Все это время

Рейчел Липпинкотт, 2020

Кайл и Кимберли всегда были идеальной парой. Но в ночь выпускного девушка призналась, что решила порвать с ним. Мир Кайла рухнул в одночасье. Сначала он лишился возлюбленной, а затем попал в страшную автокатастрофу, не справившись с управлением на залитом дождем шоссе. У Кайла тяжелые травмы, Кимберли погибла. И никто не способен понять, через что ему пришлось пройти. Никто, кроме Марли. Марли тоже потеряла близкого человека. Более того, девушка во всем винит себя. После их встречи Кайл начинает верить, что возникшие чувства смогут подарить ему надежду на новое счастье. Вот только реально ли оно, если жизнь Кайла раскололась на до и после?

Глава 7

В понедельник утром я первым делом спрашиваю доктора Бенефилд:

— Итак? Я свихнулся?

На прием меня записала мама, чтобы доказать, что я не сумасшедший.

Врач выключает фонарик в форме ручки, убирает в карман и качает головой, глядя на меня с веселой улыбкой.

— Нет. Вы пережили тяжелую утрату, и последствия для вашего организма могут проявляться весьма неожиданным образом.

— Например, я буду видеть призрак Кимберли?

— Например… вы можете видеть то, что вам хочется увидеть, — уточняет доктор Бенефилд и протягивает мне свой айпад. На экране устройства отображаются снимки МРТ моего мозга. — Смотрите.

Она пролистывает несколько изображений, демонстрируя сначала здоровый мозг, а потом — сканы моего мозга, попутно объясняя, как именно я «почти в норме». Мама вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть снимки, но я почти не смотрю.

— Человеческий мозг — великолепная машина, — добавляет доктор Бенефилд, закрывая айпад. — Он делает всё возможное, чтобы защититься от боли, вне зависимости от того, физическая она или душевная. Пока вы нездоровы, всё происходящее с вами вполне нормально. Понимаете?

«Защититься от боли». Каким образом я буду защищен от боли, изо дня в день видя свою мертвую девушку?

Врач выжидательно смотрит на меня, так что приходится послушно кивнуть, потом достает бланк для назначений, ручку, записывает какие-то рекомендации, отрывает листок и протягивает мне.

Я забираю у нее бумагу и вглядываюсь в нечитаемый почерк. Ожидаю увидеть какой-то диагноз, названия выписанных мне лекарств, но вместо этого читаю следующую фразу: «Успокойтесь. Это всё не по-настоящему».

Отлично.

— Кайл, — говорит доктор Бенефилд. Я поднимаю глаза и встречаю ее деловой взгляд. — Видения, которые вас посещают, ненастоящие. Помните об этом, хорошо? Когда вы будете готовы, они пройдут сами собой, обещаю. Но пока вы их видите, следуйте моим предписаниям. Прочитайте назначение, запомните и поверьте мне.

Я киваю, однако слова врача меня не убедили. Видения пройдут сами собой? Что со мной будет, если даже этот, слабый образ Ким исчезнет? Когда я ее вижу, то чувствую себя сумасшедшим, и это очень неприятно, но всё же я ее вижу. И я не готов ее потерять.

После того как мы возвращаемся домой, мама отправляется на работу, а я насыпаю себе полную миску хлопьев «Лаки Чармс» и устраиваюсь за столом в кухне. Сначала тишину нарушает только хруст пережевываемых хлопьев, но потом я вдруг готов поклясться, что слышу приглушенный голос, только не могу разобрать слова. Перестаю жевать, не донеся ложку до рта, усиленно прислушиваюсь.

— Мама?

Мой голос эхом раздается в пустом доме.

Может, она что-то забыла? Я напрягаю слух и понимаю, что звук идет откуда-то снизу. Из моего кармана.

Вытаскиваю телефон из кармана, и из динамиков раздается треск и приглушенный голос. Ой, похоже, я своей задницей нажал на кнопку. Подношу телефон к уху.

«…Сэм, — говорит голос, слова наконец-то становятся четкими. Я открываю рот, намереваясь ответить, но Сэм продолжает говорить. Это сообщение голосовой почты. — Не знаю, услышишь ли ты это, но я должен тебе сказать. Мне страшно. И не вздумай смеяться, осел, я серьезно. Ты нас пугаешь».

Голосовое сообщение прерывается, экран загорается, показывая вереницу непрочитанных эсэмэсок и пропущенных звонков.

Я смотрю на зажатый в руке телефон, мой большой палец зависает над зеленой кнопкой вызова, но секунды идут, и экран гаснет. Тяжело сглатываю, потом засовываю мобильный обратно в карман.

Доедаю хлопья, убираю беспорядок в подвале, набиваю целый пакет пустыми упаковками и обертками от еды, перемываю все грязные тарелки и чашки, расставленные вокруг моей постели, и наконец, переделав все мыслимые и немыслимые дела, набираюсь смелости позвонить Сэму.

Гудки в трубке тянутся так долго, что я уже начинаю сомневаться, ответит ли Сэм, после того как я несколько месяцев его игнорировал.

Но это же Сэм, поэтому он всё-таки отвечает на звонок, хоть я этого и не заслуживаю.

Сэм делает глоток виски, потом с удивленным видом рассматривает фляжку. Я наблюдаю за ним, отмечая темные круги под глазами и легкую щетину — прежде я никогда не видел Сэма таким.

В другое время я бы поддразнил его, обвинив в неряшливости, но с тех пор, как он приехал сюда пятнадцать минут назад, я услышал от него всего пару односложных ответов, что бы я ни говорил.

После целого лета, проведенного в одиночестве, мое умение поддерживать беседу почти свелось к нулю.

— Что… м-м-м… подтолкнуло тебя приехать сюда? — спрашиваю, кивая на сине-зеленую с белым футболку, в которую одет Сэм. Футболка муниципального колледжа. Я знаю, что Сэм подавал документы в несколько государственных колледжей, но понятия не имею, на каком он в итоге остановился.

Сэм смотрит на меня, выгнув бровь, и я замечаю нечто такое, с чем сталкивался всего несколько раз за всё время нашей дружбы.

Сэм рассержен.

— В последнее время моя жизнь мало походила на сказку, старик. Один мой лучший друг умер, а другой скрывается от мира, — говорит он. Уже через секунду выражение его лица смягчается. — Я понятия не имел, что с тобой происходит, так что приходилось постоянно звонить твоей маме.

Я делаю большой глоток виски, алкоголь обжигает горло, но благодаря ему мне проще произнести следующие слова.

— Прости меня, Сэм.

Мне действительно жаль, но я боюсь, что он мне не поверит.

— Знаю, я был отвратительным другом, но я просто… не мог. Не мог находиться рядом с тобой. Иногда я думаю, что до сих пор не могу.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд Сэма.

— Выглядишь паршиво, — говорит он наконец, указывая на мою мятую рубашку, отросшие волосы и кудрявую бородку.

Пожимаю плечами: по правде говоря, мне плевать на свой внешний вид. Кимберли нет рядом, она не увидит меня таким. Она постоянно твердила, что я выгляжу как животное, если я надевал толстовки, напоминала, что помимо спортивного костюма существует и другая одежда. Какое теперь имеет значение, стану ли я бриться, стричься и надевать чистую одежду? Какое это имело значение в прошлом, если в итоге я всё равно оказался в нынешнем положении?

— Итак. — Сэм вздыхает, и, кажется, с этим вздохом исчезают остатки его злости. — Я рад, что не потерял еще и тебя, хоть сейчас ты и выглядишь как бездомный бродяга.

Он откручивает крышку фляжки, наливает себе в стакан еще виски, широко улыбается и кивает на фляжку.

— Как тебе удалось протащить эту штуку через «таможню»?

— Нашел ее в сумке с вещами, привезенными из больницы, — отвечаю я, кивая на дверь кладовки, в которую мама сложила мои окровавленные и порванные вещи. — Должно быть, мама ее не заметила.

Я знаю, что можно улизнуть от серьезного разговора, свести всю беседу к болтовне о виски и прочей чепухе, но в ушах всё еще звучат слова Сэма, и что-то в них меня тревожит.

— Ты рад, что не потерял еще и меня, — повторяю я, качая головой. Смотрю на серые диванные подушки. — Порой я жалею, что не погиб вместо Кимберли. Иногда мне кажется, что она вот-вот войдет в эту дверь. Жду, что всё снова станет, как раньше.

Взгляд Сэма становится серьезным: примерно с таким выражением лица он выслушивал указания тренера перед серьезными матчами.

— Я тоже, — твердо говорит он. — Именно поэтому мы не можем ее забыть. Нам нужно держаться вместе, потому что только так нам удастся сохранить память о ней. Кимберли хотела бы этого.

Чего хотела Кимберли? Раньше я думал, что знаю все ее желания и мечты, но я ошибался. А вот Сэм действительно знал.

Я думаю обо всех разговорах, которые эти двое вели за моей спиной, о том, что Сэм знал об истинных чувствах Кимберли, о ее подлинных стремлениях.

— Давно ты узнал? — спрашиваю я. — Про Беркли?

Сэм отвечает не сразу, качает головой.

— Прости. Мне следовало тебе рассказать.

— Ага, — просто говорю я, но думаю о словах Ким, сказанных за несколько минут до аварии. О том, что она поступает в Беркли. «И ты бы меня отпустил?»

Неужели Сэм думал так же?

Друг наблюдает за мной, потом, поняв, что я не буду скандалить, продолжает:

— Знаю, тот вечер был просто ужасным, но Ким тебя любила, и ты должен об этом помнить.

Я взвешиваю эти слова, и они кружат мне голову сильнее алкоголя. Прошедшее время в слове «любила» ранит так же сильно, как в тот вечер, и сейчас я не готов с этим смириться.

Сэм сидит у меня недолго. Мы переходим на более безопасные темы, говорим о его планах на этот семестр, о приближающемся футбольном сезоне в Калифорнийском университете, несмотря на то, что я не буду участвовать в матчах.

Потом Сэм уходит, и я обещаю, что больше не буду таким засранцем и буду отвечать на его сообщения.

Но через несколько минут после того, как за Сэмом закрывается дверь, я снова ее открываю и выхожу наружу, вдыхаю прохладный августовский воздух. Я не сразу осознаю, что иду к пруду, зажав в руке наполовину пустую фляжку с виски, хромая, шагаю по парковой дорожке. Сажусь у воды, в тени одной из огромных ив, и смотрю, как солнечные лучи искрятся на поверхности воды.

Легкий ветерок взъерошивает мои волосы, и в нем слышится какой-то голос. Шепот. Слова слишком тихие, я не могу их разобрать.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти источник звука, но на этот раз меня совершенно не удивляет, что поблизости никого нет — только зеленая трава вокруг пруда да растущие вдоль берега деревья — а еще ощущение, от которого я никак не могу избавиться. У меня не выходят из головы слова Сэма, они звучат снова и снова, как будто я бегаю по кругу, получив наказание за пакет контрабандных орешков.

Я не боюсь забыть Кимберли. Я никогда ее не забуду, но как, скажите на милость, понять, чего она от меня хотела? Разве можно существовать без нее?

Загадочный голос смолкает вместе с ветром, я провожу пятерней по волосам, гадая, как мне жить самостоятельно, если я не чувствую твердой почвы под ногами.