Сочиняйте сами

Рекс Стаут, 1959

Ниро Вулф, страстный коллекционер орхидей, большой гурман, любитель пива и великий сыщик, практически никогда не выходит из дому. Все преступления он распутывает на основе тех фактов, которые собирает Арчи Гудвин, его обаятельный, ироничный помощник с отличной памятью. Знаменитый детектив сталкивается с необычной ситуацией, когда к нему с просьбой о помощи обращаются члены комитета по борьбе с плагиатом. Проблема в том, что каждый раз после выхода нового бестселлера объявляется малоизвестный писатель, обвиняющий автора книги в краже сюжета. Вулф берется найти афериста, но очень скоро дело о плагиате превращается в дело об убийстве…

Глава 5

В общем, Вулф поднял бунт, впервые за последние три года. Его бунты такие же, как и у всех прочих людей. Однако другие бунтуют против армии, флота или какой иной власти, а он бунтует против себя самого. Это был его дом, его кабинет, и он взялся за работу, но вот теперь повернулся к ней спиной. Сделанное им открытие, что три рассказа написаны одним лицом, — и открытие, признаю, весьма ловкое — обернулось против него самого, и тогда он взял и бросил работу. Естественно, дела за столом никогда не обсуждаются, однако по его настроению я понял, что он так и кипит затаенной злобой, и потому по возвращении в кабинет после ланча лишь вежливо поинтересовался, будут ли какие распоряжения сейчас или в дальнейшем.

— Сейчас, — ответил он. — Посетишь, как тебе и им будет удобно, мисс Портер, мисс Огилви, мистера Джейкобса и мистера Реннерта. Очередность на твое усмотрение. Познакомься с ними.

Я вежливо ответил:

— Познакомиться с ними будет сущим удовольствием для меня. И о чем же нам говорить?

— Да о чем хочешь. Не мне тебя учить языком трепать.

— А как насчет собрать их всех здесь, чтобы и вы познакомились с ними?

— Нет.

— Понятно. — Я встал и посмотрел на него сверху вниз. Это его раздражает, поскольку так ему приходится поднимать голову, чтобы отвечать. — Наверно, здорово быть гением. Вы как эта певица, Дориа Рикко: когда что-то идет не так, она просто уходит со сцены, а потом устраивает пресс-конференцию. Мне организовать ее к шести? Вы могли бы заявить, что от великого художника вроде вас нельзя ожидать, что он справится с неудачей, которую любой обычный детектив всего лишь…

— Будь так добр, оставь свои замечания при себе.

Значит, это действительно бунт, а не просто преходящее раздражение. Если бы Вулф просто рявкнул мне «Заткнись!», что у него случается раза два-три на неделе, я бы знал, что через часок или чуть больше подобное настроение у него пройдет и он снова возьмется за работу, но такой вот ответ означал, что дело плохо. Это было надолго, возможно, очень надолго. Вулф встал, подошел к книжному шкафу, взял томик Шекспира из собрания сочинений, вернулся на место, откинулся на спинку кресла и раскрыл книгу. Отстраняясь таким образом не только от дела, но и от страны и столетия. Я побрел прочь. Покинув кабинет и дом, я дошел до Девятой авеню, остановил такси и назвал водителю адрес: Западная Двадцать первая улица, 632.

Это здание было многоквартирным домом не только согласно определению Акта по многоквартирным домам города Нью-Йорка, но и именно тем, что люди обычно подразумевают под выражением «многоквартирный дом». Это была трущоба. Определившись еще в такси, как начать разговор с Саймоном Джейкобсом, я отыскал его фамилию в списке, предпоследнюю сверху, и нажал на кнопку. Раздался щелчок, я открыл дверь, вошел и двинулся вверх по лестнице, вдыхая запах чеснока. Запах чеснока в испанском соусе, приготовленном Фрицем, — манящий аромат, а в вестибюле многоквартирного дома, где он впитывался в штукатурку половину столетия, от него свербит в носу. Лучше всего сразу же набрать полные легкие этого запаха, и тогда внутренности поймут, что сопротивление бессмысленно.

Тремя пролетами выше перед открытой дверью возле лестницы стояла женщина с мальчиком лет девяти-десяти. Когда я приблизился, он произнес:

— Ой, это не Томми, — и скрылся.

Я обратился к женщине:

— Миссис Джейкобс?

Она кивнула. Миссис Джейкобс меня удивила. Саймону Джейкобсу, которому теперь шел шестьдесят третий год, было пятьдесят один, когда он женился в 1948-м, но она отнюдь не выглядела старухой. Морщин на лице заметно не было, как и седины в мягких каштановых волосах. Я представился и сказал, что хотел бы поговорить с ее мужем, она ответила, что он не любит, когда его беспокоят во время работы, и попросила объяснить ей, что мне надо. На это я уверил ее, что ничего не продаю, а пришел по делу, которое может оказаться для него выгодным, и тогда она развернулась и удалилась в квартиру, оставив дверь открытой. Через некоторое время появился Саймон Джейкобс собственной персоной, весьма схожий со своим образом на фотографии — худой до костлявости, весь в морщинах, которых хватило бы на двоих, и, как выразился адвокат «Тайтл-Хауса», с шевелюрой как у Марка Твена.

— Итак, сэр? — Ему подошел бы тонкий высокий голос, но у него оказался густой бас.

— Моя фамилия Гудвин, мистер Джейкобс.

— Моя жена так и сказала.

— Я сотрудник известного в стране журнала. Не буду называть его, пока не выясню, заинтересованы ли вы в одной идее, которую мы в данный момент рассматриваем. Могу я войти?

— Как сказать. Я прервал работу на середине рассказа. Не хочу показаться грубым, но что это за идея?

— Что ж… Мы подумали, что было бы неплохо попросить вас написать для нас статью. О том, каково это, когда другой писатель крадет написанный вами рассказ и превращает его в бестселлер. На наш взгляд, заголовок «Сочиняйте сами» очень даже к ней подошел бы. Я хотел бы объяснить вам, как, по нашему мнению, ее можно составить, и мы можем обсудить…

Он захлопнул дверь у меня перед носом. Вы можете подумать, что же я за детектив такой, ведь опытному сыщику должно доставать реакции, чтобы успеть просунуть ногу перед дверью, но, во-первых, он проделал это совершенно неожиданно, а во-вторых, обычно так не поступают, если только не нападают. А потому я просто показал двери длинный нос, развернулся и стал спускаться. Оказавшись на улице, я глубоко вдохнул, давая понять своим внутренностям, что теперь они могут расслабиться. Потом дошел до Десятой авеню, поймал такси и назвал водителю угол Тридцать седьмой улицы и Лексингтон-авеню.

Здание между Лексингтон-авеню и Третьей авеню оказалось разноцветным. Возможно, оно и было таким же старым, как тот многоквартирный дом на Двадцать первой улице, но его все же подновляли. Кирпичный фасад был выкрашен в серебристо-серый с ярко-синей отделкой, дверная коробка — в алюминиевый, и по бокам от нее в ящиках стояли вечнозеленые растения. На панели домофона в подъезде значилось восемь фамилий, по два жильца на этаж, и еще там располагалась решетка с микрофоном, а на крючке висела трубка. Я нажал кнопку у фамилии Реннерт и поднес трубку к уху. Через мгновение в ней послышался треск, а затем и голос:

— Кто там?

— Вы меня не знаете. Моя фамилия Гудвин. Я ничего не продаю. Возможно, даже захочу кое-что купить.

— Билл Гудвин?

— Нет. Арчи Гудвин.

— Арчи? Случайно, не Арчи Гудвин Ниро Вулфа?

— Он самый.

— Так-так! Я частенько размышляю, что же детективы покупают за половину той цены, по которой продают. Поднимитесь и расскажите мне! Верхний этаж.

Я повесил трубку, а когда раздался звонок, открыл дверь и вошел. Еще алюминий, в отделке лифта самообслуживания. Внутри кабины я нажал на кнопку с цифрой 4 и поехал наверх. Когда лифт остановился и дверь открылась, он уже стоял в небольшом холле — в рубашке с закатанными рукавами, без галстука, мужественный, мускулистый, красивый и на вид моложе своих тридцати четырех лет. Мы обменялись крепким рукопожатием, и он провел меня в свою чудесную большую комнату. Она оказалась даже еще чудеснее и больше, чем я представлял после прочтения отчета. Реннерт усадил меня в чудесное большое кресло и предложил:

— Шотландский виски, ржаной, бурбон, джин?

Я с благодарностью отказался, и он уселся на чудесный большой диван, вероятно раскладной.

— Весьма рад, — сказал он, — если только вам не нужны мои отпечатки для сравнения с обнаруженными вами на кинжале в спине трупа. Клянусь, это не я. Людей я всегда закалываю спереди. Мне нравится ваш костюм. Мэттью Джонас?

— Питер Даррелл, — ответил я. — Отпечатки все равно не помогли бы. На кинжале ни одного не нашлось. То был старинный арабский с затейливой рукояткой. Я вам не соврал. Возможно, я действительно захочу кое-что купить, точнее, клиент Ниро Вулфа. Это парень с деньгами, и он хочет, чтобы их у него стало больше. Он носится со всякими идеями. И вот ему пришла мысль, что он мог бы купить ваш иск против Мортимера Ошина и Эла Френда по обвинению в краже вашего наброска пьесы «Бушель любви» и переделке его в «Бочонок любви». Он мог бы заплатить десять тысяч наличными за передачу прав на иск и ваши письменные показания под присягой в его подтверждение и еще десять тысяч, если и когда Ошин и Френд расплатятся. Естественно, он ожидает, что вы дадите показания без повестки, ежели дело дойдет до суда.

— Так-так. — Он вытянул ногу на диване. — И кто же этот благодетель?

— Клиент мистера Вулфа. Однажды мы улаживали для него проблему совершенно иного рода. Если мы согласимся на сделку, вы с ним встретитесь. Десять тысяч уже приготовлены в банкнотах.

— А если они не расплатятся?

— Конечно же, он рискует. Тогда он останется без десяти штук.

— Чепуха! Они заплатят. И заплатят в десять раз больше. Как минимум.

— Возможно, — согласился я. — Однажды. А если дойдет до суда, еще будут гонорары адвокатам и прочие расходы.

— Что ж. — Он закинул и вторую ногу на диван. — Передайте ему, что это может меня заинтересовать. Я готов встретиться с ним и все обсудить.

Я покачал головой:

— Обсуждайте сейчас со мной. Он поручил мистеру Вулфу уладить этот вопрос, потому что нужно обговорить еще парочку небольших деталей. Например, он хотел бы заручиться свидетельством, что это не единственный драматический сюжет, который вы сочинили. С этим проблем возникнуть не должно. Полагаю, у вас имеются копии некоторых ваших сценариев.

— Конечно. Всех.

— Прекрасно! Значит, эта проблема решена. Теперь следующая. Если дело дойдет до суда, весьма не лишним окажется подкрепление доказательствами вашего утверждения, что обнаруженный в папке в конторе Джека Сэндлера набросок с вашим именем на титуле написали именно вы, и наилучшим подкреплением послужит пишущая машинка, на которой вы его напечатали. Наш клиент хотел бы ее получить. Естественно, он за нее заплатил бы.

— Это было бы весьма мило с его стороны.

— Сам-то он вовсе не милый. Между нами, мне он совсем не нравится.

— Мне тоже. Он украл мою пьесу. — Реннерт опустил ноги на пол и встал. — Ладно, Хокшоу^[4]. Выкатывайся!

Я не шевельнулся.

— Послушайте, мистер Реннерт. Я понимаю, каково вам…

— Я сказал, выкатывайся. — Он сделал шаг в мою сторону. — Нужна помощь?

Я встал, сделал два шага навстречу и оказался от него на расстоянии вытянутой руки:

— Хотите попробовать?

Я искренне надеялся, что он захочет. Из-за бунта Вулфа настроение у меня было такое, что с удовольствием кому-нибудь врезал бы, а благодаря росту и сложению этого персонажа меня как раз ожидало бы не только удовольствие, но и хорошая тренировка. Увы, одолжения мне Реннерт не сделал. Глаз он не отвел, но задний ход дал.

— Не хочу пачкать кровью ковер, — объявил он.

Я развернулся и пошел прочь. Когда я открывал дверь, он крикнул вслед:

— И передай Мортимеру Ошину, что его уловка стоит его вшивых сценариев!

Лифт так и оставался на площадке. Я шагнул в кабину и нажал на кнопку.

На улице я посмотрел на часы — пять минут пятого. Кармел располагался всего лишь в девяноста минутах езды, и таковая пошла бы на пользу моим нервам, но лучше было сперва позвонить. Какой там номер у Элис Портер? Я остановился, закрыл глаза, сосредоточился и вытащил его из нужной ячейки. На углу Лексингтон-авеню обнаружилась телефонная будка, я набрал номер, прослушал четырнадцать гудков и в конце концов повесил трубку, так и не дождавшись ответа. Придется довольствоваться поездкой покороче. Я прошел пешком до Десятой авеню и квартал к югу до гаража, сел в «херон», по праву покупки принадлежавший Вулфу, но по доверенности — мне, и взял курс на Вестсайдское шоссе.

Теперь в моей книжке значилось двадцать к одному, а то и тридцать к одному, что Кеннет Реннерт инициатором аферы не является. Кто бы там ни планировал и управлял кампанией, писал рассказы, подыскивал сообщников и злоупотреблял различными обстоятельствами, чтобы подбрасывать рукописи, недотепой он не был, в то время как к Реннерту это относилось в полной мере. Заподозрив или даже всецело уверовав, что клиентом Вулфа является Мортимер Ошин и что я пытаюсь его надуть, что само по себе особого напряжения мозговых извилин не требовало, он бы подыграл мне, а не прогнал, если бы обладал достаточной степенью сообразительности. Реннерт был всего лишь хористом, а вовсе не солистом. Ко времени, когда я на одиннадцатом выезде покинул Генри-Хадсон-парквей, то окончательно списал его со счетов.

Ривердейл, улицы которого явно планировались кем-то, кому претила одна лишь мысль о прямой линии, — для приезжего сущие джунгли, но у меня имелась хорошая карта, так что по пути к Хэддон-Плейс, 78, мне пришлось разворачиваться назад лишь дважды. Остановившись на обочине возле дома, я осмотрелся. Там росло слишком много всего — начиная с клумб с тюльпанами и заканчивая большими деревьями, — чтобы для лужаек оставалось достаточно места, однако та трава, что все-таки оставалась, вполне тянула на эталон стрижки. До уровня моего подбородка дом был отстроен из камня, далее же из темно-коричневого дерева, причем доски располагались вертикально, а не горизонтально. Смотрелось очень стильно. Я выбрался из машины и двинулся по дорожке.

Подойдя к крыльцу, я услышал музыку, остановился и навострил уши. Она доносилась не изнутри, а слева. Я ступил на траву, обогнул дом, миновал ряд окон, еще раз свернул и поднялся на выложенную плиткой террасу. Музыка раздавалась из переносного приемника в кресле, аудитория состояла из одного человека: Джейн Огилви. Она растянулась на спине на коврике, практически обнаженная, за исключением двух жизненно важных участков. Глаза у нее были закрыты. Вывод, сделанный мной по фотографиям, на которых она была одета, о наличии у нее изящной фигурки, полностью подтвердился. Даже колени у нее были приятные.

Пока я решал, предпринять ли повторный подход со звуковыми эффектами или же остаться на месте и кашлянуть, Джейн Огилви вдруг открыла глаза, повернула голову и секунд пять смотрела на меня, а потом сказала:

— Я знала, что кто-то пришел. Ощущаемое присутствие, хотя и не воспринимаемое. Вы ведь настоящий, я полагаю?

Мое же ощущение было странным. Не похожим на предчувствие, но, скорее, как если бы я задал вопрос, а она на него ответила бы. Когда Вулф исключил ее из-за показаний на суде и продекламированных трех стихотворений, сам я все же испытывал сомнения, но эти ее несколько слов полностью их разрешили. Если Реннерт теперь оценивался тридцать к одному, то она — тысяча к одному.

— Молчите, — продолжала она, — даже если вы и настоящий. Все равно вы не сможете сказать ничего достойного момента, когда я ощутила ваше присутствие здесь. Вы, конечно, думаете, что я вас услышала, но это не так. Мои уши были заполнены музыкой, я вся была ею заполнена, когда ощутила вас. Будь это канун Дня святой Агнессы…^[5] Но какой же сейчас канун Дня святой Агнессы, к тому же я не голодна и не в постели… А если бы вас звали Порфиро? А как… Нет, не отвечайте! Вы хотите подойти поближе?

Я был всецело с ней согласен. Я и вправду не смог бы сказать ничего достойного сего события. Кроме того, звали меня вовсе не Порфиро. Но просто развернуться и уйти без всякого ответа мне не хотелось, поэтому я подошел к шпалере, сорвал красную розу, прижал ее к губам и бросил ей. А потом удалился.

В телефонной будке в аптеке в нескольких кварталах от дома Джейн Огилви я набрал номер Элис Портер и снова не получил ответа. Таким образом, ехать мне было некуда и делать нечего. Естественно, идея Вулфа отправить меня знакомиться с четверкой имела целью всего лишь избавиться от моего присутствия, поскольку он прекрасно знал, что если я буду ошиваться поблизости, то непременно примусь изводить его, а если даже и не изводить, то просто смотреть на него. Поэтому я набрал другой номер, дождался ответа, внес предложение о возможных способах времяпрепровождения ближайших восьми-девяти часов и получил одобрение. Затем набрал номер, который знаю лучше всех остальных, и предупредил Фрица, чтобы к обеду меня не ждали. Было уже далеко за полночь, когда я поднялся на крыльцо старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице и воспользовался своим ключом. Записки на моем столе не оказалось. Я оставил таковую Фрицу на кухне, уведомив его, что раньше десяти к завтраку не появлюсь. Восьмичасовой сон мне никогда не повредит, а если вдруг Вулф за ночь выйдет из своего состояния, то будет знать, где меня найти.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Детектив Хокшоу — персонаж комиксов художника Гаса Мейджера (1878–1956), американская пародия на Шерлока Холмса.

5

По поверью, в канун Дня святой Агнессы (21 января) после совершения определенных предписаний, одно из которых не ужинать, девушка может увидеть во сне будущего жениха. Порфиро, которого упоминает Джейн Огилви, — герой поэмы Джона Китса (1795–1821) «Канун Святой Агнессы».