Алло, Люся!

Ольга Пустошинская (2024)

Евгений Иванович, пенсионер, находит объявление о наборе в массовку для съёмок фильма. Его утверждают на эпизодическую роль. Во время съёмок с Евгением Ивановичем происходит что-то удивительное: из трубки неработающего телефона-автомата он слышит голос своей давней возлюбленной, Люси.

Городок взбудоражила новость: приезжают киношники снимать фильм, очень им понравились сталинские дома и старые дворики, где почти ничего не менялось с шестидесятых годов.

Среди актёров будет знаменитость. Да-да, та самая знаменитость, чьё небритое мужественное лицо не сходит сейчас с экранов.

— «В вашем городе будут проходить съёмки полнометражного фильма», — вслух прочитал объявление Евгений Иванович. — В главной роли Константин Мартынов.

— Вот как, Мартынов, — оторвалась от телевизора матушка. — Знаю, хороший юноша. — Для неё все моложе шестидесяти были юношами. Сам Евгений Иванович этот порог переступил десять лет назад. — А что за фильм, Женя?

— Не знаю… Про собаку какую-то… «Мы ищем актёров для массовых сцен, без признаков современности во внешности. Нам нужны мужчины, женщины и дети всех возрастов. Женщины без наращённых ресниц, татуировок и увеличенных губ. Цвет волос натуральный. Без коротких стрижек. Все желающие, подходящие под описание, присылайте две фотографии».

Матушка усмехнулась:

— Где они таких найдут? Все девки сейчас то красные, то синие, да ещё с губами. Стыдно смотреть.

— Может, и найдут.

— Нам-то что. Пусть ищут.

— Да… нам дела нет, — согласился Евгений Иванович, но неожиданно для себя выбрал на ноутбуке две свои фотографии и отправил на почту киносъёмщикам. На пенсии свободного времени — валом, к тому же он был бы рад уйти из дома от ворчливой матушки. Ей стукнул девяносто один год. Евгений Иванович с трудом выносил её характер и ругал себя за то, что поддался на уговоры съехаться.

«Платят, ещё и обедом кормят…» — подумалось ему.

Евгений Иванович не надеялся, что его пригласят, ничего в нём особенного не было: пожилой, не красавец, рост средний. Однако киношникам, как оказалось, нужны были именно такие неприметные люди, и Евгения Ивановича выбрали для крошечной эпизодической роли.

Съёмки ещё не начались, а главная улица города уже преобразилась. Киношники закрыли пёструю витрину сетевого магазина и повесили скромную вывеску — «Гастроном». Поставили милицейский, заново окрашенный «стакан», телефонную будку; пригнали откуда-то старые автомобили.

Евгений Иванович смотрел на эту суету с умилением и ностальгией. Молодёжь фотографировалась на фоне «Волг» с оленем на бампере, эмок и бутафорского фонтана.

— Прикольно! — смеялась девчонка в драных джинсах и щёлкала телефоном. Для неё всё было в диковинку.

…К парку, где проходили съёмки, Евгений Иванович приехал утром. Пока техническая команда ставила свет и огораживала территорию, массовку пригласили переодеваться в вагончик.

— Мягков кто? — спросила костюмерша.

Евгений Иванович поднял руку. Ему дали серую рубашку, бежевый плащ, суконные брюки и поношенные ботинки. Очки разрешили оставить свои. Он посмотрелся в зеркало и решил, что похож на советского бухгалтера на пенсии. Гримёр причесала и припудрила Евгения Ивановича.

Молодой режиссёр с бородкой (говорили, что он тоже знаменитость, но его Мягков не знал, к своему стыду), утвердил его на эпизодическую роль Человека из телефонной будки. О такой быстрой карьере в кино Евгений Иванович и мечтать не мог.

Роль заключалась в следующем: Мягков должен был подойти к знаменитости и вежливо, но как можно естественнее спросить: «Товарищ, у вас двушки не будет?» Знаменитость пошарит в кармане, даст две копейки и ответит: «Пожалуйста». Дальше Евгений Иванович должен войти в телефонную будку, опустить монету в прорезь, набрать номер и сказать в трубку: «Алло, Люся!»

— Всё понятно? — спросил режиссёр.

Евгению Ивановичу всё было понятно.

— Тогда отрепетируем.

— Да, но какой номер набирать? — озадачился Мягков.

— Хм-м… Не имеет значения. Любой.

— Простите… а почему именно Люся?

Режиссёр удивлённо посмотрел на Евгения Ивановича:

— А вы что-то имеете против?

— Нет, но… Кажется, была такая юморэска… Или не было. Я, наверное, путаю. Простите.

Режиссёр, может быть из уважения к возрасту Евгения Ивановича. объяснил, что Люся — достаточно популярное имя в шестидесятые, что юмореска здесь ни при чём и, в конце концов, так в сценарии написано.

Мягков смутился, кивнул.

Началась репетиция. Вместо знаменитости, которая ещё не приехала, взяли из массовки парня в куцей курточке и мятой кепке. Евгений Иванович раз десять подходил к нему с вопросом про двушку, дальше набирал номер на неработающем телефоне-автомате и с глупой улыбкой говорил в трубку: «Алло, Люся!»

— Вот так хорошо, — одобрил режиссёр, отвернулся и тут же забыл про Евгения Ивановича.

Тот вышел из вагончика, полез в карман за сигаретами и чертыхнулся: пачка осталась в куртке. Он вздохнул, засмотрелся на автовышку, задумался.

Евгению Ивановичу было не всё равно, какое имя прописали в сценарии: Люсей звали его первую любовь.

Какая она была, его Люся? Как берёзка осенью — такая же тонкая, с золотистой косой ниже спины. Он так и звал её — Берёзка. Как она волновалась, когда Евгений Иванович, тогда ещё Женя, привёл её знакомиться с матерью!

— Ты что, матушка у меня мировая, — смеялся он. И ошибся.

Мать, правда, за весь вечер ничего плохого не сказала, зато потом выговаривала:

— Ты с ума сошёл, Женя. Связаться с какой-то продавщицей из галантерейного! Чем тебе не нравится Наташа? Директорская дочка, такая хорошая девочка…

— Мам, я Люсю люблю. И она меня тоже.

— Я тебя растила не для того, чтобы отдать какой-то Люсе. Думаешь, легко было в войну с младенцем? Для того отец погиб?

Женя мысленно застонал. Потом, лёжа в постели, он думал: может быть, матушка узнает Люсю получше и полюбит её, ведь она замечательная девушка, работящая, хозяйственная, пироги печёт — пальчики оближешь.

Ничего подобного не случилось, стало только хуже. Матушка тонко язвила, обсуждая Люсины наряды. Пробовала испечённое Люсей печенье, морщилась и откладывала.

— Вам не нравится, Софья Андреевна? — робко спрашивала Люся.

— Нет, почему же, очень вкусно. Я сыта.

Чтобы Женя «не наделал глупостей», матушка спрятала его паспорт.

— Мама, верни паспорт, ты этим ничего не добьёшься.

— Нет и нет, только через мой труп, — рубила рукой воздух мать.

Ему бы взять да заявить в милицию об утере или устроить матери скандал, побросать в чемодан рубашки с брюками и уйти в общежитие. Или ещё лучше — уехать с Люсей куда-нибудь подальше, перевестись в другой институт. Только он всё раздумывал и ничего не делал, ждал, когда всё утрясётся само собой, а Люся ждать устала.

Добилась матушка своего, рассорила их. И что теперь? С женой Наташей он развёлся, детей не заимел.

«От таких, как ты, не рожают! — кричала жена. Это больно задело Евгения Ивановича. Он пробовал сходиться с другими женщинами, одна была на девять лет старше, другая с маленьким сыном. Матушке не понравились обе: «С ума сошёл, она тебе уже не родит», «Сынок, ты ненормальный, чужих детей содержать!»

Мягков вздохнул. Всего одна фраза — «Алло, Люся», а столько воспоминаний…

***

— Пишем!

Стукнула хлопушка — и всё пришло в движение. Через пешеходный переход рысцой перебежала стайка девчонок и мальчишек в школьной форме, прошла женщина, толкая перед собой детскую коляску. Бодро прошагал мужчина с портфелем. Затем, повинуясь знакам регулировщика, тронулись «Волги» и «москвичи».

Евгений Иванович стоял в стороне и с интересом наблюдал за съёмкой.

— На исходную позицию!

Ученики, мамаша с коляской, мужчина с портфелем и автомобили вернулись на места. Всё повторилось не меньше десяти раз, пока режиссёра не удовлетворил результат.

Наконец приехала знаменитость — Константин Мартынов. Пока он переодевался и гримировался в вагончике, с Мягковым ещё раз прорепетировали его крошечную роль.

— Мотор!

— Есть мотор.

— Камера!

— Готова.

— Пишем!

Он на слабых ногах подошёл к знаменитости и… забыл слова.

— Не волнуйтесь, — подбодрил Мартынов. — Со мной такое тоже бывает.

— Неужели? — благодарно посмотрел Евгений Иванович. — Я, знаете ли, первый раз снимаюсь…

— Даст бог, не последний.

Стукнула хлопушка. Мягков приблизился к актёру и проблеял:

— Товарищ, у вас двушки не будет?

Тот пошарил в кармане:

— Пожалуйста.

— Стоп, стоп! — махнул рукой режиссёр. — Вы милостыню, что ли, просите? Вежливо, но без заискивания. Ещё раз.

Все вернулись на исходную позицию.

Мотор. Камера. Начали!

— Това…

— Стоп! Прохожий в кепке! Вы куда смотрите? Не надо пялиться на Константина, он для вас обычный человек. Смотрите вперёд.

Длинноволосая ассистентка оператора скороговоркой зачитала номер сцены и кадра, хлопнула кинохлопушкой, и Евгений Иванович шагнул к Мартынову.

— Товарищ, у вас двушки не будет?

— Пожалуйста.

— Спасибо.

Мягков зашёл в будку, набрал номер и выдохнул в трубку:

— Алло, Люся…

— Хорошо. Ещё дубль.

Евгений Иванович восхитился, как чётко работает актёр. Вот что значит профессионал! А ведь это совсем непростая работа, как может показаться дилетанту.

«Надо автограф попросить и сфотографироваться…» — мелькнула мысль.

— Спасибо. — Мягков взял монету, вошёл в автомат, снял телефонную трубку и опустил двушку в щель. Номер он набрал механически и поймал себя на том, что набирает Люсин номер, ещё оставшийся в памяти — А2-47-85.

— Алло, Люся…

И вдруг — гудок. Вернее, сначала ухо Евгений Ивановича довольно ощутимо кольнуло током, боль разошлась по телу, он даже зашипел. А потом провалилась монета и раздался длинный гудок.

— Что за шутки… — растерялся Мягков, — он работает?

— Слушаю вас, — раздался в трубке нежный девичий голос.

Евгений Иванович вдохнул, а выдохнуть не смог. Прокашлялся и машинально сказал:

— Алло, Люся…

— Это ты, Женя?.. Алло, почему ты молчишь?

Этот голос он узнал бы из сотни похожих, это был голос Люси.

У Евгения Ивановича застучало в висках. Не может быть, как такое случилось? Он растерялся, засуетился и… повесил трубку на рычаг.

***

Конечно, это не могла быть Люся. Та девочка осталась в далёком прошлом. Сейчас она бабушка, седая и в очках. Дети взрослые, внуки… Это кто-то из киносъёмщиков разыграл Евгения Ивановича. А что голос похож, так это пригрезилось, точно пригрезилось, ведь он думал о Люсе.

Мягков посмотрел через стекло на съёмочную площадку и не увидел камеры, значит, отсняли сцену. А он из-за волнения пропустил команду «стоп, снято!»

Евгений Иванович неловко выбрался из телефонной будки, зацепил плечом дверь. По тротуару шли люди, одетые очень просто, женщина вела за руку мальчика в шортах, из-под шорт были видны подвязки с застёжками для чулок. Мягков умилился: молодцы, костюмеры, всё учли. Раньше все дети — и девочки и мальчики — носили такие неудобные чулки с подвязками.

Он огляделся. По дороге ехали старые автомобили, возле автобусной остановки притормозил пазик, с шипением распахнул двери. Во все глаза Евгений Иванович смотрел на старый красно-жёлтый трамвай со звездой впереди.

И всё же что-то было не так. Мягков забеспокоился. Пропала автовышка и кинопрожекторы, не видно было рельс для операторских тележек с камерами, да и самих операторов тоже. Над магазином вместо вывески «Гастроном» появилась новая — «Космос».

— Название поменяли… — вслух удивился Евгений Иванович.

— Вы что-то сказали? — обернулся актёр из массовки, в мягкой фетровой шляпе.

— Это я думаю вслух. Говорю, вывеску успели сменить, пока я в будке стоял. Был «Гастроном», стал «Космос».

Конец ознакомительного фрагмента.