Колесо Времени. Книга 7. Корона мечей

Роберт Джордан, 1996

Элайда, сделавшись единоличной правительницей Белой Башни, все силы кладет на то, чтобы расправиться с Рандом ал'Тором, объявленным Лжедраконом. Ранд, плененный по приказу Элайды, при помощи Айз Седай, не подчинившихся власти Престола Амерлин, обретает свободу. Но государства разобщены, смутой охвачен мир, от засухи и жары, наведенных Темным на континент, страдает сама земля. Непосильная задача встает перед Возрожденным Драконом – любой ценой объединить людей и народы, ибо, только сплотившись, можно одолеть Темного, средоточие мирового зла… В настоящем издании текст романа заново отредактирован и исправлен.

Глава 4

В Кайриэне

Дай Перрину волю, и он скакал бы еще быстрее, хотя понимал, что долго лошади такого темпа не выдержат. Они поочередно то скакали рысью, то бежали бок о бок с лошадьми. Ранд, казалось, с головой ушел в свои мысли, если не считать того, что он подставлял руку Мин каждый раз, когда она спотыкалась. Остальных для него как будто не существовало, он даже удивленно помаргивал, когда Перрин или Лойал попадались ему на глаза. По правде говоря, все были примерно в таком состоянии. Люди Добрэйна и Хавьена смотрели прямо перед собой, пытаясь угадать, что ждет их впереди. Двуреченцы, чувствуя мрачное настроение Перрина, погрузились в уныние. Им нравилась Фэйли — по правде говоря, некоторые просто обожали ее, — и если бы с ней что-то случилось… Даже нетерпение Айрама поугасло, когда до него дошло, что Фэйли может угрожать опасность. Каждый мысленно отсчитывал лигу за лигой, прикидывая, сколько их еще осталось до города. За исключением Аша'манов, конечно. Точно стая черных воронов, они держались сразу позади Ранда и были полностью поглощены тем, что обшаривали взглядами местность, остерегаясь засады. Дашива тяжело, точно куль, трясся в седле и мрачно бормотал что-то себе под нос каждый раз, когда приходилось слезать с коня и бежать. Казалось, ему стало бы даже легче, если бы они и в самом деле напоролись на засаду.

Впрочем, вряд ли это было возможно. Сулин и дюжина Фар Дарайз Май рысью мчались перед колонной, примерно столько же бежали по бокам, а еще больше Дев двигалось настолько далеко впереди, что Перрин даже не видел их. Многие засунули свои короткие копья под перевязь, которая удерживала налуч на спине, и теперь наконечники копий подскакивали над их головой; короткие луки из рога они держали в руках, наложив стрелы на тетиву. Девы высматривали все, что могло угрожать Кар'а'карну, но в равной степени следили и за ним самим, точно опасаясь, что он снова исчезнет. Они первыми обнаружили бы любую опасность или западню, оказавшиеся на пути.

Чиад бежала среди Дев, которые держались рядом с Сулин, — высокая женщина с темными, чуть рыжеватыми волосами и серыми глазами. Взгляд Перрина был неотрывно прикован к ее спине, он страстно желал, чтобы Чиад отстала от остальных и он смог бы переговорить с ней. Она, однако, делала вид, что ничего не замечает, и явно избегала его, точно зачумленного. Байн бежала не с колонной. Большинство Дев следовали тем же путем вместе с Руарком и алгай'д'сисвай, но они заметно отстали из-за повозок и пленниц.

Черная кобыла Фэйли рысью бежала за Ходоком, ее поводья были привязаны к его седлу. Двуреченцы, присоединившиеся к Перрину возле Колодцев Дюмай, привели Ласточку с собой из Кэймлина. Каждый раз, когда он оглядывался на лошадь, которая гарцевала позади, перед его мысленным взором возникало лицо жены, ее рельефно очерченный нос, раскосые темные глаза и высокие скулы. Она любила эту лошадь, может, даже не меньше, чем его. Женщина столь же гордая, сколь и прекрасная, столь же вспыльчивая, сколь и гордая. Дочь Даврама Башира вряд ли способна тихонько отсидеться в уголке или хотя бы попридержать язык ради того, чтобы угодить Колавир.

Колонна останавливалась четыре раза, чтобы дать отдохнуть лошадям, и Перрин скрежетал зубами из-за каждой заминки. И все же, поскольку проявлять заботу о лошадях было его второй натурой, он рассеянно осматривал Ходока и чисто механически давал жеребцу немного воды. К Ласточке он проявлял больше внимания. Если Ласточка благополучно доберется до Кайриэна… Странная идея незаметно пустила корни в его сознании. Если он приведет лошадь Фэйли в Кайриэн, с ней самой все будет в порядке. Нелепая ребяческая фантазия, которая могла бы зародиться в голове какого-нибудь несмышленыша, но он никак не мог от нее избавиться.

На каждой остановке Мин старалась развеять мрачное настроение Перрина. «Что у тебя за вид? — добродушно посмеиваясь, спрашивала она. — Краше в гроб кладут». «Если ты явишься к жене с таким лицом, — уверяла она, — та наверняка захлопнет дверь у тебя перед носом». Но Мин пришлось признать, что ни в одном из своих видений она не видела Фэйли целой и невредимой.

— Света ради, Перрин, — в конце концов сердито сказала она, теребя серые перчатки для верховой езды, — ты что, не знаешь ее? Если кто-нибудь задумает обидеть твою жену, она велит ему подождать в прихожей, пока у нее не найдется для него время.

Он чуть не зарычал в ответ. Ее слова вовсе не означали, конечно, что эти две женщины недолюбливают друг друга, но они прозвучали как-то очень… невпопад.

Лойал напомнил Перрину, что охотники за Рогом способны позаботиться о себе и что Фэйли осталась цела и невредима даже после стычки с троллоками.

— С ней все в порядке, Перрин, — сочувственно гудел он, торопливо перебирая ножищами рядом с Ходоком, держа свой огромный топор на плече. — Я уверен. — Однако Лойал произносил эти слова, наверно, уже раз двадцать, и каждый раз они звучали чуть менее сочувственно.

Последняя попытка огира проявить сочувствие явно увлекла его чуть дальше, чем он намеревался.

— Я уверен, Перрин, что Фэйли способна позаботиться о себе. Она не то что Эрит. Я жду не дождусь, когда Эрит предложит мне стать ее мужем. Тогда я смогу о ней позаботиться. Я бы, наверно, умер, если бы она изменила свое отношение ко мне. — Проговорив это, Лойал так и замер с открытым ртом, хлопая огромными глазищами; уши задрожали от волнения, он споткнулся, зацепившись ногой за ногу, и чуть не упал. — Я не это имел в виду, — хрипло пробормотал он, догнав коня Перрина и широко шагая рядом с ним. Его уши все еще подрагивали. — Я хотел сказать, что и сам еще не уверен… Я слишком молод, чтобы… — С трудом проглотив комок в горле, он бросил на Перрина укоризненный взгляд, а потом другой, на Ранда, скакавшего впереди. — Рядом с двумя та'веренами лучше вообще не раскрывать рта. Что-нибудь да ляпнешь!

Ничего невозможного в том, что сорвалось у него с языка, не было, огир прекрасно понимал это, и присутствие рядом та'верена тут совершенно ни при чем. И все же Лойал почему-то выглядел ужасно испуганным, Перрину никогда не случалось видеть его таким. Прошло довольно много времени, прежде чем уши огира перестали дрожать.

Фэйли заполонила мысли Перрина, но все же он не ослеп и постепенно стал замечать то, на что вначале не обращал внимания или что, может быть, просто не доходило до его сознания. Жара стояла и тогда, когда меньше двух недель назад он вел своих людей из Кайриэна, и все же сейчас прикосновение Темного к миру ощущалось сильнее. Земля, казалось, погибала прямо на глазах. Хрупкая трава, которая потрескивала под копытами коней, съежилась, превратилась в коричневую паутину, стелющуюся по земле и липнущую к камням на склоне холмов. Обнаженные ветки, безжизненные, почти мертвые, с треском ломались под порывами сухого ветра. Сосны и болотные мирты побурели и пожелтели, как никогда прежде.

Спустя несколько миль стали появляться фермы, незамысловатые прямоугольные постройки из темного камня. Вначале они попадались редко, на далеко отстоящих друг от друга расчищенных участках посреди леса, потом все чаще и чаще, по мере того как лес редел, превращаясь во что-то, что и лесом-то вряд ли можно назвать. Появилась проезжая дорога, ползущая по склонам и гребням холмов, огибающая окруженные каменными оградами поля, которые теперь составляли основную примету местности. Бо́льшая часть попадавшихся раньше ферм выглядели заброшенными — там стул со спинкой из перекладин лежит на боку перед фермерским домом, здесь тряпичная кукла валяется на обочине. Коровы — кожа да кости — и вялые овцы усеивали пастбища, на которых тут и там ссорились из-за трупов вороны; почти на каждом пастбище гнили чьи-нибудь останки. То, что прежде выглядело как бурные потоки, теперь превратилось в еле заметные ручейки, прокладывающие себе дорогу по засохшей грязи. Засеянная пашня, которую по всем законам природы должно было укрывать снежное одеяло, выглядела так, будто земля вот-вот превратится в пыль, а там, где это уже произошло, пыль развеял ветер.

Высокий столб пыли сопровождал движение колонны, и так было до тех пор, пока узкая грунтовая дорога не влилась в широкую, вымощенную камнем, которая тянулась от перевала Джангай. Здесь уже попадались люди, хотя и немного. Все они казались вялыми, с потухшими глазами. Хотя солнце было уже на полпути к горизонту, в воздухе ощущалась жара. Редкие повозки, запряженные волами или лошадьми, поспешно съезжали на более узкие тракты или даже в поля, лишь бы убраться с дороги. Те, кто правил ими, по виду обычные крестьяне, ничего не понимающими взглядами провожали три знамени, проносившиеся мимо.

Тысяча вооруженных мужчин — здесь было на что поглазеть! Тысяча вооруженных мужчин, несущихся куда-то и с какой-то целью. Да, здесь было на что поглазеть, а заодно и поблагодарить судьбу за то, что они скрылись из глаз.

Наконец, когда солнцу осталось совсем немного до горизонта, дорога взобралась на гору и открылся вид на Кайриэн, раскинувшийся на расстоянии двух или трех миль. Ранд натянул поводья, и Девы, которые теперь держались все вместе, уселись на корточки прямо там, где остановились. По-прежнему, однако, не забывая внимательно поглядывать по сторонам.

Никакого движения не было заметно на голых холмах перед огромной массой серого камня — прямоугольные стены и башни, замершие, точно зачарованные, — спускающейся к реке Алгуэнья. Корабли всех размеров стояли на якорях, некоторые пришвартовались к пристани на дальнем берегу, где располагались амбары для хранения зерна. Несколько кораблей плыли под парусами или на веслах, придавая картине мирный, благополучный вид. В небе не было ни облачка, и света еще вполне хватало, чтобы Перрин отчетливо разглядел огромные знамена, развевающиеся над городскими башнями. Алое знамя Света, белое знамя Дракона со змеем, поблескивающим красно-золотой чешуей, Восходящее солнце Кайриэна с волнистыми лучами, золотое на голубом. И четвертое, укрепленное не выше, но и не ниже остальных. Серебряный ромб — алмаз — мерцал на клетчатом желто-красном поле.

Опустив небольшую зрительную трубу, Добрэйн с хмурым видом засунул ее в кожаный цилиндрический футляр, привязанный к седлу.

— Я надеялся, что дикарки что-то не так поняли, но раз знамя Дома Сайган развевается вместе с Восходящим солнцем, значит на троне и вправду Колавир. Она наверняка каждый день раздает в городе подарки: деньги, еду, безделушки. Так всегда по традиции отмечают Торжество коронации. Любой правитель наибольшей популярностью пользуется в течение недели после того, как завладеет троном. — Он искоса взглянул на Ранда; в лице Добрэйна читалось напряжение, связанное с тем, что он говорит так прямо в присутствии Дракона Возрожденного. — Простой люд может взбунтоваться, если ему не понравится то, что ты собираешься делать. На улицах может пролиться кровь.

Серый жеребец Хавьена нетерпеливо гарцевал под всадником, который переводил взгляд с Ранда на город и обратно. Это был не его родной город. Майенец и раньше не скрывал, что его мало беспокоит, прольется на этих улицах кровь или нет. Главное, чтобы с его собственным правителем ничего плохого не случилось.

Ранд довольно долго просто внимательно рассматривал город. Что бы он там ни увидел, его лицо сохраняло мрачное выражение. Мин все это время разглядывала Ранда с явным беспокойством, может быть, даже с состраданием.

— Я постараюсь во всем разобраться, — произнес он в конце концов. — Флинн, ты останешься здесь с солдатами. Мин…

Она резко прервала его:

— Нет! Я буду там, где ты, Ранд ал'Тор. Я нужна тебе, и ты знаешь это. — Последнее прозвучало не как требование, но если женщина стоит руки в боки и сверлит тебя взглядом, это мало похоже на просьбу, какие бы слова она при этом ни произносила.

— И я тоже, — добавил Лойал, опираясь на свой топор. — Как-то так получается, что все самое интересное происходит с тобой, когда меня нет рядом. — В его голосе послышались жалобные нотки. — Так не годится, Ранд. Не годится для книги. Как я могу писать о том, чему не был свидетелем?

Все еще глядя на Мин, Ранд предостерегающим жестом протянул было к ней руку, но потом уронил ее. Девушка спокойно встретила его взгляд.

— Это… безумие. — Жестко натягивая поводья, Дашива ударами в бока заставил свою упитанную лошадь подойти вплотную к черному коню Ранда. У него было такое выражение лица, точно он делал это против своего желания; может, даже Аша'манам бывало не по себе, если они оказывались слишком близко к Ранду. — Вполне достаточно одного-единственного человека с… с луком или ножом, которого вы не заметите вовремя. Пошлите кого-нибудь из Аша'манов. Или нескольких, если считаете, что это необходимо. Можно открыть проход прямо во дворец и оказаться там, прежде чем кто-либо поймет, что происходит.

— И сидеть здесь, дожидаясь темноты, — перебил его Ранд, направляя жеребца так, чтобы объехать Дашиву, — пока нас не разглядят на открытом месте? Вот уж точно отличный способ вызвать кровопролитие. Они видят нас со стен, они ведь не слепые. Рано или поздно они пошлют сюда кого-нибудь, чтобы выяснить, кто мы такие и сколько нас. — (Основную часть колонны скрывал склон холма, знамена тоже находились ниже по склону, но всадники на гребне, да еще в сопровождении Дев, несомненно должны вызвать любопытство.) — Будет так, как я сказал. — Его голос зазвенел от гнева, и от него запахло холодным бешенством. — Никто не погибнет, Дашива, если этого можно будет избежать. Я уже пресытился смертью. Ты понимаешь меня? Никто!

— Как прикажете, милорд Дракон. — Дашива слегка склонил голову, но голос звучал сердито, а пахло от него…

Перрин потер нос. Этот запах… промелькнул, точно хвост вспорхнувшей птицы, слишком быстро, так что он почти ничего не успел разобрать. И тут же нахлынули страх, ненависть, гнев и еще целая дюжина, если не больше, эмоций. И все же у него больше не оставалось сомнений в том, что этот человек безумен, какую бы маску простодушного добряка он на себя ни надевал. Однако все это тут же вылетело у Перрина из головы. Так близко…

Ткнув Ходока каблуками в бока, он устремился в город, не дожидаясь остальных, не думая о том, скачет за ним Айрам или нет. Впрочем, в этом он нисколько не сомневался. Сейчас Перрин не мог думать ни о чем, кроме Фэйли. Если Ласточка в целости и сохранности доберется до города… Громадным усилием он заставил себя перевести Ходока на крупную рысь. Скачущий галопом всадник мог привлечь ненужное внимание, вызвать расспросы и, следовательно, задержку.

Как только Перрин поскакал медленнее, остальные довольно быстро догнали его и Айрама. Мин, кажется, и Лойал. Девы, развернувшись веером, вскоре оказались впереди. Рысцой обгоняя его, некоторые из них бросали на Перрина сочувственные взгляды. Пробегая мимо, Чиад не отрывала взор от земли.

— Мне все-таки не нравится этот план, — пробормотал Хавьен, который скакал бок о бок с Рандом. — Простите, милорд Дракон, но это так.

Добрэйн с другой стороны от Ранда проворчал:

— Нас слишком много, майенец. Если бы мы сделали по-твоему, они закрыли бы перед нашим носом ворота еще до того, как мы проскакали хоть милю.

Хавьен буркнул что-то в ответ и, понукая коня, отъехал на несколько шагов. Он считал, что вместе с Рандом в город должны были отправиться все.

Перрин оглянулся через плечо на тех, кто остался. На гребне холма стояли, держа под уздцы лошадей, Дамер Флинн, которого легко можно было узнать по мундиру, и несколько двуреченцев. Перрин вздохнул. Он и думать забыл о двуреченцах. Может быть, их все же следовало взять с собой? Скорее всего, однако, Ранд прав, да и Добрэйн как будто поддержал его.

Несколько человек запросто могли проникнуть туда, куда армию, пусть даже небольшую, ни за что не пропустят. Захлопнись перед ними ворота, айильцам пришлось бы осаждать город, если они еще, конечно, поддерживали Ранда. И тогда резня неминуема. Ранд засунул Драконов скипетр в один из седельных вьюков, откуда торчал лишь его конец, украшенный резьбой. Внешний вид Ранда вряд ли мог навести на мысль, что он Дракон Возрожденный. Что касается Аша'манов, никто в городе понятия не имел, что означает черный мундир. Конечно, уничтожить нескольких человек легче, чем армию, пусть и небольшую, даже если среди этих людей большинство умеет направлять Силу. Перрин своими глазами видел, как копье Шайдо пронзило одного из Аша'манов в живот и тот умер в мучениях, как и любой другой человек.

Дашива проворчал что-то себе под нос. Перрин разобрал лишь слова «герой» и «глупец», и то и другое было сказано пренебрежительным тоном. Если бы не Фэйли, он бы, пожалуй, и согласился. Один раз Ранд бросил взгляд на айильский лагерь, растянувшийся по холмам восточнее города на две или три мили, и Перрин затаил дыхание — а вдруг Ранд вздумает свернуть туда? Но что бы ни пришло в голову Ранду, Перрин знал, что продолжит свой путь. Фэйли, вот что важнее всего, согласится с этим Ранд или нет.

Когда до ворот Кайриэна оставалось меньше чем полмили, отряд въехал в другой лагерь, при виде которого Перрин нахмурился. Он был такой большой, что сам напоминал город. Насколько хватало глаз, вплотную друг к другу лепились полуразвалившиеся лачуги и шаткие навесы, установленные прямо на голой выжженной земле и льнущие к высоким серым городским стенам. Прежде это место — густое переплетение кривых улочек и переулков — называлось Слобода, но потом Шайдо сожгли его. Только немногие молча оглядывались, когда мимо них проносился незнакомый отряд в сопровождении огира и айильских Дев, но большинство продолжало заниматься своими делами. Настороженные, угрюмые лица; эти люди знать ничего не хотели, кроме того, что происходило прямо у них под носом. Жители Слободы одевались довольно пестро. Пышные яркие наряды, выброшенные предыдущими хозяевами, подобранные и превратившиеся в лохмотья, соседствовали с одеждой мрачных тонов, обычной для столичных жителей, и с совсем простыми темными одеяниями обитателей деревень и ферм. Когда Перрин покидал Кайриэн, обитатели Слободы ютились в самом городе вместе с тысячами беженцев из внутренних областей страны. На лицах многих красовались синяки, порезы и даже раны, чаще всего неперевязанные. Вряд ли они ушли из города, из-под защиты стен, по своей воле. И жители Слободы, и беженцы боялись возвращения Шайдо. Известное дело — кто однажды обжегся, шарахается от раскаленного железа.

Путь пролегал через Слободу к Джангайским воротам, которые представляли собой три высокие прямоугольные арки с башнями. По переходам за зубчатыми стенами с праздным видом ходили туда и обратно люди в шлемах, поглядывая вниз через проемы между каменными зубцами. Некоторые смотрели в ту сторону, где на вершине холма осталась армия; офицер, за спиной которого трепетал флажок-кон, время от времени прикладывал к глазу зрительную трубу. Маленький отряд Ранда вызвал удивленные взгляды. Мужчины верхом и айильские Девы — необычная компания. На зубчатой стене замелькали арбалеты, но никто не проявлял открытой враждебности. Окованные железом ворота стояли открытыми. Перрин затаил дыхание. Он хотел одного — скакать галопом, без задержек, в Солнечный дворец, к Фэйли.

Сразу за воротами располагалось караульное помещение с низким потолком, где прибывшие в город, прежде чем войти, обычно должны были отметиться. Когда отряд проходил мимо, кайриэнский офицер с квадратной челюстью окинул всех прибывших угрюмым взглядом, в особенности Дев. Однако он просто стоял, наблюдая, и не произнес ни слова.

— Я же говорил, — сказал Добрэйн, как только отряд миновал караулку. — Колавир разрешила свободный доступ в город в честь Торжества коронации. Сейчас пропустят любого, даже того, на кого есть приказ об аресте. Такова традиция.

И все же в его голосе слышалось явное облегчение. Мин шумно вздохнула, а вздох Лойала наверняка можно было расслышать на соседних улицах. Перрин не мог даже вздохнуть — так сильно у него щемило в груди. Ласточка дошла до Кайриэна, оставалось лишь доставить ее в королевский дворец.

Вблизи Кайриэн вполне соответствовал тому, что его вид обещал издалека. Город располагался на высоких холмах, но, украшенные террасами и облицованные камнем, они уже не выглядели холмами. Широкие улицы, проложенные под прямым углом друг к другу, были заполнены народом. В этом городе даже крошечные переулки пересекались не вкривь и вкось, а строго перпендикулярно. Улицы редко поднимались по холмам и опускались с них, чаще они просто прорезали их насквозь. Все здания, от лавок до дворцов, были строго прямоугольные или квадратные, даже огромные, укрепленные контрфорсами башни, легендарные поднебесные башни Кайриэна, каждая из которых стояла на вершине одного из холмов и была одета лесами, — они все еще восстанавливались после того, как были сожжены во время Айильской войны. Город в целом выглядел очень сурово, и косые вечерние тени, прорезающие его, усиливали мрачное впечатление. Украшенные кисточками уши Лойала почти беспрерывно подрагивали, брови беспокойно хмурились, нависая над щеками, на лбу образовались складки.

Вокруг было не так уж много признаков праздника, будь то Торжество коронации или Большой Часалейн. Перрин представления не имел, что праздник может быть приурочен к какому-то определенному событию, ведь в Двуречье День раздумий наступал тогда, когда кончались зимние холода и все радовались, что можно позабыть о них. Здесь, несмотря на толпы народа, атмосфера была молчаливой и безрадостной. Если бы это происходило где-то в другом месте, можно было бы предположить, что на настроение людей повлияла противоестественная жара, но на самом деле, за исключением обитателей Слободы, кайриэнцы вообще суровые, серьезные люди. Внешне, по крайней мере; о том, что происходило в их душах, Перрин до сих пор как-то не задумывался. Лоточники и повозки бродячих торговцев, которых он помнил, исчезли с улиц, так же как музыканты, акробаты и кукольники. Кое-кто, видимо, посчитал, что им самое место среди прочего сброда за стенами города. Закрытые, темные паланкины тут и там покачивались в молчаливой толпе, некоторые со знаменами Домов, чуть большими, чем кон, укрепленный выше их. Они продвигались так же медленно, как повозки, запряженные волами, рядом с которыми шли погонщики; оси телег пронзительно взвизгивали в тишине. Чужеземцы выделялись среди прочих не столько более пестрой одеждой, сколько потому, что не многие, кроме них, ехали верхом. Как правило, более низкорослые местные жители напоминали в своих темных одеяниях бледнолицых ворон. Айильцы, конечно, тоже бросались в глаза. Сколько бы их ни было, один-единственный или сразу десять, они свободно проходили сквозь любую толпу. Все отводили взгляды и расступались перед ними, где бы они ни появлялись.

Лица айильцев поворачивались вслед отряду, медленно прокладывавшему путь сквозь толпу. Даже если не все они узнавали Ранда в его зеленой куртке, наверняка догадывались, кем должен быть высокий мокроземец, сопровождаемый Девами. От этих взглядов у Перрина мурашки по спине побежали: уж очень эти взгляды были внимательные. Именно эти взгляды вызвали у него прилив благодарности к Ранду за то, что он не взял с собой Айз Седай. Если не учитывать айильцев, вокруг Дракона Возрожденного плескалось море безразличия, которое расступалось перед Девами и снова смыкалось за Аша'манами.

Королевский дворец в Кайриэне, или Солнечный дворец, или Дворец солнца, восходящего во всем своем великолепии, — кайриэнцы великие мастера давать названия, одно пышнее другого, — стоял на вершине самого высокого холма в городе. Темная прямоугольная масса камня, увенчанная башнями и подавляющая своими размерами. Ведущая к ней улица, Коронная дорога, представляла собой длинный и широкий уклон, поднимающийся к дворцу, и Перрин глубоко вздохнул, когда они вступили на нее. Фэйли здесь. Она должна быть здесь, и с ней не случилось ничего плохого. Все, что угодно, но она должна быть жива и здорова. Он дотронулся до узла, которым поводья Ласточки были привязаны к кольцу на передней луке его седла, коснулся топора у пояса. Подковы звонко цокали по каменной мостовой. Девы передвигались совершенно бесшумно.

Стражники у огромных, широко распахнутых бронзовых ворот наблюдали за их медленным приближением, обмениваясь взглядами. По сравнению с тем, как обычно одевались кайриэнские солдаты, они выглядели довольно красочно. Десять человек с золотым восходящим солнцем на кирасах и шарфами цветов Дома Сайган, повязанными на алебардах. Перрин читал их мысли как по писаному. Тринадцать человек на лошадях, едут не спеша, лишь двое в доспехах, один — майенец в красном. Неприятностей можно ожидать от Каралайн Дамодред и Торама Райатина, но не от майенцев. И еще женщина и огир. Ну, с этими хлопот и вовсе не будет. Однако три с лишним дюжины Дев бегут рысью перед всадниками. Уж наверно, они не просто так решили заглянуть на чашку чая. Потребовались считаные мгновения на то, чтобы все это было обдумано и взвешено. Потом одна Дева подняла свою вуаль. Стражники дернулись, точно испуганные гуси, один из них прислонил к стене алебарду и бросился к воротам. Сделав два шага, он остановился как вкопанный. Вслед за ним все стражники замерли точно статуи, двигая только головой.

— Отлично, — пробормотал Ранд. — Теперь свяжите их потоками и оставьте так.

Перрин поежился, чувствуя себя как-то неуютно. Аша'маны стояли позади всех, заняв бо́льшую часть дороги; должно быть, они использовали Силу. Не исключено, что все вместе — восемь человек — они способны разнести дворец на части. Может, Ранд в состоянии сделать то же самое в одиночку. Но если бы с этих башен на них обрушился град арбалетных стрел, все они запросто могли погибнуть на открытой дороге, которая больше не казалась такой уж широкой.

Однако ничего такого не произошло. Всякий, кто вздумал бы выглянуть наружу сквозь высокие узкие окна дворца или с галерей над колоннадой, не увидел бы ничего необычного. Сулин, быстро мелькая руками, что-то безмолвно сказала Деве, и та торопливо опустила вуаль. Все медленно двинулись вперед, вверх по каменному уклону. Головы некоторых стражников дико вздрагивали, глаза выкатились. Один, похоже, почти потерял сознание и тяжело навалился на колонну, упираясь подбородком в грудь. Рты у всех были открыты и напряжены, но оттуда не доносилось ни звука. Перрин постарался не думать о том, что заставляло их молчать. Медленно вперед, сквозь распахнутые бронзовые ворота, на главный двор.

Никакой охраны, каменные балконы вокруг дворца совершенно пусты. Слуги в ливреях тут же выбежали, потупив взоры, чтобы взять поводья коней и подержать стремена. По рукавам их темных кафтанов и платьев сбегали вниз нашивки красного, желтого и серебряного цветов, у каждого на левой стороне груди сверкал маленький значок с изображением восходящего солнца. Они выглядели наряднее, чем когда-либо прежде слуги в Кайриэне, по крайней мере как помнилось Перрину. Они не видели стражников снаружи, но если бы и видели, это бы вряд ли что-либо изменило. В Кайриэне слуги играли в свою собственную версию Даэсс Дей'мар, Игры Домов, но при этом делали вид, будто воспринимают как должное любые поступки тех, кто стоит выше. Обращать слишком много внимания на то, что происходит у вышестоящих, — или, по крайней мере, проявлять к их делам интерес — чревато последствиями. В Кайриэне, как, впрочем, в большинстве стран, простого человека могли раздавить, даже не заметив, если он случайно оказывался на пути у обладающих властью и могуществом.

Грубоватого вида служанка увела Ходока и Ласточку, даже не взглянув на Перрина. Ласточка была уже в Солнечном дворце, но это пока ничего не изменило. Перрин все еще не знал, жива ли Фэйли. Глупая мальчишеская фантазия.

Сдвинув топор назад, он зашагал вслед за Рандом к широким серым ступеням, которые виднелись в дальнем конце двора, и кивнул, когда Айрам чуть выдвинул из ножен меч. При их приближении слуги в ливреях распахнули на верху длинной лестницы огромные двери, тоже бронзовые, похожие на внешние ворота и украшенные большим изображением Восходящего солнца Кайриэна.

Прежде даже вестибюль ошеломил бы Перрина своим великолепием. Мощные прямоугольные колонны из темного мрамора поддерживали высокий, тоже прямоугольный, сводчатый потолок. Пол был выложен в шахматном порядке темно-голубыми и золотыми плитками. Вдоль карниза по всем стенам огромного зала располагались позолоченные эмблемы Восходящего солнца. Резные фризы, тянувшиеся вдоль стен, прославляли сражения, в которых Кайриэн одерживал победы. Зал был пуст, если не считать небольшой группки молодых людей, сгрудившихся под одним из фризов с батальной сценой. Завидев Перрина и остальных, они тут же смолкли.

Все были при мечах, хотя из семи четверо оказались женщинами. Все — в куртках и обтягивающих штанах вроде тех, которые носила Мин. У всех — и у мужчин, и у женщин — недлинные волосы собраны сзади в некое подобие хвоста, доходящего до плеч, и перевязаны темной лентой. Одна из женщин одета в зеленое, чуть более светлого оттенка, чем обычно принято у кайриэнцев, другая — в ярко-голубое. Остальные — в темной одежде с несколькими яркими полосами поперек груди. Все они тут же уставились на отряд Ранда и особенно на Перрина; наверно, их поразили его желтые глаза. Он, вообще-то, уже привык к подобной реакции и даже не обращал на нее внимания, разве что кто-нибудь вздрагивал или приходил в смятение. Так они и стояли, тараща глаза в полном молчании, пока не закрылись двери за последним Аша'маном. Гулкое «бум!» захлопнувшихся дверей заглушил жаркий шепот; потом кайриэнцы подошли ближе, женщины держались даже более важно и высокомерно, чем мужчины, которые слегка отстали. Все они преклонили колени, но даже это умудрились сделать с надменным видом.

Одетая в зеленое женщина бросила взгляд на другую, в голубом, которая стояла, опустив голову, и сказала:

— Милорд Дракон, я — Камейле Нолайзен. Наше общество возглавляет Селанда Даренгил… — Она удивленно заморгала, заметив сердитый взгляд женщины в голубом. Несмотря на этот взгляд, от Селанды пахло насквозь пронизывающим ее страхом, если, конечно, Перрин правильно понял, кто из них кто. Взволнованно прочистив горло, Камейле продолжала: — Мы не думали… Мы не ожидали, что вы вернетесь… так скоро.

— Да, — негромко произнес Ранд. — Сомневаюсь, чтобы кто-либо думал, что я вернусь… так скоро. Ни у кого из вас нет ни малейших причин бояться меня. Ни у кого. Я хотел бы, чтобы вы поверили мне. — Поразительно, но, говоря, он глядел прямо на Селанду. Когда она подняла голову и посмотрела на него, запах страха пошел на убыль. Не исчез совсем, но уменьшился до еле заметного всплеска. Как Ранд вообще догадался, что именно она так напугана? — Где Колавир? — спросил Ранд.

Камейле открыла было рот, но ответила Селанда:

— В Большом зале Солнца. — Голос ее креп с каждым мгновением, а запах страха становился все слабее. Странно, но, когда кайриэнка взглянула на Мин, Перрин уловил легкий оттенок ревности, еле заметный. Иногда способность Перрина распознавать, какие чувства означал тот или иной запах, приводила к тому, что он только больше запутывался. — Там идет третий Закатный прием, — продолжала она. — Мы недостаточно важные персоны, чтобы присутствовать на нем. Кроме того, полагаю, наше общество ей неприятно.

— Третий, — пробормотал Добрэйн. — Уже девятый вечер после коронации. Времени она не теряет. По крайней мере, они там все вместе. Никто, ни один тайренец или кайриэнец, независимо от звания или своих претензий на него, не окажется в стороне.

Поднявшись с колен, Селанда сказала доверительным тоном, таким, будто, кроме нее и Ранда, здесь никого не было:

— Мы готовы станцевать танец клинков для вас, милорд Дракон.

Сулин, вздрогнув, покачала головой, еще одна Дева громко охнула. Некоторые Девы выглядели и пахли так, будто готовы тут же, на месте, разделаться с юнцами. Айильцы вообще ломали голову, что им делать с этими молодыми мокроземцами. В глазах айильцев проблема состояла в том, что те пытались изображать из себя айильцев и придерживаться джи'и'тох, по крайней мере своего варианта этого своеобразного айильского кодекса чести. Этими семерыми их число вовсе не исчерпывалось; по всему городу можно было найти по крайней мере несколько сот таких ненормальных, объединившихся в сообщества по образцу айильских. Половина айильцев, как слышал Перрин, была не прочь помочь им; другая половина считала, что с ними следует покончить.

Однако в данный момент все они вместе с их джи'и'тох волновали Перрина меньше всего.

— Где моя жена? — требовательно спросил он. — Где Фэйли?

Эти молодые идиоты обменялись предостерегающими взглядами. Предостерегающими!

— Она тоже в Большом зале Солнца, — медленно сказала Селанда. — Она… она — одна из фрейлин королевы… леди Колавир.

— Не заводись, Перрин, — прошептала Мин. — Наверно, так сложились обстоятельства. Без очень важной причины она не стала бы так поступать.

Пожав плечами, Перрин попытался и в самом деле взять себя в руки. Одна из фрейлин Колавир? Для этого и впрямь нужна была, без сомнения, очень веская причина. Но какая?

Селанда и остальные вновь обменялись предостерегающими взглядами. Один из кайриэнцев, молодой человек с острым носом, сердито прошептал:

— Мы поклялись не говорить никому! Никому! Дали водный обет!

Прежде чем Перрин успел открыть рот, чтобы спросить, о чем идет речь, заговорил Ранд:

— Селанда, проводи нас в Большой зал. Предупреждаю, никаких клинков. Я сам прослежу за тем, чтобы восторжествовала справедливость и все получили по заслугам.

Что-то в его голосе заставило волосы на загривке у Перрина зашевелиться. Беспощадная жесткость; этот голос вызвал в сознании Перрина образ безжалостно опускающегося молота. У Фэйли имелась очень веская причина. Как может быть иначе?