил, но подумал: “Не найдёт же, снегом засыплет, и всё. Вечером, бедняга, кинется — а нет. Расстроится, станет ругать себя растяпой, и забудет улыбнуться ребенку, когда будет забирать из садика. Будет смотреть на вторую перчатку, и ему будет жалко, сначала как будто перчатку жалко, а потом жалко, что вообще всё как-то не так, что надо опять искать новые перчатки и новые способы стать организованнее. И вечер будет испорчен. А родные подумают, что это на них дуются, и будут чувствовать себя немного виновато и немного обиженно. Обиженно, потому что непонятно за что. Нет, есть конечно за что, есть, но хочется, чтобы не сейчас, не вечером. Вечером очень хочется, чтобы было тепло и просто”.

Нашедший, конечно, всё это думает не словами. Добрые дела вообще редко обдумываются длинным текстом. Просто срабатывает такой городской инстинкт: нашёл — повесь повыше. Вот и висят"потеряшки"на импровизированных флагштоках. Висят и рассказывают свои истории.

Вот варежка малышки. Мама увидела пару ярких вязанных варежек-котиков на ярмарке ремесленниц, когда искала новогодние подарки. Их продавала бабушка в смешной вязаной шапке, и весь её товар был вязанный, немножко смешной и очень теплый. Мама не взяла варежки сначала. Подумала: “Нет-нет, зима, она будет всё время в снегу ковыряться, эти варежки сразу промокнут, надо брать непромокаемые”. Сделала еще кружочек среди прилавков прежде, чем поняла, что думает о котиках. Представляет, как вечером доченька открывает пакет, а оттуда на нее смотрят котята с ушками и усиками. Рот у малышки приоткрывается, брови чуть-чуть приподнимаются, а глаза становятся такие… светящиеся что ли — верный признак, что доча переживает маленькое чудо. Она берёт одного котика в свои ладошки, долго смотрит на него, гладит. Потом обнимает маму маленькими нежными ручками, потом прыгает, потом бежит в детскую, чтобы побыть со своим чудом наедине и познакомить с любимым зайцем (он тоже пушистенький). И весь вечер не расстается с варежками, а на ночь кладет на подушку рядом с собой и укрывает одеялом. Завтра она устроит в садике скандал, когда воспитатель попытается убрать варежки в шкафчик.

Вы не представляете, как иногда потерявшихся разочарованных взрослых, спасают воспоминания о маленьких детских чудесах. Вы не представляете, сколько детского горя может быть в одной потерянной варежке. Вешайте “потеряшки” повыше.

А вот тоже вязаная варежка, но женская. Честно говоря, её не очень хотели носить. Она вообще ни к чему не подходит, ни к новой яркой куртке, ни к пальто. А главное, к образу не подходит. Хочется же чувствовать себя настоящей женщиной, элегантной, утонченной, чтобы тонкая рука в перчатке, чтобы тобой немножко… любовались. И ты тогда немножко Весна с картины Боттичелли и немножко Ахматова с картины Альтмана, и что-то такое в тебе есть от них обеих. А тут варежка… Но мама обидится, если не взять.

Мама же сама связала. Сначала она пошла в магазин и выбрала пряжу. Еще долго думала, какую лучше взять, а потом вспомнила как последний раз пили с дочкой чай на кухне у окна, и свет так еще падал прямо на лицо дочери, такой красивой, такой взрослой, что в сердце немножко заныло. Мама это вспомнила, и взяла пряжу двух цветов: серый светлый, как цвет глаз, как у дочери, и серый темный, глубокий темный, как ресницы.

Варежки получились теплые, и даже милые. И, может, не столько внешне милые, как внутри теплые. Их, наверное, можно надеть в магазин. Да и к подружке в гости можно. Идеальные перчатки, которые сама выбирала, остались дома, а на прогулку пошли варежки, подкупили своим теплом и маминой радостью, что угодила дочке.

Как иногда грустно осознавать, что на самом деле любил то, что потерялось. Вешайте “потеряшки” повыше.

А здесь, на заборчике у дороги, висит кожаная мужская перчатка. Мужчина приехал домой поздновато. Дома уже поужинали, и его маленькие пираты, наверное, успели разложить все свои богатства на полу небольшой детской и теперь ждут папку. Мужчина долго доставал покупки.“Саша, купи хлеб”, — писала ему жена. А через полчаса: “И еще яйца”. До конца рабочего дня набежал солидный список: продукты, аптека, химчистка. Надо, значит надо. Припарковался далековато от дома, пока гонял за всеми “надо”, все ближние к его дому места уже заняли. Пакетов много, руки две. Наконец, разобрался со своей поклажей. Ну всё, домой. Немного прошёл вперёд, а там в снегу, среди сугробов — следов работы снегоуборочной техники — барахтается легковушка. Забуксовал мужик. Надо толкнуть. Спешившие домой пакеты прилегли отдохнуть на снег. Раз-два… “Выгребла,” — радуются оба. Водитель выехал, остановился и, не глуша мотор, выбежал жать руку. Снятая для рукопожатия перчатка выскользнула из кармана. Потом чья-то заботливая рука повесила её на заборчик.

Эти развешанные по городу перчатки, варежки, рукавицы (а еще ключи, мешки со школьной сменкой, мягкие игрушки…) — это маленькое добро, подаренное без всякого ожидания благодарности, только ради: “Пусть найдет”. А потерявшим этот зимний обряд внушает надежду: “Пойду той же дорогой, а вдруг добрые люди нашли”. Нашли и повесили повыше. Такой безмолвный культурный код города: делай добро просто так, оставляй на виду повод для надежды, и в зимнем городе будет немного теплее.

***

У каждого города есть истории, которые его радуют или развлекают, и те, которые его печалят.

Храм на Крови. Название, которое царапает. Храм этот стоит на месте казни проглоченной революцией царской семьи, и никак теперь не вычеркнуть это из истории Екатеринбурга. Хотя стоит ли вообще что-то вычеркивать из истории? Как воспоминание человека не прожитое по-настоящему, а забитое куда-то в глубь психики, может когда-нибудь вылезть уродливым разрушительным монстром, так и историческое событие затертое приверженцами стратегии “кабы чего не вышло”, погребенное под мучительным молчанием, может однажды обрести голос и плоть возмущения. Нет, не стоит боятся боли старых ран, в нее нужно погрузиться, признать, принять, простить, отгоревать и возвести храм. Вот и над нижней темной частью Храма на крови высится, верхняя, белостенная, о пяти куполах стремящихся в небо.

Ксения знала об истории Храма на крови, но не думала о ней, не была верующей в полном смысле этого слова, просто любила это место за какой-то особый радостный покой и часто приводила сюда мужа и малышку Машу. Особенно хорош был храм в зимние ясные дни: белый начавшийся в снегах продолжался на стенах храма уходил в торжественное золото куполов, чтобы через антенны крестов быть впрыснутым в яркую синь неба.

А как только крепкие зимние морозы окончательно устанавливали свою власть над городом у храма начиналось традиционное зимнее действо: возведение ледяных скульптур. Скульпторы в шапках-ушанках вооруженные пилами и стамесками, превращали ледяные глыбы в изящные скульптуры. Искусно обточенные формы, фигуры, лица, кружева и узоры в ясную погоду сверкают и завораживают. Оказывается, лед и солнце так идут друг другу.

Здесь можно было увидеть и ледяные изваяния исторических личностей, и ледяные панно-иллюстрации литературных произведений или исторических событий. Но Ксении больше всего по душе были рождественские ангелы и святое семейство. Именно эти работы всегда вызывали в душе радость не от узнавания образа, но от соприкосновения к тому неуловимо высокому, что просвечивает через лед скульптуры.

В эту зиму Ксения с малышкой начали наведоваться к храму, когда работы по созданию ледяных шедевров были далеки до окончания. Длительная простуда уже прошла, но дочку еще не выписали с больничного, и они имели счастливую возможность вместе гулять по утрам и изучать вблизи волшебство обретения жизни холодным льдом. Любопытная Маша не признавала границ безопасности, которые пыталась установить мама, и норовила попасть под руку увлеченного художника, орудующего острым инструментом.

В последний день их нечаянного отдыха, опасения Ксении за Машу, взяли верх над желанием понаблюдать за творческим процессом. И когда она уже поймала Машину руку, чтоб отвести неугомонную дочку домой, доча получила неожиданный подарок. Усатый скульптор подозвал Машу и положил ей на рукавичку ледяного северного медведя. Мишка стал ее личным кусочком ледяного волшебства, чудом, которое потрясло и захватило ребенка без остатка. Она кружила фигурку, катала по всем перилам и смотрела через нее на солнце. Дорога домой была радостной, но при входе в подъезд Машей была разыграна качественная истерика. Видимо сказалась усталость и эмоциональная насыщенность прогулки. Ксении стоило большого труда завести, раздеть, кое-как накормить и уложить ребенка. Утомленная она тоже заснула.

Какое счастье, что дневной детский сон как качественный пятновыводитель приводит к первозданной чистоте взаимной радости и дитя, и родителя, стирая в памяти нелицеприятные проявления усталости обоих. После сна мать и дочь весело трудились над ужином, каждая в меру своих навыков и возраста. Мама жарила котлеты, варила кашу и резала овощи, а Маша рвала салат в яркую веселую салатницу, расставляла тарелки и приговаривала: “Мама смотри, как я сделала!”. Мама хвалила, тайком отставляя тарелки подальше от края стола и измельчая куски салата, которые невозможно погрузить в рот.

Кульминация вечера — прибытие папы — было отмечено торжественным взгромождением на руки обеих дам. А за ужином Маша стала докладывать о прошедшем дне, тут она вспомнила о своем чуде — ледяном мишке. Она должна была показать его папе немедленно и успела выбежать в коридор раньше, чем Ксения догадалась что сейчас будет трагедия. В мокром кармане куртки осталась только маленькая бесформенная ледышка. Остаток вечера приобрел горьковатый привкус. Ксения почти физически ощущала горечь потери, которая охватила ее малышку.

Родители долго пытались найти слова утешения, разрешили внеочередную порцию мультиков вместо вечерней прогулки, а во время купания на поверхность воды в ванну была спущена новая уточка. Но перед сном после вечернего чтения сказки не удалось избежать колющего воспоминания — не прожитое до конца горе дало о себе знать.

— И зачем делать то, что растает? — сквозь слезы спрашивала Маша маму.

— Машут, иногда самое ценное невозможно держать в руке, только в сердце, — сказала Ксения и сама подивилась своим словам. Ей иногда казалось, что только в разговоре с дочкой она находила свои самые мудрые мысли.

— А как это “держать в сердце”?

— Ну вот смотри, твои бабушки и дедушки не видят тебя каждый день, но для них ты всегда рядом, потому что они думают о тебе, помнят, где у тебя на щеках ямочки, знают какое твое любимое печенье. Ты живешь в их сердце всегда-всегда, и какой бы долгой не была разлука, при встрече ощущение будет такое, будто вы не расставались никогда. Так можно хранить в сердце и людей, и любимые книги, и места, и ледяных мишек. И тогда они как будто всегда живут с тобой рядом, как бы далеко они не были.

Тихонько выходя из комнаты спящей дочки, Ксения обернулась и посмотрела еще раз на свое сокровище. Сейчас даже не верится, что когда-нибудь эта кроха станет взрослой, красивой, самостоятельной женщиной, которую уже нельзя будет водить за ручку, купать, читать ей книги, останется только беречь в сердце.

К Храму они пришли всей своей большой семьей в Рождественскую ночь. Бабушки и дедушки, тети и дяди, двоюродные братья и сестры, все были в распоряжении маленькой Маши и для веселья, и для совместного исследования выставки ледяных фигур. При таком обилии помощников, Ксения могла все внимание отдать осмотру ледяной экспозиции, которая ночью освещалась не только уличными фонарями, но и встроенными прямо в скульптуры гирляндами. Ее фаворитами стали Святая Мария, прижимающая к себе маленького Иисуса, над которой расходилась лучами звезда, и ангел, так спешащий принести благую весть, что на его лице даже проступило человеческая нетерпеливость. “Боже мой, — думала Ксения, остановившись у Марии с младенцем, — мы все немного Марии, отпускаем свое дитя в этот мир, зная, что там полно испытаний и тревог, и можем только верить в них, в их звезду.”

Возле ангела же Ксения обнаружила и Машу с бабушкой. Маша долго и неподвижно стояла и всматривалась в фигуру ангела, светящегося знутри. Это было на нее не похоже.

— Машуль, может, пойдем дальше? — предложила бабушка.

— Нет, бабушка, подожди, — отрезала Маша. — Я хочу всего-всего ангела положить в сердце.

Бабушка повернулось к Ксении, сделала удивленные глаза и пожала плечами, выражая полное непонимание. Ксения улыбнулась и обняла за плечи свою маму. И две мамы пропустили то, что видела маленькая Маша: ангел улыбнулся и сверкнул глазами. Маша попыталась тоже сверкнуть глазами, но у нее получилось только моргнуть, и она просто помахала ангелу рукой.

В Рождественскую ночь случаются всякие чудеса. Случаются особенно с теми горожанами, которые способны удержать их в своем сердце.