От Маковца до Редриковых гор (сборник)

Р. М. Рупова, 2018

Название своей новой книги стихов Р. Рупова связывает с двумя значимыми позициями на карте своей судьбы – Троице-Сергиевой Лаврой, основанной, как известно, преподобным Сергием Радонежским на вершине холма Маковец, и деревней Редриковы горы на границе Московской и Владимирской областей, ставшей местом творческой лаборатории автора, где были написаны обе философские диссертации и множество стихов. Адресацию своей книги Павлу Флоренскому Р. Рупова объясняет тем сугубым влиянием, которое оказала на нее его личность как ученого, сочетавшего естественнонаучный, технический и богословский форматы постижения бытия.

Вселенские Соборы

Поэма

Включив электронагреватель,

Сижу на даче в день сентябрьский.

В саду пернатый щебетатель

Как клирошанин семинарский:

То дискант слышится звенящий

И достигающий до неба,

То призвук с хрипотцой хрустящей,

Как корочка ржаного хлеба.

Я про Вселенские Соборы

Историю опять читаю

И в догматические споры

Душой взволнованной вникаю.

* * *

Сквозь политические страсти,

Интриги, недопониманье

И директивы царской власти

Шло точных формул созиданье.

Создал каппадокийцев гений —

Тем Церкви разум препоясав —

Непревзойденное ученье

О сущности и ипостаси.

Триумф Никейского Собора!

В трудах и родовых мученьях

Средь острых арианских споров

Вершилось догмата рожденье.

Неукротимый Афанасий

Нашел единственное слово:

«Единосущность» — всех понятий

Оно точней для веры новой.

И на Соборе Цареградском,

Пройдя безвременье и распри,

Вновь Церковь обрела согласье

О Том, Кто был рожден и распят.

Опять атака лжеучений.

Встает Кирилл Александрийский

Среди интриг и словопрений

За Девы Богоматеринство.

И снова пала лжи завеса

И личность Богочеловека

Под сводом древнего Эфеса

Утверждена теперь навеки.

* * *

Но только страсти поутихли,

Вновь — ложь новейшего извода.

Сказал архимандрит Евтихий:

Одна лишь во Христе природа.

В Эфесе пир ересиархов

И на разбойничем соборе

Лик несогласных иерархов

Повержен в прахе и позоре.

Встал Лев Великий, папа Римский.

Он твердо взял бразды правленья,

Чтоб в новой смуте Византийской

Путь отыскать для примиренья.

Накал стремился к апогею.

Спор — не о фразах отвлеченных.

Отцы, об истине радея,

Пришли к вершине Халкидона:

«В Христе не разлучить навеки

Природ Творца и человека,

Что пребывают неизменно

Неслитно и неразделенно».

О, это чудо богословья!

Ключ к постиженью человека

Нам дан отеческой любовью

Как тайна будущего века.

* * *

Мечта о православном царстве

И сверхзадача Константина,

Попытка взлета государства,

Земля и небо — Византия!

Вновь ересь тело Церкви жалит,

Но, истины держась высокой,

Не вторит православный Запад

Монофизитскому востоку.

Союз с Империей для Церкви —

То удила, а то и шпоры,

Но изоляцию отвергли,

Как зло, Вселенские Соборы.

А богословье царской власти

Не принял, Духом просвещенный

Как лжеученье новой масти,

Премудрый Савва Освященный.

Великий труд Юстиниана:

Во Имя Божье на столетья

Воздвигнут храм. Его «Осанна!»

Дошла до нас сквозь лихолетья.

Он, об Империи радея,

С державным мысли совершенством

Законом утвердил идею

Согласья царства и священства.

Но сей колосс, сей римский гений,

Что царской облечен порфирой,

Не мог постичь душой надменной,

Что Церковь — не в границах мира.

Она превыше всех правительств,

Какие на земле известны,

И обретет себе обитель

Лишь только в Царствии Небесном.

Царь с ересью устроил битву

То компромиссом, то — террором,

Но жалует монофизитов

Императрица Феодора.

И эта ложь монофизитства

В ответ политике жестокой

Распространилась очень быстро

На всем не — греческом Востоке.

И возрастало недоверье

К двуликой, ненадежной власти,

А ереси и суеверья

Привычной сделались напастью.

* * *

Вдруг — рецидив оригенизма,

Александрийское влиянье.

Тонкий соблазн идеализма:

Вместо спасенья — созерцанье.

Давление верховной власти,

Угодливость епископата,

Проклятий, отлучений страсти —

Но так Собор открылся Пятый.

И выше грубого насилья,

Поверх навязанных дискуссий

Всё ж проявлялась Духа сила

И Церкви мысль не сбилась с курса.

Тебя осудит, Византия,

Кто, не любя, не понимает,

Но сквозь века твоя София

О славе Божией вещает.

На площадях монахов толпы,

Бурлящих около Соборов

По каждому вопросу. Только

Не нам судить судом их скорым —

Нам, равнодушным к смыслу веры,

Предпочитающим обряды,

Идеологии химеры —

Комфорта лишь иль славы надо.

* * *

Царь христиан из разделений

Сзывает с персами на битву.

А формулу объединенья

Ему дают монофелиты:

«Пусть во Христе, по — Халкидону,

Природы две пребудут вечно,

Но в положенье подчиненном

У Божьей — воля человечья».

Что ж человек? Одно названье?

Умален он в своей природе?

Нет! В Иисусе сочетанье

Двух воль в их подлинной свободе!

Вот арестован папа Мартин.

За веру принял он страданье,

Позорный фарс суда в Сенате,

Смерть в крымском горестном изгнанье.

Как описать достойным слогом

Максима в истине стоянье

Против властей и лиц высоких —

Единого на поле брани?

Максим — премудрый тайновидец

И геометр миров духовных,

Высот небесных живописец,

Предшественник учений новых.

Выходит он на путь свой крестный

И, как кремень, был тверд средь пыток.

А вот ответ его известный

Еретикам — монофелитам:

— Один ты. А из Рима лица

Уж Литургию служат с нами.

— Пусть мир весь с вами причастится,

Да только я один не стану!

Ложь победившая ликует:

Вначале — споры, дальше — стоны.

Но Церковь в ранах торжествует,

К Собору подойдя Шестому.

Что происходит, Византия:

В горниле битв обретши силу,

Ты вязнешь в бытовой рутине,

Не понеся ударов с тыла.

Живое напряженье веры,

Усилий духа постоянство

Сменилось рвением к карьере,

Привычкой к формам христианства.

И внемлют трулльские колонны —

Пусть нестроенья атакуют —

Но трезвые «102 канона»

Вновь Церкви немощи врачуют.

* * *

В дерзанье мысли и молитвы

Разбиты козни лжеучений,

Но принуждает Церковь к битве

Волна труднейших искушений.

Дар Воплощения — икона —

Тебя коснулась лжи отрава.

Провозгласила вне закона

Тебя политика Исавра.

Был как кремень святейший Герман.

И Рим Исавру не опора.

Пришлось свидетельствовать верным

Своею кровью очень скоро.

Фанатиком — икономахом

Клеймит преданье Константина.

Воздвиг гоненье на монахов

Носящий имя Копронима.

Созвал иконоборцев свору.

Защитников не слышен голос.

И на царьградском лжесоборе

Икону осудил лжеорос.

Но шли монахи крестным ходом,

Взрывая власти раздраженье,

С иконами пред всем народом

Кровавым Вербным воскресеньем.

Шлет богословские посланья

Мансура сын от стен Дамаска —

В них суть иконопочитанья.

Тем гнев он вызывает царский.

Сначала Ирина, затем Феодора —

Блаженные вдовы жестоких тиранов —

Средь распрей созыву Вселенских Соборов

Служили трудами они неустанно.

И вот уж гудит переполненный храм.

— Изволися Духу Святому и нам,

Путем в богословии следуя царским,

В согласье с Преданьем, согласно Отцам,

Собор завещает грядущим векам:

Иконы да чтит весь народ христианский!

В домах и церквях, на холстах и на досках,

В мозаике, в краске, в шитье, на известке

Пусть мир прославляет величье Творца,

Пречистую Матерь, святых — без конца!

* * *

Так, то взмывая в поднебесье,

То падая и разбиваясь,

Ты в историческом процессе

Лабораторией являлась.

Всех красотою изумляла.

С Европой рядом одичавшей

Одна лишь ты собой являла

Культуры образ настоящей.

Потрясены твоим богатством,

Забыли долг свой крестоносцы —

И вот прекраснейшее царство

Безжалостной косою косится.

Не в произволе тирании

И не в грехах и отступлениях —

Конец ознакомительного фрагмента.