Крик
Мне казалось, что боль сейчас разорвёт меня изнутри и я лопну на тысячи тряпичных лоскутков.
В поисках спасения я зашла в интернет, набрала торопливо: «Как справиться с душевной болью?»
Там был перечень нелепых советов, написанных, кажется, людьми, которым совсем не больно.
Из пятидесяти пунктов мне подошли только два:
НЕ СТЕСНЯЙТЕСЬ ПРОСИТЬ О ПОМОЩИ.
КРИЧИТЕ. БОЛЬ МОЖНО ОФОРМИТЬ В ЗВУК И ВЫГНАТЬ КРИКОМ.
Я сидела на кухне съёмной квартиры.
В комнате спала моя семья — муж и дети. Ночь на дворе.
Часа два-три.
Кого просить о помощи? Мужа? Он измучен не меньше меня, сон ему сейчас актуальней моего спасения.
Так кого просить? И где орать?
Я в спальном районе.
Это человейник. Стены — тонкие.
Уйти куда-то подальше, туда, где нет домов? Но ближайший пустырь в нескольких километрах.
Уехать на машине на МКАД, ехать и орать — идея отличная, но на улице страшные морозы, авто не заведётся…
Я перебирала в памяти тех, кого могу разбудить прямо сейчас. Разбудить — и они поймут. И не упрекнут. Не скажут: «Ты с ума сошла?»
Я вспомнила про Машку. Она живёт в доме, похожем на дачу, на Куршской косе. Её дом стоит как бы отдельно от всех остальных. Для меня это страшно, но она давно мечтала о доме на отшибе, шутила, что «отшибленные должны жить на отшибе».
Я написала Машке:
— Спишь?
— Сёрфлю, — ответила она.
Я поняла, что она имела в виду не Балтийское море, а интернет-волны.
— Мне нужна твоя помощь.
— Давай.
— Мне так хреново, что не передать, — сформулировала я проблему.
— А поконкретнее? — попросила Машка.
Я рассказала ей, что случилось. Услышала, как Машка на том конце трубки щёлкнула зажигалкой. Закурила.
— Чем помочь? — выдохнула она.
— Маш, я хочу орать. Я прочитала, что это помогает. И я хочу.
— Так.
— Но я в панельной многоэтажке. Понимаешь? Сейчас два часа ночи. Я не могу тут орать. Меня не поймут.
— Прилетай ко мне орать. Будем круглосуточно орать! Я же на отшибе. Тут с одной стороны море, с другой — залив. Они привычные, потерпят…
— Маш, мне сейчас надо. Поори за меня, а? Пожалуйста…
— Как?
— Ну… Включи видео. И закричи. А я тоже закричу. Тут. Только беззвучно. Ты будешь как бы за меня кричать.
— Хм… — Машка подумала секунд пять. — Давай!
Мы включили видеозвонок.
Она затушила сигарету.
— Готова? — спросила Машка и, дождавшись, когда я кивну, заорала: — А-А-А-А-А-А-А-А-А! А-А-А-А-А-А-А-А!! А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Я орала вместе с ней. Слёзы лились, я открывала рот, слёзы затекали в рот.
Получался молчаливый солёный крик.
А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!
Мне правда полегчало. Облегчение я ощутила физически, как будто… судорога была и закончилась.
Потом был второй заход крика. А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!
А потом мы молчали, отключив видеозвонок. Как будто, смущаясь, отвели глаза.
— Спасибо, — прошептала я Машке внезапно осипшим голосом.
— Обращайся, — улыбнулась она. — Я, море и залив — мы всегда в твоём распоряжении. Ждём тебя тут, на отшибе…
Я прилетела к ней только спустя три года. Приехала обняться и поблагодарить. За поддержку и тот крик.
За то, что можно позвонить ей ночью и она никогда не скажет: «Ты с ума сошла!»
Я подарила ей шуточный мегафон, а она мне — шарф, который связала её мама. Машка повязала мне его на шею. Будто упаковала её в яркие вязаные стежки.
И мы пошли гулять по берегу моря.
А потом вдоль залива.
Они слышали нашу боль, а потом слышали наш смех.
Жизнь такая разная…
Никогда не забывайте людей, которые могут стать голосом вашей боли…
