Книга жизни. Письмо в будущее

Рафаэль Файзирахманов

История моей «Книги жизни» основана на реальных событиях, которые происходят со мной с самого рождения. Самые важные вопросы в жизни людей, о смысле жизни, о Боге, об НЛО, о потусторонних мирах, что все это такое, и какова реальность на самом деле, в каком мире мы живем, что происходит вообще со всеми нами, и как можно жить иначе? Какие послания мы получаем на полях из будущего? Что такое Святой Грааль? Существует ли жизнь после смерти?

17.10.1997 год

Пятница. 10 утра. В училище заехали мои родители и предупредили нас о том, что в городе они будут находиться до двух часов дня. Если кто из нас успеет к этому времени попасть к деду, то поедет в деревню. Опоздавшие проведут выходные в тоскливой квартире наедине с раздражительным характером моего фронтового дедушки. Я учусь до четырех часов дня. Мои родители уже отъезжали от квартиры, как в последний момент появились парни. Пацаны уехали домой.

Из училища я пришел в четыре часа ровно. Ужасно болела голова. Дед сидел на кухне. Предложил мне выпить рюмочку водки. Поднеся стакан ко рту, я вдруг подумал: «Пойду просплюсь. Лучшее средство от головной боли — дневной сон».

Поставил стакан на стол и пошел спать.

Проснулся я от сильного грохота, который доносился до меня из прихожей. Подскочив, я выбежал в зал, с которого видна прихожая и входная дверь. Продрав глаза.… У двери стоит мой дед с топориком в руках и кричит:

— Сделаете шаг в хату, я тут же вас порубаю на куски!

С обратной стороны сильно били. Я понял, что двери не выдержат такого напора и вылетят.

— Сейчас выбьют. Надо что-то делать.

Оттолкнув деда в сторону, я начал держать эту долбанную дверь. Удары стихли. Запахло смолью.

— Не понял. Что горит? Дыма нет.

(Запах смерти).

— Вот сволочи! Эти бандиты совсем обнаглели. Пошли на штурм. Какой в этом смысл? Денег у нас нет и ценностей тоже нет. Я так им и сказал:

— Ребята, уходите. Сейчас приедут менты. Атас!

— Слышь, парень! Открой по — хорошему! Ты что, не пацан, что ли?

— Я пацан, но не дурак. Дед, звони в милицию. Щемитесь!

Дед сколотил понт, бренча телефоном. Реакция бандитов продолжила выбивать двери.

— Дед, звони по-настоящему. Я не смогу их долго держать!

Время было за одиннадцать часов вечера. По телевизору шел детектив «Коломбо». Деду нравился этот сериал. С момента звонка прошло около 10 минут. Обычно милиция быстро приезжает, а тут никак не дождаться. (Почему обычно? Дед до этого вызывал их несколько раз по пустякам. Ну, прямо, как по сценарию.) Бить стали сильнее и упорней. Моя голова от ударов об двери раскалывалась на части от непередаваемой боли. С замка вылезали гвозди, я их бессмысленно забивал топориком обратно. Я бью тут, они — там. Время идет, милиции нет.

— Да что они телятся, что ли? Звони, дед, еще раз. Поторопи их, у меня уже ноги сводит.

После дед звонил третий раз, но помощь так и не пришла.

— Машины уже давно вышли, — ответ милиции.

— За это время можно было бы пешком прийти!

Прошло примерно 25 минут. Я освоился. Открылось второе дыхание. Уперся ногой крепко в стену, как вдруг услышал стук в окно. Наша квартира на втором этаже. Все это время удары продолжались, и лишь на несколько секунд у банды было на отдых. Мне же отдыхать было некогда.

— Вот гады! Они уже на балконе. Надо же, как нагло действуют. Да сколько же вас там?

— Дед! Найди что-нибудь еще. Да потяжелее.

Дед принес молоток.

— Дай сюда. Вот тебе топорик. Иди к балкону и держи оборону, как на фронте. Давай, дед, вспомним былые времена. (А, может, он не справится?) Стой! Дай топорик. Хотя? Ладно, дед, бери себе топорик. Быстро к балкону! Не дай им прорвать оборону с фланга. Я их здесь задержу. Может, менты успеют?

Дед с моим благословением пропал в зале. Полетели стекла.

— Сынок! Спасай!

Я же знал, что дед не справится. Так зачем же винить его в провале обороны? Как мне разорваться?

— Все! Они уже здесь.

Дверь уже держать не имеет смысла. За дверью угрожали убийством.

Нам конец! Какой здесь смысл? Я заберу с собой хотя бы одного из них. Потом разберемся. Удивительно, в душе я был спокойней самой смерти. Смерился с этой мыслью и пошел ва-банк.

Бросив двери, я рванул на помощь к деду. По ходу дела, не останавливаясь, расценил обстановку с молоточком в руках. В светлом зале, у балкона, бандит пытается повалить деда на пол.

Надо быстро двигаться. Только бы успеть. Дверь выдержит пару ударов. Этот пока один. Надо вернуться дважды. Бью с одного удара — и назад к двери! Я появился мгновенно, бандит этого не ожидал. Я думал настолько быстро, что казалось, что все происходит очень медленно, что давало возможность по ходу обдумывать несколько вариантов плана выжить.

Подбежав, схватил деда за шиворот, я откинул его на безопасное расстояние позади себя.

— А ну, сынок, ударь его по-каратистки!

Я что было сил ударил наотмах молотком преступнику по затылку.

— Как так? Он же должен был сразу же вырубиться? План может провалиться. Надо еще быстрей.

Дверь бьют.

— Я еще могу успеть. А? Там их много.

Таким образом, я успел нанести ему около шести мощнейших ударов по голове молотком, после чего почувствовал сильную боль в солнечном сплетении. Мгновенно ощупав левой рукой, понял: «Это пистолет!»

Выбросил молоток. Принялся отнимать пистолет обеими руками.

Его штормит. Сейчас я заберу у него пистолет, вернусь с ним к двери и тогда посмотрим, кто кого.

Что было сил я швырял в стороны налетчика, но он вцепился в пистолет мертвой хваткой. Борьба была за направление в друг друга дула пистолета. Пистолет двигался, казалось, около часа в направлении его живота.

Я направил его: «Что за черт? Предохранитель!»

Пистолет плавно и еще медленнее стал поворачивать на меня.

— Надо сунуть палец в дуло и, когда он выстрелит… Хрен с ним, с пальцем. Произойдет обратный выстрел — и ему кранты. А если…? Ну, тогда у меня не будет не только пальца, но и всего остального.

Как мне не хотелось умирать, так ничего не поняв. Что это было? Я поник в уверенности выжить. Более того, я хотел отпустить руки и спокойно сосредоточиться, хотя бы так, без суеты, если другого выхода нет. Но, как только я принял такое решение, времени уже не было. Пистолет направлен мне в сплетение крови. Время остановилось. Кто-то кричит мне в уши:

— Не вздумай! Держись! Есть еще шанс!

Тот голос, что предупреждал меня, когда я спросил, к добру или к худу, и он ответил тогда…

— Даааа.

Этот голос крикнул сейчас мне в уши.

— А-А-А? Кто? Нет времени еще об этом думать. Кто бы это ни был, он прав. Действительно. Что это я так легко сдаюсь? Я же еще живой, а если умру, то зачем же так просто?

Подумав об этом, я резко прыгнул в воздух и всем своим весом быстро направил пистолет на противника, вперед высунув левый мизинец из дула. План был таков, что он в этот момент выстрелит. Это то именно время, когда надо сделать паузу так, как человек должен сперва снять предохранитель и затем выстрелить. И я выдержал эту паузу.

Прозвучал выстрел.

— Он попал в меня. Я не смог. Я через пять секунд умру. Надо все равно успеть забрать его с собой. Умирая, я навалился с такой силой на врага, что уже спасаться приходилось ему. Я стукнул его правой рукой в глаз. Левой же рукой я держал его пистолет и обе руки в направлении выстрела именно в него. Я не знаю, откуда у меня взялась бешеная сила и скорость. А главное — четкое сосредоточенность и внимание, что творится вокруг.

— Что делать? Все повторяется. Я вспомнил. Надо сделать, как в том фильме. Там точно такой же сюжет был. Мне надо найти молоток.

Молоток лежал рядом. Как в том же фильме. Молоток на диване, и я два миллиметра до него не дотягиваюсь, как чувствую, что даже если я до него дотянусь, он мне уже не понадобится. Бандит поднапрягся. Я вернулся к нему с правым хуком — и обратно к молотку. Все это время левой рукой я могу управлять его обоими. Это все очень быстро. Я дотянулся и еще проделал ему два оглушительных удара уже молотком по голове. Вот тут все начало иметь другой поворот событий. Я бросил молоток перед его ногами. Он уже стоял, шатаясь, но все же так же плотно держал пистолет. Бандит проигрывал бой. Я заметил, что он тоже отвлекся. Он потянулся к молотку. Я ударил его коленом в лицо и синхронно догнал правой рукой добавочно по шее. Но он все равно прогнулся и взял молоточек в свои руки. Теперь у него не только пистолет, но и мое оружие. Он просто снизу вверх, справа налево развернулся на месте. Мы расцепились. Он ударил правой рукой с молотком по моей голове. Я отскочил. Он выпрямился и направил на меня пистолет, чтобы застрелить. (Какое чудо эта жизнь! Казалось бы, причем тут еноты? Я очень много раз сталкивался с енотами, и я понял, что у них есть, что-то от человека. Или, наоборот, в нас есть что-то от них. Я подумал: «Закосмачу-ка я под енота. Вдруг это сработает. Может, все-таки милиция успеет хотя бы сейчас». Я упал замертво. Я падал, как бревно, чтобы не вызвать у нападавшего подозрений на то, что моя голова такая же крепкая, как и его. Он-то, как и я, наверняка, думает, что добил меня. А у меня горячая смерть. Я покойник, и сомнений быть не может. Это трудно сыграть, если думать о боли. Боль я не чувствовал вообще.

Меня можно было бы пилить, и я бы этого не заметил бы.

Я лежу. Не двигаюсь. Мне пришлось расслабиться и не дышать. Даже пришлось успокоить биение своего сердца, чтобы не выдать сути. Вы представляете, что такое задержать дыхание после такой суеты?

— Здесь где-то.… В солнечное сплетение… Он меня застрелил? Не понял. Как он промазал? Он не мог промазать? Стрелял же в упор. Я все же успел?

Преступник поверил в мою смерть. Это чудо. Я не дышал и был спокоен. Я не задыхался. С распахнутого балкона на меня ложился холодный приникающий ветер. Я не дернулся и мурашкам сказал тоже.

Бандит кинулся на деда. Все это время дед стоял как вкопанный. У него перехватило дыхание, он в оцепенении молчал и смотрел. Он не мог защититься.

С первого же удара дед вырубился. Но тот в агонии добил его еще двумя ударами точно в лоб. Я жду подходящего момента броситься вновь. Двери почему-то не били. Но тут… — Бах! — Двери вылетели, и в квартиру забежало 20 человек ОМОНа. Все с оружием в бронежилетах.

— Зачем стрелял?

— Да вон, пацана хлопнул. — Тот посмотрел на меня и продолжил.

— Да ладно. Не переживай так. Я бы на твоем месте так же поступил бы. — Я вскипел. Пора бы мне воскреснуть. — Я открыл глаза.

— Вот сучара! Он живой! — Меня швырнули на диван, и на моих руках защелкнулись наручники.

Мужики, как и этот, огромные. Я думал, это за ним. — Как оказалось, это они все с ним же заодно. Понятно, почему милиция не едет. Это потому, что бандиты — переодетые милиционеры, якобы. Но тут я совсем не понимаю. Бегают они, как бешеные, по квартире, трясут меня по очереди за шкирку. Все в клочья. И такого тупого вопроса я вообще не слышал:

— Сука! Где третий!? Говори, а то убью! — Тем временем двое затаскивают моего деда за ноги в комнату, чтобы не видели соседи. Кровавая дорожка. За руки, за ноги подняли и швырнули на койку, как драного пса.

Смотрю на них. Понять ничего не могу.

— Ребята вы ошиблись. Это не та квартира. Мы ничего плохого не сделали. У нас ничего нет. Мы простые люди. Зачем деда убили?

А они свое.

— Где третий?! — Подбегает кровавый бандит ко мне, с разгону заехал в глаз.

— Ты не думай, чмо, что я бы с тобой не справился бы, если бы не твой молоток.

Все сумасшедшие. Злые. Галдели, а тут что-то замолкли. Все расступились, в квартиру зашел мужчина лет сорока в длинном зеленом плаще. Было ясно, что он самый главный, так как все зверье сразу затихло. Побитый бандит (в звании сержант шестого убойного отдела) стал перед зеленым плащом распинаться, врать ему как можно только. (Якобы, дед его спокойно впустил через балкон, потому что я нажрался водки и избивал его молотком. Якобы, у меня поехала крыша. Что я спрятался за балконной дверью. Да его вранье было очевидным. Прятаться — то тут негде). Капельки крови текли по бандитскому носу и падали на пол. Я улыбнулся.

— Этот зеленый плащ — власть. Тот ему врет. Значит плащ справедливый. Наш человек. Ему можно рассказать правду.

В этот момент в квартиру забежала соседка по подъезду с пятого этажа. (Я как-то до этого лет пять назад дружил с ее сыном).

— Ты плохой, Рафаэль! Так тебе и надо! Как так вообще можно? Так изуродовать молодого парня молотком? Ты бешеный, Рафаэль!

Дед воскрес. Я обрадовался. Его голова оказалась тоже крепкой.

— Вы что тут с ума все посходили или что тут творится? О чем вы говорите? Я же всего на два года старше вашего сына. Это могло случиться и с ним. Вы же мать!

— Мой сын не такой. Он хороший, ты плохой! Ты бандит!

— Вы сумасшедшая! Пошли все вон с моего дома! Кто вам разрешил врываться в квартиру посреди ночи?! Вы ненормальные. В чем дело? Кто вы такие? Вы не имеете право на это! — Зеленый плащ тихо наклонился ко мне. Взял меня аккуратно, но прочно за глотку и сказал:

— О каком праве ты, сучонок, заикнулся? Ты скажи спасибо, что до сих пор живой сидишь! — Его глаза были полны ненавистью. Меня это шокировало. Я не мог понять, что с ними случилось. Откуда столько ненависти ко мне и моему деду. Я их вообще не знаю.

— Он отпустил меня. Я оцепенел. Зеленый плащ продолжил:

— За смертельное нападение на сотрудника милиции при исполнении своих прямых обязанностей тебе грозит от восьми до двенадцати лет строгого режима. На твоем месте я бы подумал о будущем,… хотя Кирилл выйдет из госпиталя и ты вздерёшься. — Мне он все сказал, что мог придумать, перешел к своим шестеркам.

— Все тут прибрать. Этих пока в клоповник. — Он быстро ушел.

От этого разговора я потерял дар речи. То будущее, которое он мне пообещал, меня не устраивало.

— Они все такие. Я все перенесу. Я выдержу любые издевательства, но доберусь до вас однажды. Я буду очень медленно убивать вас, но перед этим дам прочувствовать ту же несправедливость, — думал я про себя. Я понял, что с ними бесполезно спорить. Стал вглядываться в их глаза. Запоминать эти мерзкие, ехидные и однообразные морды.

Зашли врачи. В моих глазах появился лучик надежды на справедливость, и независимые свидетели нужны. Но тут же эта надежда пропала. Эти врачи такие же животные, как и остальные. Они смеялись над нами, особенно женщина. Привлекательная. Видно было по поведению, что они все меж собой давно знакомы. Они оказали первую помощь бандиту. У моего деда тоже голова вся в крови, но его никто не замечал. Дед стонал от боли. Мент с врачихой говорили смеясь:

— Похоже, это чмо пьяное. Давай-ка посмотрим. Проверь его. — Медсестра открыла аптечку. Достала оттуда рюмочку. Налила в нее какую-то жидкость. Вылила ее обратно в бутылочку и поднесла ко мне.

— Дыхни в рюмку! — Я понюхал рюмку, она пахла водкой.

— Дыхни в нее. — Я подумал:

— Так надо, наверное. — Дыхнул. Затем понюхала она и сказала:

— Да. Что-то есть. Он пьян. — Затем дала понюхать менту.

— Ох, ни хрена себе! Ты где так нажрался, скотина?

— Она врет! Она вперед в рюмку водку наливала. Вы же сами это видели.

— Это спирт был, а не водка. Сидеть теперь тебе немало.

— Понятно. Вы все здесь за одно. Покажите мне свои документы. Я должен знать каждого беспредельщика пофамильно!

— Какие тебе дать документы? По голове, если только выпросишь. Ты попал, парень.

Кирюха тебя в КПЗ задрочит. Ты покойник. Сам в петлю полезешь!

— Ну что? Надо вести их. Тащите их в машину.

— Мне надо одеться. Снимите наручники.

— Какой на хрен одеться. Тебе одежда ни к чему. Сейчас к девкам тебя закинем.

— Собаки! Суки! Твари поганые! Дайте одеться! Сними наручники, иуда!

— Тащите его. Что стоим, я не понял?

— Так нельзя. Надо дать ему одеться. Там холодно.

— Давай тогда по-быстрому. Смотри за ним. — Среди всех козлят нашелся один майор, который было видно, что не совсем козел. Он приказал молодому сержанту присмотреть за мной, пока я одеваюсь. Он снял с меня наручники. У этого сержанта глаза бегали от непонимания. Он чувствовал себя скотиной.

— Ты видишь, что вы наделали? Как можешь ты носить эту форму? Снимай ее и кинь в костер. Не позорь. Беги с мусорной, пока еще человек. Так жить нельзя. — Парень опустил глаза.

— Я не виноват. Я сам уже ничего не понимаю. Как так может? Одевайся быстрее. А то и мне попадет.

— Но если ты человек… тогда дай хоть ты мне свои документы. Ну, назови себя. Чего ты боишься?

— Э, ты меня тут не грузи. Тебе же сказали, что документы мы не показываем в таких случаях.

— А, ты тоже пропал, парень. Вы все пропали.

Обуваясь в прихожей, наручники снова одели.

— С нас побои снимать будут? — Меня не слышат. — Нас повезут в больницу? Я спрашиваю вас, твари, глухие! С нас побои снимать будут?! Нас повезут в больницу?!

— Ты добазаришься. Будет тебе больница. Сейчас все тебе будет.

Мы вышли из подъезда. Во дворе стояли четыре милицейских уазика и одна скорая помощь.

— Понятно. Эти три машины мы сами лично навели на себя. А я-то думал, почему удары не слабеют, а, наоборот, усиливаются?

Проезжая в милицейском уазике мимо морга, офицер-омоновец мне говорил:

— Смотри туда. Таких, как ты, пацан, мы многих перещелкали. Тебе сегодня очень повезло. Второй раз, можно сказать, родился. Могли бы тебя вести не мы, а та медпомощь и не в клоповник. И не надейся. Там тебе лучше не станет. Это только начало.

— Неужели все так плохо? — Думал я про себя, смотря на водилу. Захотелось бить его ногами и в суматохе бежать и бежать.

— Но куда? Город маленький. Некуда бежать. Меня всюду найдут и потом не будет оправдания. Мне можно доказать свою правоту. Улики есть. Пуля. Она должна быть в квартире. И все, что они натворили… улики прочные. Надо только дожить до понедельника. — Звонок домой не разрешили.

В милиции горотдел, на часах было 45 минут первого часа ночи. В дежурной части все скучковались вокруг меня, как в механке смеются, как лошади, и снимают приколы. Были две красивых на внешность женщины, тоже в милицейской форме. Так они были намного ужаснее в своих кровавых фантазиях.

У меня забрали ремень и шнурки. Почему-то они думают, что делают мне этим одолжение. Я не собираюсь вешаться. Они уже все сами придумали. Все лица как один. Глаза. У них так всегда. Под маской прячутся шакалы.

Я стоял молча, и вот-вот, думаю, сейчас… — Вот этого самого главного в дежурке, самого бессовестного…. Я умру, но сделаю его. Пусть им станет тошно. — Слезы не текли, комок в горле был такой, что думал лопнет.

В этот момент кто-то вовремя решил, что мне было бы лучше побыть наедине с собой за решеткой.

Клопов пока не было. Поздней набежали. Видел прокурора, который бегал веселый со второго этажа на первый в дежурку, хвастаясь, прыгая чуть ли не до потолка, как будто бы он Джина за бороду взял.

— Есть! Поймал. Теперь он от меня никуда не денется! — Гладя свою козлячую бородку.

По их разговору, что Джин — тот предприниматель, которого он уже два года вылавливает, но мужик по документам чистый. Соблюдает закон. Прокурор-то лучше знает, какой закон поинтересней будет. Сколько денег должно быть у предпринимателя своих, и, конечно же, самое главное — сколько денег из этой суммы его.

Пришли еще люди. Ходили, смотрели, смеялись с меня. Кто-то тоже смеялся, но потом приходил в себя и на мгновение серьезно думал.

— Ты похож на Колю с будущего. С фильма «Гостья из Будущего».

Один парень. Можно сказать, я после понял. В народе говорят — техушник. По-граждански одет оперуполномоченный, спросил меня:

— Откуда ты, чудо?

— С Недеждинского.

— И что у вас там в Надеждинском все так вот с молотком на вооруженного милиционера?

— У нас там все в порядке. И милиции почти нет. И двери на крючке не держим.

— Ты кто по национальности?

— Русский.

— Какой же ты русский? Ты чурка.

— Мой дядя в войну против фашистов бился. Генерал—лейтенантом был. И оборонял Ленинград. После маршалом стал.

— И кто же он?

— Говоров. — Я не стал за себя ему ничего говорить. Но про себя в дальнейшем разобрал вопрос.

— По национальности? Что мне разорваться, что ли? Что имя мое итальянское, фамилия арийская. Родился я в Еврейской области, в Надеждинском селе.

Своего деда генерала Говорова, имя забыл, но брат его Афанасий — отец моей бабушке, а Маршал Говоров — кровный дядя моей бабушки Варвары. Значит, я внучатый племянник. И дед Нашир под Ленинградом тяжелое ранение получил. Если посмотреть по ветке фамилии Файзрахманов, там тоже все в порядке. Мой прадед и прапрадед были Мулла. По ветке Гельман можно сказать, что я немец, так как я, мама, дед и дальше родились блондинами. После восьми лет мой волос постепенно темнел. Бабушка по материнской линии Сергиенко. Дед Виктор говорит, что ему говорил его дед о том, что нельзя копаться в прошлом Гельманов. Правда скрыта. Родимое пятно на бедре в виде ракушки говорит о том, что в крови есть предки чернокожие. Если бы фашисты выиграли бы эту войну, то меня бы зарезали в первую же минуту света в моей жизни. Вся та ненависть к фашизму — крошка, если сравнивать, то ради чего мы выжили в той войне с тем, что в итоге происходит. Все перевернулось в моей голове.

— Война еще не кончилась?

Пока я думал, на часах уже было за два часа ночи. В дежурной осталось только двое. И я тут третий. Они думают, что я их не слышу.

— Я не могу понять. Как Кирилл не увернулся? Ты бы видел, что он с ним сделал. Ужас!

— Может давай хлопнем его при попытке к бегству?

— Как так — просто?

— А что? Вон там, за двор, выведем и отпустим.

— На фиг, это не надо. Кирилл сам потом придумает что-нибудь. Это его проблема. Как деда привезли, я не видел. В три часа меня повезли в психушку на осмотр к врачам на освидетельствование моего состояния. Милиционер прямо так из кожи лез, хотелось ему, чтобы я был выпивший или укуренный. Облом. Его ухмылка слезла с рожи. Я оказался полностью вменяемый. Вот только с врачом был разговор.

Женщина. Сразу видно — добрая, но подневольная. Она не может мне ничем помочь. И все же честно написала. Спасибо ей за это.

— Сестра! Скажите, что со мной? Я ничего не боюсь. Я спокоен. Но мое сердце так сильно стучит, что кажется, что сейчас взорвется. Оно вырывается из груди. У меня такого никогда не было, даже когда я дрался. Это началось сейчас. — Медсестра ответила:

— Это нормально. У тебя до сих пор еще не прошел шок. Слишком много адреналина в крови.

— Вы считаете, что это нормально? А с вами-то… с вами-то все нормально?

Вернулись в клоповник. Там тоже всех ехидн ожидал большой облом.

После разговора со следователем и его якобы справедливого помощника пришли к выводу, что никакой стрельбы и серьезного происшествия не было.

Якобы была небольшая потасовка и обоюдная ссора, драка. Ничего страшного. После добрый следователь отвез меня, деда и одну девушку, приблизительно 20 лет. Она очень устала от этого капкана, в который она попала, которая, как я понял, убила ножом своего мужа в ванной. Он был намного старше ее, хотел изнасиловать.

У деда на лбу насчитали три обоюдных разреза от молотка. У меня был небольшой синячек под глазом. Про то, что он ударил меня молотком, я почему-то забыл, потому что я не чувствовал боли. За всю драку он ударил лишь однажды. А если бы я думал бы только за себя, то суеты насчет молотка бы не было. В руках моих сперва топорик был. Повезло не только нам с дедом. И тем парням тоже был подарен шанс. И дед успел подумать, когда топорик под диван забросил в момент нападения на него. Я мог найти топорик. Но он не попался на мои глаза второй раз. Этот шанс есть. Я его и тот боевик увидел эту суть. Я уверен. По прошествии лет он понимает это лучше, чем тогда.

В шесть утра нас с дедом отпустили. Вести нас не стали. У них были не лица, а морды. Я понимал, что это может быть самое громкое дело в нашем городе, которое показывает реальную картину мира, я даже не знаю, как это можно назвать. Жизнь или сплошной облом. Тупость? Глюк? Стоит ли жить в таком мире, где человек не ЧЕЛОВЕК, а гнида, клоп или животное под маской — Суть?

До этого момента я думал о людях и знал, что…., но теперь я знаю то, что я совсем ничего не знаю о жизни, и какая она должна быть. За меня все решают вот такие люди.

Двери в квартиру нараспашку. Это не дверь, а что-то похожее на нее. В квартире бардак. Телевизор со стеклами на полу. На стенах и в некоторых местах струи крови присохшей. Кровавые коврики, подушки, простыни — все это было похищено. А и так же молоток, топорик, гильза от пули.

— Надо найти пулю. Мы в момент выстрела стояли вот так. Значит, пуля прошла в двери шифоньера. — Пулевое отверстие в бетонной стене на уровне солнечного сплетения. Пуля прошла между нами и попала в бетонную стену, пролетев примерно в пяти сантиметрах от моего деда. Пули, конечно, тоже не было.

— Как я смогу доказать свою правоту?

Дед посмотрел на эту картину и пошел на кухню проверить ту начатую им днем бутылку водки. Дед не стал пить. Он выпил всего рюмочку. Он был в ту ночь абсолютно трезвый. К его удивлению он думал, что его черпак тоже украли.

— Бутылку не нашли. Вот бандиты. Не так, так по-другому они… но все же сделали свое воровское дело. Где теперь коврик, телевизор, молоток, который я, будучи токарем, для себя тридцать лет тому назад лично сделал. Сынок. Фронтовик. Давай выпьем с тобой.

— Этой ночью ты принял бой. Все живы. За это надо выпить. — Я пить не стал.

Держа в руках гнутый на 90 градусов вырванный дверной замок, я вспомнил об училище. Учитель предмета право нам как раз рассказывала о подобных сюжетах, связанных о неправомерном исполнении служебных обязанностей со стороны Закона. Превышение служебных полномочий.

В субботние дни в училище проходит практика. Городские должны быть там обязательно учиться сварному делу. Это мне можно в субботу не приходить, так как на выходные мне, допустим, надо быть в деревне. Проще сказать, что у меня есть такое право и сварочный аппарат тоже. Практики дома хватит.

Я не стал звонить в деревню. У нас там телефона пока еще не было. Родители все равно в понедельник приедут сами.

— Все дела нужно делать прямо сейчас.

В девять часов утра я пришел в мастерскую. Наш мастер Александр Николаевич не поверил мне.

— Ты что, Рафаэль? Такого быть не может. Тебя бы не отпустили.

Учитель по праву не стала меня слушать. Она крутила носом.

Нашлись люди, которые меня выслушали и поняли. Я понял, что они тоже попадали в такие ситуации и видят то же самое. Ну, хотя бы приблизительно. Туманно. С одной стороны, трудные подростки. Общаковцы. Парни из моей группы подтянули меня на квартал.

— Да. Вот ты тоже понял, в чем тут дело. Ты знаешь, кто я такой?

— Братва? Люди заодно?

— Я считаюсь в общаке шпанюк. Общак — это общество с криминальным уклоном. Мы идем на квартал «Осенняя». Мы шли украдкой, как будто мы шпионы. Он авторитетный парень воровского мира. На него идет охота. Поэтому ему необходимо всякий раз проделывать новый путь и не повторяться в своем маршруте. Женя — Рыжий. Казалось, что за каждым домом может на крыше сидеть снайпер и целиться в него. Или еще хуже. Не дай бог, чтобы его сфотографировали.

— В этом деле, Рафаэль, надо соблюдать конспирацию. Нельзя, чтобы кто-нибудь знал, что мы солдаты невидимого фронта. В каждом микрорайоне есть свои точки, базы, где прикуп — все на котел и общаковскую кассу. Половина с прикупа, который ты сделал, — твое.

— Цель. Смысл этого сообщества в чем? Борьба с беспределом туда входит?

— Конечно. Это основная задача этого сообщества. Нас, если посчитать в этом маленьком городке, только нашего возраста можно собрать в один день 2000 человек. Должен быть порядок, ответственность и соблюдение воровских понятий. Это святое. Надо помочь людям, которые попали в такую же ситуацию ни за что в тюрьму. Во благо дальнейшей здравой жизни на земле. С гадами надо бороться. Где поймал — там его и нахлобучил. Тем самым очистим мир от грязи. Одному не выжить в этом мире. Одному он не нужен. Надо собираться в группы. Вместе собравшись, можно сделать все. — Мы пришли на Осеннюю. Походили по его знакомым. Он прикалывал их за мою сегодняшнюю ночь.

— Что это у тебя на голове?

— Где?

— Подожди, я посмотрю. Это присохшая кровь. — Я забыл об ударе о молоток. Я думал, что с головой все в порядке. Но на ней был глубокий разрез в пару сантиметров.

— А что же тогда с его головой? Да менты говорили, что его в госпиталь отправили на лечение.

— Прикинь, за деда опера поломал. Такого еще не было.

— Так они меня сами Молотобойцем окрестили.

Меня хотели приобщить к общему. Я не стал сразу соглашаться на мутное дело.

Я сказал, что подумаю над этим и в понедельник дам ответ.

Вернулся я обратно к деду на квартиру около 12 часов дня. Я позвонил своему другу Пинчаку Сергею, чтобы он позвал моего брата к трубочке. Брату и затем матери я объяснил суть дела, и в воскресенье, рано утром, они уже были в городе, прихватив с собой видеокамеру и нейтрального человека. Мы не стали ждать, когда меня посадят в тюрьму, и провели свое независимое внутреннее расследование.

Оказалось, что милиция весь подъезд так перепугала, что они все разом память потеряли. Но все же из всех квартир нашлась одна честная. Хотя я даже не рассчитывал на них. В этой квартире жили три сестры. Я с восьми лет их знаю. Они били меня по лицу, а я говорил, что мне не больно. Они рвали мои волосы, но я и здесь не подавал вида. Моя сестра говорила, что я дурак. Надо было побить их. А я отвечал: «Ты не понимаешь, сестренка, они проиграли. Ты посмотри, какая у них жажда причинить кому-нибудь боль. А со мной это не выходит». Девочки думали, что если мы из деревни, значит мы дураки. Они оплевывали нам двери. Я заставлял их смывать, но они прятались за свою старшую сестру.

— Я хоть из деревни, но вашу дверь не оплевываю. Я не дурак!

Девчонки подросли. Преобразились. Одна девушка рассказала, как все было.

Милицию вызвала женщина с пятого этажа. Ее муж кинулся на нее с ножом. Он не ударил ее, а просто напугал и ушел из дома. Он уехал на дачу. Его жена подумала, что он выпивает с дедушкой, и вызвала криминальный отдел милиции, и заявила о покушении на ее жизнь. Милиция не стала разбираться в подробностях и сразу же начали выбивать дверь. Они думали, что двери сразу вылетят. Получат премию за успешную ликвидацию особо опасного преступника. Двери выбить не смогли. Нашелся верхолаз, который решил отличиться. Он думал, что нахлобучит упитых бичей, как описала им тетя с пятого этажа, — и все вершки его. Хотели газом травануть, но у самих масок нет. Они долго били двери. И соседи помогали. Как минимум с трех квартир из нашего подъезда проявляли свою сноровку. Двери толкало человек пятнадцать. Стать на площадке некуда было. Они сами все охирели от такой брони. Потом стрелять начали. Скорая приехала. Милиционер весь в крови был. Парень кричал, что с дедушкой живет. Машин понаехало.

Я соседей не слышал, и в окно смотреть времени у меня не было. Да и вообще я не думал, что это милиция. Я знал, что это бандиты. Если бы приехала милиция, то удары должны были бы прекратиться. И тем более звонили же по телефону три раза. Адрес и все остальное они знают. Неужели нельзя было сказать в трубочке деду, что это сама милиция беспредельничает?

Отец снял все это на видео пленку и отправил в прокуратуру на расследование. Хотя бы пусть двери восстановят. Не просят извинений.

Дело стало в тупик. Там прямо сказали: могут голову оторвать. Здесь даже Москва не поможет. Отец написал в газету статью под названием «По чьей наводке брали хату?», но эту статью не пропустили. Шолохова, работающая, как она до этого считала, в независимой и свободной газете, вскоре поменяла свое мировоззрение и уволилась из газеты. Потом смирилась и устроилась в газету уже с другим названием. Муж той женщины с пятого этажа развелся с женой и куда-то уехал. Милиционер не выдержал насмешек, получил строгий выговор. Уволился и уехал подальше из России в государство Израиль. Человек, державший меня за шею, стал начальником криминальной милиции города Биробиджана и ЕАО. Тоже татарин.

В воскресенье я приехал в Надеждинкое и пошел с парнями на дискотеку. Танцевать желания не было. Я много думал обо всем, что случилось.

— Этот голос кого-то: «Не вздумай! Держись! Есть еще шанс!» Выстрел. Парни, успевшие уехать. Кровь. Запах смоли. Запах смерти.

Паша внезапно решил уехать в Сибирь к родственникам.

— Братело, не грузись. Все живы, здоровы. Чего еще надо? Все хорошо. Давай плясать. Я через неделю уезжаю навсегда. Давай запомним этот вечер! — Мы стали танцевать, веселиться.

Вышли за клуб. Там парни химку курили. У одного парня брат в милиции работает. У нас с ним зашел спор. Он не мог поверить в это и назвал меня балаболом. Мы с ним подрались. Я справлялся с ним, но среди ребят были люди, которым больше хотелось, чтобы победил он. Я самый младший среди всех, но самый загазованный. Быстрый. Ему подсобили. Я проиграл бой.

В понедельник Жене общаковцу я ответил:

— Нет, Женя. Я не хочу быть таким, как вы. У вас, похоже, там тоже многие врут. Тут я уже не стал продолжать.

— Привет, Эйнштейн. Ну как дела?

— Да все нормально. Как всегда.

— Вчера сказал один чудак, что вечности, мол, нет. Ты вечный двигатель собрал?

— Да нет, братан, бухаю. Иду налево — спотыкаюсь. Направо — падаю всегда.

Наутро просыпаюсь и снова я пытаюсь пройти прямей свой путь просторный. И натыкаюсь на вопрос: «Я что свободный? И выхода другого нет, как вечный двигатель собрать». Над этим я работаю и часто выпиваю. Теряя память под луной, я часто разбиваюсь. Сегодня палец мне сломали. Что поломают завтра, я не знаю. Сейчас обед, и мы хороним парня. Его три дня назад машиной сбило.

— Свобода в выборе твоем. Во сколько б ты не умер, что б снова смог родиться. Наука, брат, поможет. И двигатель спасет. Один я не справляюсь. И времени в обрез. В поту я просыпаюсь и снова осаждаюсь.

Все бьет и бьет по голове отчет. А ты спросил: «Ну как дела?»

Твой брат вчера попался в клетку. Он тоже ничего не понял. Ведь мы неправильно живем.

В училище с общением проблем не было. Было три случая, когда меня все же разводили. (Кто вообще придумал эту чушь?) Как подаяние я давал два рубля. Было три на проезд. Рубль я всегда оставлял себе. На тот мрак больше двух не дают. Видите ли, там нужнее будет. Святое, брат, святое.

Я эту мысль сразу понял.

— Ну что? Драться по очереди будем или вы сразу все втроем кинетесь?

Было дело: парню из группы куртку дал до завтра, но она там задержалась на три дня. Пацан вовремя сообразил, как ему культурно отъехать от предъявы. При таких вещах кровь закипает в жилах. Это было до этого дня. Но с этого я в группе был среди тех, кто в общем составляет мозговой центр всего нашего коллектива.

Получилась хорошая, дружная группа. Конечно же, не обошлось и без кадров, где по всеобщему принципу было собрано много интересных индивидуумов, как, в частности, Карпенко. Этого человека нетрудно представить в образе. Рассеянный тип. Но прикольный как раз вот именно этим.

— Какая разница — большая разница? — Это был его коронный вопрос, после которого он почему-то перестал учиться. А было так весело.

У нашего мастера, то есть у его жены, умер брат. Мастак пришел к нам в кабинет, объяснил всем ситуацию, что его не будет, и чтобы мы не подвели в такой момент.

— Не сорвите, ребята, уроки, я вас прошу. — Если бы он этого не говорил, я бы уроки не сорвал.

Я натыкал при всей группе спички в замок кабинета. Учитель не смог открыть. Конечно же, у меня бы это не получилось, если бы мне не помогали два парня, которые уверенны в том, что это все придумали и затеяли именно они. Поэтому им пришлось припугнуть всю группу о том, что, если кто проговорится о содеянном и останется в училище, тот получит по башке. И пусть нас выгонят с фазанки. Из училища выгнали только Женю. Женю выгнали из-за меня. Хотя я уверен: его могли выгнать и после. Он уже успел не понравиться многим учителям. Парень — лидер по натуре. Уже был чемпионом Украины среди юниоров по поднятию веса. Он не мычит. Если сказал, то сделал. Язык подвешен. Все, что хочешь, обоснует. А учитель — носорог, шнягу толкнул, его попутал бес.

То, что меня не вбагрят одногруппники, был уверен. Я со всеми ладил. Все очень просто. Любая остроумная реплика или шутка исходила от меня. Никто не станет угнетать человека, дающего задор и юмор в жизни общей. Тем более, что в группе я был отличником. В моей школе у меня списывали только брат и друг. Здесь же у меня списывает не меньше пяти человек. В других ячейках класса тоже есть стремила к науке, так что не только у меня списывали.

Мне запомнился диктант по русскому языку. Получил четыре. (В нашей школе я всегда получал двойки. Наталья Васильевна мне говорила, чтобы я не думал об ошибках, а просто писал, потому что ошибки были лишь только в тех словах, о которых я долго думал. Бывало, по шесть раз исправлял).

Я подумал о будущем и закрепил специально для себя разработанный план по подъему авторитета в группе. Избил при всех группах одного пацана просто так (вам так показалось). Я выбрал не хилого парня для того, что бы все не думали, что это мною придумано. Это они думают, что я слабее, чем выгляжу. Главное — скорость, концентрация, ловкость, неосязаемая защита, и любой бык свалится. Не свалится, значит, выносливости не хватило. Я сделал это так, что парень подумал, что виноват он. После втихушку он принес мне свои извинения. Он осознал свой косяк. Парень нормальный, я — тем более. Чтобы все видели и не забывали это. Возьму и растерзаю. Больше уважать начинают. Я-то был прав. Они же это видели. Конечно же, я бы мог выбрать человека, который бы смог мне дать сдачи, но это уже было бы глупо.

Урок истории вела молодая красивая учительница Ирина Васильевна. Она умела рассказать. Я не всегда ее слушал.

Мой близкий друг из деревни Олег учился в Хабаровском речном училище №5 на первом курсе на моториста или механика речного судна. Что-то не очень горело мое желание быть всю жизнь сварщиком. Для себя можно познать этот предмет в деревенских условиях. Поэтому я забрал свои документы из нашего города и перевелся в Хабаровск, в группу моего ближайшего другана. Когда я забирал документы, в кабинет к директору забежала Ирина Васильевна, заплаканная. В истерике.

— Все! Я больше так не могу. Этот Гальян. Он меня достал. Что за человек такой? Я тоже забираю свои документы. — Все учителя, что там были и занимались мной, стали успокаивать ее. Мне тоже захотелось ее успокоить и пожалеть. Даже более чем… Зачем же забирать свои документы?

— Тогда выгоняйте его.

— Ну, ты же знаешь, что он сирота. Его выгонять некуда.

Поступал в Хабаровское училище две недели. Прошел медосмотр. Мастер не стала торопиться брать меня в свою группу. Сперва хотела познакомиться с моими родителями. Я пытался ей объяснить, что мои родители не шибко-то поддерживали мой выбор. С Олегом в общежитии мы нашли мне подходящего отца. Нужно было прийти с ним в понедельник.

Была пятница. Олег предложил поехать с ним в поселок Николаевка к его бабушке в гости. Подъезжая к поселку, друг в шутку предложил продолжить наш путь до Биробиджана. (Этого не следовало делать, а, может быть, так должно было случиться).

Приехали в Биробиджан. Двое суток мы прошатались по знакомым с Сопки. Воскресенье 1 декабря нам нужно было вернуться в Хабару. Мы думали поехать утром на нашей местной электричке. Могли проехать зайцем.

— Какая разница на каком поезде ехать? Поедем вечером на Ленинском.

На Ленинский поезд мы сели с разрешения шефа — капитана поезда. Проехать смогли на нем в долг только лишь 60 километров до станции «Ин». Хорошо что через десять минут из Хабаровска объявили наш местный поезд, так бы замерзли. Одеты мы были простенько, по осени. В тот вечер наступила резко зима (-32 градуса). Промерзли мы до самого мозга костей. Зуб на зуб не попадал. Кондуктор по нашему виду определил, что денег у нас нет.

Два парня и дедушка с нами были по соседству, выпивали спиртное. У меня была пачка примы. Парни предложили нам согреться алкоголем. Мы не стали отказываться. Пили мы технический спирт. Закуски не было. Я пошел и взял у проводницы кружку и набрал воды. Она не спросила за проезд.

— Не забудь вернуть кружку!

— Хорошо.

Со спиртным я переборщил. Помню, как ребята говорили.

— Да, какая кружка. Забудь о ней.

— Нет. Я сказал верну, значит верну.

Я вышел не с той стороны поезда и пошел сам, не зная, куда. Память дальше идет с перерывами.

Я в милицейском УАЗике. Двери открываются, и ко мне, в это маленькое пространство, милиция пытается запихать какого-то мужика. Я смеюсь. Мужик бьет им по морде. Они его травят газом, но на него он не действует. Они бьют его дубинками, но мужик и это выдерживает. Тогда они вытаскивают и отпускают меня и толпой загоняют его, как в консервную банку. В другие двери, в салон, запихивают тех двух моих попутчиков. Олега с ними нет.

— Саня! Братан, где Олег?

— Не знаю. Подожди нас в Мутном глазе (бар), нас сейчас отпустят.

В баре никого не было, кроме двух толстых женщин и одного мужчины. Они сидели за столиком, пили холодное пиво. На столе было много закуски.

Я прислушался, о чем они говорят.

— Как они достали, эти бродяги! — Сказал мужик.

— А я их жалею. Ну не могу я пройти мимо таких людей.

— Зачем? Мне кажется, что проще их всех собрать и расстрелять. Все равно из них толку не будет.

— Как так можно? Они же дети.

— Уроды. Отбросы. Они далеко не дети.

— Послушайте меня. Я не отбросы. Я просто жду друзей, они должны сейчас подойти и увести меня домой. Я просто очень пьяный, и мне холодно. Еще милиция хочет убить.

— На вот тебе, дитя, пиво попей, согрейся.

Я взял большую кружку. Сделал глоток и отказался.

— Становится еще холоднее. Мне бы горячего чаю стакан, если вы мне хотите помочь.

— Кокой тебе горячий чай? Ты что, баран, имеешь против милиции?

— Кто баран? Ты, дядя, попутал? Похоже ты один из них же?

Мужик вскипел. Мы вышли с ним на крыльцо. Он хотел снять с меня часы за тот глоток пива, но не успел, пришли мои знакомые. Память снова пропала.

— Милиция?

Я снова в УАЗике. Куда меня так долго везут? Отпустили.

— Где я?

Не могу понять. Куда идти? Этот забор. Он вообще когда-нибудь закончится? Надо перелезть. Мои руки чуть не сгорели от холода железного высокого забора с пиками.

— Да, что ты будешь делать? Опять этот забор не кончается. Е-мае, это же банк.

Пришлось перелазить снова. Тут меня опять взяли и увезли в милицию.

— Так! А теперь я где? Что за деревня? Где город? На этот раз они меня напрочь завезли. Теперь я точно замерзну. Здесь и залезть-то некуда. Надо найти магазин, разбить окно. Я совершу преступление, пусть лучше меня посадят в клоповник. Там я не замерзну.

— Что за деревня такая? Это куда они меня так завезли, что магазинов нет? Я пропал. Надо же было так случиться, чтобы пьяным к ним попасть? Самая глупая суть. Меня никто в квартиру не пустит. Тупые пристрелят. Надо идти туда, где больше света. Там должен быть выход.

Я пересек большое озеро. Падал много раз. Вставал и шел дальше. Наконец, я уперся в колючую проволоку.

— Это что, граница с Китаем? А какая разница, где подыхать?

Я лег на землю, чтобы проползти под проволокой. Стало так тепло, что не хотелось вставать.

— Интересно. Кто проделал здесь лаз? Еноты? Собаки? Посплю немного и продвинемся дальше. Стоп. Я же уже умираю. Мне стало тепло и сонно. Это признаки переохлаждения. Если я сейчас не встану, то меня, может быть, даже не найдут. Эти сволочи выиграют. Нет. Я просто так не сдамся.

Я прополз под проволокой и уперся в еще такое же препятствие.

— Это точно граница. Смотри-ка. Надо же? Как нас берегут.

Легко пролез и под этим ограждением. Вышел на тропинку и пошел по направлению к трехэтажному зданию. Меня глючило. Мне казалось, что я иду не один. Со мной шли священники по обоим сторонам и сзади. Мы шли целой группой. Наша цель: разбить окно в каком-нибудь магазине и согреться.

— Ребята. Да не расстраивайтесь вы так. Все будет хорошо. Прорвемся.

— Стой! Стой, стрелять буду!

— А. Это сумасшедший. Не обращайте внимания. Он это не нам. Тем более, кто ему ствол доверит.

Прозвучал выстрел.

— Стой говорю, сейчас убью!

— Опа. Атас! Руки вверх. Этот дурик все же где-то ствол достал. Не дергайтесь.

Делайте, что он скажет.

— Да, бог с тобой. Стреляй! Если тебе станет легче. Я все равно замерзаю.

Мужик с ружьем с кем-то что-то разговаривает.

— Похоже, его тоже глючит. Ха-ха-ха! Во попал. Батюшки, братцы, его тоже плющит, как и нас.

Через пару минут мужиков стало больше, и меня со священниками под ружьями повели вперед. Пришли в тепло и поднялись по этажам в одну комнату, где за длинным столом сидел военный с усами. Сзади меня держали на мушке. Священники же не стали входить в этот кабинет и остались снаружи.

— Ты кто? Откуда? Зачем?

Я рассказал ему все….

— Эти сволочи. Они хотели убить меня. Просто. Замерз и все. Они должны были меня как малолетку доставить прямо домой. Двух месяцев не прошло. Я у них на первом счете как особо опасный.

— Не дави на гниль. Мне плевать на тебя!

— Тогда и мне на тебя чихать. Разберусь сперва с ними, и до тебя очередь дойдет.

— Ты что, пацан, о себе возомнил?

— Я знаю, что в будущем я очень важная персона. Я это знаю с самого рождения. И все, что сейчас творится, тоже очень важно.

— Ладно, парень. Не горюй. Я пошутил. У меня сын твоих годов.

Ты как себя чувствуешь? Согрелся? Отрезвел?

— Лучше.

— Не беспокойся. Я не отдам тебя им, пока тебе не станет лучше.

Мне принесли чай.

— Я прослежу. Ты совершил преступление. Тебя могли застрелить, и по нашим законам служивый получил бы не по шапке, а, наоборот, его бы поощрили. Поэтому видишь вот этого дядю с ружьем. Вот он с гражданки и работает за зарплату. Пенсионер. В стране дурдом. С тобою я согласен. Может быть, у тебя что-то получится. Но не будь таким злым. Не все уроды.

— Куда же я залез?

— Армейская нефтебаза.

Мужик пожал мне руку и отдал меня ментам. Те уже все знали меня. Ржали, как кони. У меня опухло ухо и повисло набок. Привезли домой к деду. Меня не били.

Утром приехала мама.

— Все, сынок. На этом твоя учеба в Хабаровске окончена.

Я поехал с ней и забрал свои документы. Уже во вторник я вернулся в свое училище. Вся группа обрадовалась. Особенно мастер, когда увидел мое ухо. Оно было черным. Я думал — отвалится.

На обеде ко мне подошла одна женщина, которая отвечает за малолетних преступников.

— Какой шустрый. Не успел уйти, как вернулся тут же. Да не просто так. Преступление совершил. Ты что натворил? Где ты потерял свой студенческий билет? В милиции сказали, что его забрали на рынке у какого-то наркоторговца. Что было на самом деле?

Я объяснил ей ситуацию, но она, как и тогда, не поверила.

— Без родителей к урокам я тебя не допущу.

Я привел маму, но учитель и ей не поверила.

— Не объясняй ей. Они верят только в то, что хотят. Они не воспринимают то, что происходит на самом деле. Они другие. Слепые. Тупые. Глухие. Им вообще на нас плевать. (-Виноват ли я? Я попал в глупую ситуацию. Я потерялся. Они и рады стараться. Да не помочь она мне хотела. Лишила стипендии.)

Прошел еще один день. Пришла мне повестка из милиции по делам несовершеннолетних.

Я пошел туда с одним парнем из группы. Нас встретила симпатичная блондинка. Я ей понравился. Таких кадров она еще не встречала.

— Ну, ты даешь. Ты что, в своей жизни никогда страха не видел?

Я смотрю на нее и не понимаю.

— Тебя ко мне привозили три раза. Ты что, меня не помнишь?

— Нет.

— На вот, посмотри. Это протокол твоего задержания. Я тебе сказала, распишись вот здесь. Ты настолько был пьян, что не смог с первого раза расписаться. Поэтому ты наштамповал свой автограф по всему протоколу. Потом полез в карман за сигаретами. Похоже, ты их скурил где-то до этого. После перевернул столы. Требовал: «Дайте мне автомат, и я вас всех перестреляю!» Во всех случаях ты побывал в разных точках города и пригорода. Ты понял, Серый?

Она все описала в подробностях. Приметила все, кроме времени. К деду меня привезли в четыре ночи. В клоповнике был один раз. Там были двое парней лет по 23—25. Я пробыл там недолго, потому что парни сказали, что уже долго сидят, и они не скоро встанут. Я начал выбивать двери.

— Как так? Беспредел. Подумать только. Ну, что хотят, то и делают.

— Тихо, брат. Не делай так. Откроют, когда надо, но не сейчас же. Из-за тебя и нас поломают.

— Ну-ка, сука, открывай-ка двери! Вы что там, совсем оборзели!

Двери тут же открыли, и привезли меня к деду.

Я, Серега, не волшебник, чтобы мог так быстро попадать в разные точки города и пригорода.

10 декабря умерла бабушка моего друга.