Музейные истории

Роман Владимирович Моргунов (2024)

Иван Привалов нашёл себе странную работу. В странном Музее. По странному объявлению. Но всё настолько хорошо, что не согласиться на такую работу просто невозможно. А вот что будет дальше… Впрочем, проблемы надо решать по мере их поступления. Да?

Глава 4

История четвёртая. Совсем один

1

Он странно расселся на диване. Так, как будто бы справа и слева от него сидели его друзья, а он хотел их обнять, поэтому так растянул руки во всю длину.

Он закинул голову, чтобы смотреть только на звёзды. Длинные его волосы по-девичьи рассыпались во все стороны. Вздох вырвался из его груди и протяжно полетел к небесам.

Я предложил чай, лимон и мёд.

— А вина у вас нет?

Я растерялся.

2

Этот странный господин явился утром. Очень тактично постучал костяшками пальцев. Да, слышно было на весь Музей, но я понимал, что это Музей так захотел. К каким-то качествам этого господина громкость и чёткость его стука никак не относилась.

Я благодарен, что этот странный господин в белом любезно согласился подождать, пока я оденусь в надлежащий вид. Так мы оказались друг против друга. Он — в полностью белом костюме, со шляпой в руках. С блестящими золотыми запонками. Я — в чёрном костюме, к которому ещё не привык.

Мы прошли в Выставочный Зал, где я показал ему Мутное Зеркало.

— Сделано сто восемьдесят лет назад, — сказал я. — По легенде, огромный тролль собрал в него всё зло и заточил в это мутное стекло. Теперь, благодаря работе нашего Музея, вы можете совершенно безопасно стоять в шаге от абсолютного зла и чувствовать себя в полной безопасности!

Посетитель в белом костюме явно удивился моему рассказу, задумчиво потёр подбородок и спросил:

— Кто его сделал?

— Тролль, — уточнил я. — Мифическое существо очень больших размеров.

— Да-да, я помню, мне в детстве о них рассказывали! Ещё я помню, что они очень тупые…

Я как-то не ожидал, что он что-то знает о троллях и не понимал, что мне следует говорить. Поэтому молчал. И, как мне кажется, молчать, когда ничего не понимаешь — не самый плохой выход из ситуации.

— Если он действительно такой тупой, как я слышал об этих существах, то как он отличал добро от зла?

С этими словами он повернулся ко мне, и я понял, что просто отмолчаться с умным видом не получится. Я улыбнулся (уверен, что выглядел полным идиотом) и сказал, что отличить добро от зла может любой идиот.

Господин в белом костюме легко рассмеялся и заметил, что я вижу перед собой не абы какого идиота, а самого лучшего.

— Робин, — протянул он мне руку. Ладонь у него была маленькая, шершавая, как необструганное дерево, но в этой ладони чувствовалась сила, добытая страданиями и опытом.

— Сказочник, — представился я в ответ. Он ещё шире и ещё дружелюбней заулыбался и, не отпуская моей руки, кивнул на Мутное Зеркало:

— Так, по-вашему, отличать добро от зла настолько легко, что кто угодно с этим справится?

Я неуверенно кивнул. Почувствовал себя улыбающимся идиотом. Потом (видимо, для убедительности, разумеется) ещё раз кивнул. Убедительность тут же слетела с меня, помахала на прощанье и вылетела вон.

— Эх, как же вам хорошо! — сказал Робин, отпустил-таки мою руку и звонко рассмеялся.

3

— Вот послушайте меня! — задорно сказал он и взглядом предложил мне сесть. Я сел с краешку, слушал его внимательно. — Когда-то давным-давно корабль, на котором был я, отправился в плаванье по океану. В пути нас застал сильный шторм, отнёс нас далеко от привычных маршрутов, а потом бросил о скалы необитаемого острова. Все, кто были на этом злосчастном корабле, погибли…

— А вы? — удивился я.

— Вот! — он поднял палец вверх. — Я единственный, кто выжил.

— Вы, конечно, сейчас шутите? — с улыбкой спросил я. Не знаю почему, но никаких сомнений в том, что до шуток тут очень далеко, у меня не было. Но, знаете, бывают такие моменты, когда очень хочется, чтобы человек вас ударил по плечу, рассмеялся, а потом громко объявил:

— Ну что? Попался!

В этом случае можно радостно схватиться за сердце, почувствовать, как оно трепещет, смеяться и радоваться тому, что на самом деле ничего не случилось, а самые страшные вещи — это шутки.

В этот раз было не так.

— Остров, на скалы которого принесло наш корабль, был совершенно необитаем. Ни единого человека! — продолжил Робин.

Я представил себе круглую кучу песка посреди океана.

— Представили? Можете понять меня, когда я увидел разбитый корабль, заросли и океанскую ширь вокруг?

Куча песка расширилась, откуда-то появились джунгли, с одного края выросли скалы, на которых виднелся корабль, а океанская ширь никуда не делась.

— Как вам?

Я огляделся вокруг. Выставочный Зал Музея стал ещё более уютным, чем был до этого разговора.

— Интересная шутка, — кивнул я, попробовал улыбнуться, но даже мне стало понятно, что улыбка не может вечно спасать мой идиотизм. Идиотизм иногда побеждает умение блистать зубами в натянутых губах.

— Казалось бы, всё плохо, — сказал Робин и замолчал. Он опустил глаза вниз. Эта его фраза со словом «казалось» предполагала счастливое развитие событий, да и он сам сидел здесь, в Выставочном Зале, а не на необитаемом острове. Так что я понимал, что счастливое завершение меня ждёт.

4

— Злая Судьба отправила меня на тот остров, решил я, — сказал он. Глаз не поднимал, говорил вниз, голос его дрожал. Я чувствовал его отчаяние, страх и боль. Как будто игла проникла в сердце и медленно продвигается внутрь. Такая игла не будет убивать сразу, она несёт столько боли, что смерть покажется избавлением. Страшно такое осознавать. Отчаяние холодит пальцы рук и ступни.

— Но я сел и успокоился, — внезапно сказал Робин, хотя позы своей не переменил. Голос, да, стал меняться, но отчаяние по-прежнему в нём сквозило. — Я стал думать.

Меня немного отпустило. Я облизал пересохшие губы, стал ждать продолжения истории. Робин долго молчал, не двигался, но в какой-то момент продолжил:

— Вот о чём я стал думать: во-первых, я заброшен Судьбой на мрачный необитаемый остров. Это, конечно, плохо. Но, с другой стороны, все мои товарищи мертвы, а я остался жить. Согласитесь, это всё-таки хорошо…

Робин меня не спрашивал, он рассуждал, поэтому я ничего не ответил, хотя кивнул. Больше самому себе, чем ему. Вероятно, если бы я что-то произнёс, он бы стал говорить дальше, но я ни звука не произнёс, и Робин ещё какое-то время собирался с мыслями.

— Во-вторых, я был полностью беззащитен против нападения диких зверей или ещё кого-нибудь… Если бы корабль разбился возле берегов Африки, меня, должен сказать со всей уверенностью, к утру уже бы съели, а на том острове никто не проявил ко мне интереса. Это значит, что и в дальнейшем мне вряд ли стоит оказаться чьим-либо завтраком или ужином. Согласитесь, это всё же хорошо.

Он опять не требовал моего согласия или поддержки, но мысль, что тебя не съедят дикие звери успокаивала так, как будто тебя кто-то ласково гладит по голове.

— В-третьих, печально, что все погибли. Мне не с кем перемолвиться словом, некому сказать мне хоть какие-нибудь банальные слова утешения или поддержки, но ведь, с другой стороны, оказался относительно целым корабль.

Видимо, я посмотрел на него как-то не так. Потому что он поднял голову, посмотрел на меня и пояснил:

— Я несколько дней плавал на плоту на корабль и перетаскивал разные полезные вещи на берег. Если бы этого не было бы, я вряд ли бы выбрался со своего острова.

Я понимающе кивнул.

— Не было никаких маршрутов рядом с этим островом, никакие корабли не плавали вдоль его берегов, а где конкретно я находился, я никак не мог определить.

Несмотря на это неутешительное умозаключение я всё-таки чувствовал, что избавление уже близко, что вот-вот случится что-то такое, что окажется счастливой развязкой и приведёт моего гостя в наш замечательный Музей, где он сейчас рассказывает мне эту странную, но такую простую историю.

— Всё, что мне оставалось, — почти что радостно продолжил он, вытягиваясь на диване и радостно теперь уже глядя мне в глаза сказал он. — Это обустраиваться на острове и ждать счастливого случая.

— Чем я и занялся! — радостно подытожил он.

— Вы успели построить там дом?

— Успел! Обзавёлся домашним хозяйством, пережил приезд племени людоедов, отстроил своё судно… Чем я там только не занимался!

— Ого! Видимо, вы там прожили пару лет? — с восхищением предположил я.

— Ну, почти, — сказал мой собеседник и понуро замолчал.

— Такое приключение можно назвать даже интересным и замечательным! — развеселился я. — Особенно, если учитывать, что всё закончилось хорошо!

— Да, — радостно соглашался мой собеседник, мелко и часто кивая головой.

— О таком приключении, должно быть, приятно рассказывать в компании родных и друзей! — продолжал восхищаться я. — Вряд ли кто-то тоже может сказать: «А знаешь, я тоже провёл год-полтора на необитаемом острове»!

— Двадцать восемь, — усмехнулся мой собеседник.

— Чего двадцать восемь? — не сразу понял я.

5

— Вы знаете, — попробовал я его утешить, — я тоже могу рассказать о себе как вы…

Он с любопытством посмотрел на меня.

— Вот смотрите: во-первых, я поехал в Москву просто так. Даже не понимал, что это такое. Всё, что я себе придумал о Москве, всё было какой-то странной сказкой. Ничего такого, что было в моих фантазиях, не сбылось. Всё было чем-то странным, загадочным. Я столкнулся с проблемами, о которых даже не подозревал. Я никак не мог бы их решить, но вот я здесь. Сижу с вами на одном диване и могу рассказывать, что всё осталось позади.

Робин с интересом посмотрел на меня, ничего не спросил, поэтому я продолжил:

— Я толком ничего не понимаю в своей работе, — признался я. — Увы, не в моих силах провести здесь экскурсию, потому что любой посетитель Музея знает гораздо больше, чем я. Скорее я узнаю от вас, посетителей, то, что должен бы уметь рассказывать!

Я засмеялся. Не специально, так получилось. Робин не смеялся. Даже нахмурился. Но это, скорее, было потому, что я произнёс что-то странное, непонятное. Если бы я остановился, он, вероятно, задал бы мне всякие неприятные вопросы, но я поспешил говорить дальше, и неприятные вопросы, поднявшись к самому потолку, растаяли в воздухе и больше никогда не появлялись.

— Но меня никто не выгоняет! Даже дали угол, и очень даже прекрасный угол, невероятно прекрасный угол! И мне так радостно, что я даже и не знаю, кому за такое говорить «спасибо»!

Без паузы я тут же продолжил:

— Я постоянно вижу странных людей, постоянно происходит что-то такое, чего я никак не понимаю, не могу объяснить, не знаю, что со всем этим делать, но почему-то пока не произошло ничего такого, что отправило бы меня не то, чтобы на тот свет, но лишило бы всего, что у меня есть сейчас… Тяжело объяснить, да?

Робин улыбался от уха до уха:

— Да нет, всё понятно…

6

На Безымянные Монеты Робин смотреть не стал.

— Если они все одинаковые, то зачем оно нужно?

И мы поднялись на Балкон, к звёздам.

7

Он странно расселся на диване. Так, как будто бы справа и слева от него сидели его друзья, а он хотел их обнять, поэтому так растянул руки во всю длину.

Он закинул голову, чтобы смотреть только на звёзды. Длинные его волосы по-девичьи рассыпались во все стороны. Вздох вырвался из его груди и протяжно полетел к небесам.

Я предложил чай, лимон и мёд.

— А вина у вас нет?

Я растерялся.

Он, не получив от меня никакого ответа, ничего не сделал. Я же замер, рассеянно оглядываясь по сторонам, не зная, что мне делать и что говорить.

Я почему-то решил, что вот это его способность замолчать, уйти в себя, не требовать ответа на свой вопрос, появилась из-за вот этих двадцати восьми лет на необитаемом острове. Как же можно было вынести столько одиночества и брошенности?

Мне кажется, человек, который столько всего вынес как-то иначе смотрит в звёздное небо. Что он там видит? Какой сигнал приходит оттуда к нему? Почти уверен, что его душа уже довольно давно превратилась в часть этого звёздного неба, или отражается в нём будто в зеркале. Я же просто не способен понять этого человека, как и он, со всем его опытом, не способен понять нас, тех, кто всю жизнь общается с людьми, тех, кто чувствует себя одиноким лишь несколько часов своей жизни.

— А знаете, господин Сказочник, зачем я пришёл?

Он это спросил так, как будто бы спал несколько часов, а теперь вот проснулся и вспомнил, что ему надо на поезд. Надо вот сейчас вскакивать и собираться, а то может опоздать.

— Я ведь пришёл отдать свою Монету.

Робин поднялся, подошёл ко мне и протянул в ладони такой знакомый круглешок.

— Это мой! — улыбнулся он. Я стоял напротив, улыбался и ждал, чего он ещё скажет.

— Как вы мне сказали? — продолжил он. — Судьба?

Робин взял двумя пальцами и показал Монету. На одной её стороне была палочка. Как будто кто-то когтем царапнул поверхность.

— Я вот такие зарубки делал, чтобы считать дни, недели, месяцы и годы. Думал, мне это поможет.

Он перевернул монету и показал другую её сторону. Здесь такие царапины были во множестве и в беспорядке.

— А среди людей я уже не следил ни за днями, ни за неделями, ни за годами.

Он весело усмехнулся, подбросил Монету и ловко её поймал. Я, хоть и внимательно следил за ним, так и не понял, куда он спрятал Монету, когда поймал. Он стоял, радостно улыбался.

— Важно ведь не то, что было. Важно, чтобы что-то было. Вот в чём фокус!

Он посмотрел на небо так, как будто бы и меня попросил посмотреть на звёзды. Я посмотрел. Звёзды были на своих местах.

— Вот вы знаете, что будет дальше?

Разумеется, я не знал.