Сын Губернатора

Ольга Сергеевна Рузанова, 2023

Могла ли я представить, как круто повернется моя жизнь. Еще вчера – воспитанница детского дома, а сегодня – студентка престижного Вуза, в котором учится сын самого губернатора.Безэмоциональный, высокомерный и циничный, хоть и… красивый. И пахнет от него незнакомо. Дорогим парфюмом, деньгами и превосходством над остальными.– Я пойду? – говорю робко.– Денег дать? – вдруг спрашивает он и, не дожидаясь моего ответа, достает из внутреннего кармана кожаной куртки бумажник.Открыв его, вынимает две купюры номиналом пять тысяч. Смотрю на них, а перед мысленным взором проносятся новые ботинки, теплая куртка… нормальная еда.Герман, видимо заметив мою реакцию, холодно усмехается.– Бери.Встречаюсь глазами с его серым взглядом и невольно ежусь. Он намеренно меня унижает.– Нет.– Мало?..

Глава 9.

Блин, вот непруха!

Появляется соблазн вернуться в универ и отсидеться до вечера в читалке, но сразу эту мысль отбрасываю. Если он захочет меня найти, его это не остановит.

Поэтому, с нейтральным выражением лица и без спешки поправляю лямку рюкзака на плече и шагаю в сторону общаги. Заворачиваю за угол и подхожу к пешеходному переходу, чтобы перейти дорогу. Только сделать мне этого не дают. Одновременно с тем, как моя нога опускается на проезжую часть, прямо передо мной останавливается черная тачка Германа.

— Сядь в машину, — говорит он в приоткрытое окно.

Я, наверное, надеясь на чудо, зачем-то оглядываюсь по сторонам и, сдержанно выдохнув, сажусь рядом. В салоне чисто, тепло и вкусно пахнет.

Герман поднимает стекло, и машина мягко трогается с места.

— Куда ты меня везешь? — спрашиваю, заметив, что он проехал поворот к общежитию.

— Пообедать.

— Я не хочу.

— Тебя никто не спрашивает, — не глядя на меня, отвечает невозмутимо.

Сложив руки на груди, отворачиваюсь к окну. Его мое поведение, кажется, даже не трогает. Прибавив музыку, молча ведет машину. А у меня внутри вихрь поднимается. Коктейль страха, злости и бессилия. Понимаю, что против него я сошка, мое слово пустой звук, мои желания ничего не значат.

Минут через пятнадцать мы останавливаемся у какого-то ресторана, название которого написано по-французски. От ужаса потеют ладони.

Он же не собирается меня туда вести?!

— Пойдем? — подтверждает Герман мои опасения.

— Нет!

— Пошли, — повторяет уверенно, — я слышал, как от голода урчит твой желудок.

О, Боже…

Пока я продолжаю паниковать, он спокойно выходит из машины и, обойдя ее спереди, открывает мою дверь.

— Я не пойду! Я не хочу!

— Боишься, что тебя там за бомжа примут? — усмехается парень.

Козел! Ненавижу!

Схватив рюкзак, выхожу из машины и обхватываю себя руками. Следуя за ним, прохожу через стеклянные тонированные двери и просто офигеваю.

Я такие места только в телевизоре видела. Просторный светлый зал в коричнево-бежевых тонах, сверкающий блеском пол и приятная музыка. И что самое поразительное — персонал мне улыбается так, словно я здесь самый желанный гость.

Нас проводят к столику у стены и дают две папки меню.

— Я ничего не буду, — заявляю категорично.

Герман никак не комментирует мой выпад, какое-то время листает меню и поднимает руку, подзывая официанта.

— Две индейки с песто, два Нисуаза и для девушки сливочный пудинг с карамелью.

— Я же сказала, что не буду, — впериваю в него злой взгляд.

Меня в общаге гречка с тушёнкой ждет, зачем мне его песто?

— Ты подумала?

— О чем? — прикидываюсь дурочкой.

— О моем предложении.

— Подумала.

— И?

Нервно облизываю губы и цепляю руки в замок.

— Я не буду у тебя работать. Твое предложение полный бред.

— Почему же? — интересуется Герман почти ласково.

— Не хочу. Такой ответ тебя устроит?

— Нет.

Я начинаю нервничать. Ерзаю на стуле, крутя по сторонам головой. В животе неприятно стягивает, но вовсе не от голода. Это всегда происходит, когда он смотрит на меня так, как сейчас. Словно пытается проникнуть в мой мозг.

— Слушай, что тебе надо, а? — подавшись вперед, спрашиваю жалобно, — чего ты пристал ко мне?

Герман откидывается на спинку стула и, сложив руки на столе, склоняет голову набок. Уголок губ тянется вверх.

— Честно?

Я быстро киваю.

— Ты забавная и… кое-кого мне напоминаешь.

— Кого?

— Мою собаку, — выдает он вдруг, — я подобрал ее в детстве на помойке. Принес домой и выходил.

Как плевок в лицо. Я задыхаюсь от унижения. Часто моргая, хватаю воздух ртом, как при одышке.

Собака?! На помойке?!

Дергаными движениями цепляю лежащий под столом у ног рюкзак, одним движением расстегиваю молнию и достаю из бокового кармана всю свою стипендию, вчера снятую с карты.

— Так… тыща… две… — бросаю купюры на стол, — вот еще пятьсот.

— Прекрати.

— Итого, две с половиной тысячи. Осталось семнадцать с половиной. Так?..

Греховцев, стиснув челюсти, смотрит на меня исподлобья потемневшим взглядом.

— На следующей неделе на работе обещали аванс, — говорю, поднимаясь на ноги, — отдам все до копейки.

— Сядь, Ра-я…

— Держись от меня подальше, ублюдок, — выплевываю, прежде чем уйти, — собаки умеют больно кусаться.

Случайно толкнув не вовремя оказавшегося на пути официанта, пулей вылетаю из ресторана. Бегу, глотая слезы, несколько кварталов до первой остановки общественного транспорта. Потом сижу на лавке под козырьком минут двадцать, жду, пока успокоится сердце и рассосется ком в горле.

Никого и никогда я не ненавидела больше, чем его. Никого и никогда. Даже детдомовских, которые, держа меня за ноги, ночью пытались изнасиловать. И сделали бы это, если бы на мои крики не прибежала дежурная.

Растираю руками горящие щеки и пешком возвращаюсь в общагу. Иду быстро, дворами, часто оглядываясь по сторонам. Боясь снова встретиться с Грехоцевым.

Сегодня не моя смена, поэтому, заставив съесть себя гречку, заваливаюсь спать. Залажу с головой под одеяло, как делала это в детдоме и почти сразу проваливаюсь в сон.

А просыпаюсь внезапно, поздним вечером, от звука входящего на телефон сообщения.

«Не думал, что ты такая обидчивая».

Иди к черту, урод. Надеюсь, ты траванулся этим песто и теперь не слазишь с унитаза.

Гашу экран и поворачиваюсь лицом к стене. Ковыряю пальцем отслаивавшуюся штукатурку и смотрю в одну точку.

Может, бросить к чертовой матери этот Вуз? Понятно же, что мне никогда не стать такой, как эти мажоры. От меня, наверное, за версту деревней несет.

Вернусь домой, найду работу. Можно, продавцом в магазин или уборщицей в поликлинику. Нет, лучше уборщицей в школу, чтобы летом, когда каникулы, можно было снова в теплицах подрабатывать.

Ну, а дед…

Судорожно вздыхаю и впиваюсь ногтями в кожу ладоней.

С дедом жить я не смогу. Как вспомню его пропитую рожу, вонь немытого тела, сальные жидкие волосенки, аж тошнота к горлу подкатывает. Он тоже меня не любит, уж не знаю, за что, но под горячую руку его я попадала часто. Синяки не успевали сходить.

Что же мне делать тогда?

Собрать всю свою волю в кулак и терпеть? Сцепить зубы и идти напролом к своей мечте? Другого выхода я не вижу.

Лежащий под подушкой телефон вновь подает признаки жизни.

«Не злись, Короткова, я пошутил».

Хреновый из тебя комик, Гера.

«Юмор — это не твое» — печатаю в ответ и тут же получаю еще одно сообщение.

«Согласен. Мир?»

Ага, щас!