Личный враг императора

Роман Злотников, 2016

Осень 1812 года… Потрепанные, но все еще опасные полки Великой армии с боями отступают из России. И у всех наполеоновских солдат на устах имя страшного партизанского вожака, князя Сергея Петровича Трубецкого. О нем рассказывают легенды одна невероятней другой. Трубецкой будто бы начисто отвергает каноны «цивилизованной» войны, не горит в огне и заговорен от пуль, обладает пророческим даром, и, наконец, он ЛИЧНЫЙ ВРАГ ИМПЕРАТОРА! Но даже самым ловким шпионам не узнать, кто такой князь Трубецкой на самом деле… Книга первая выходила под названием «Князь Трубецкой».

Глава 3

Первая заповедь партизана: бей и беги. Как бы ни был ты силен и ловок, с регулярной армией тягаться не стоит. Опасно, да и бессмысленно. Особенно если она все еще в упоении от собственной недавней победы и голод лишь злит ветеранов, сквозь огонь сражений прошагавших вдоль и поперек всю Европу.

Старая Смоленская дорога, как это ни обидно, все еще была полна боеспособными частями. А значит, медлить на месте успешно проведенной засады — смерти подобно. Едва перегрузив захваченный груз на телеги, партизаны нашего соединения пустились в бегство, стараясь вполне себе реально, а не фигурально заметать следы. Привязанные к конским хвостам метелки из елового лапника — неплохое средство от неловкого преследователя. Умелый наблюдатель всегда заметит и перевернутый камень, и сломанные ветки, от него этаким нехитрым способом не спасешься. Но взялся за гуж — не говори, что не дюж.

Поручик Ляпунов, прибывший с пополнением в эскадрон к моему другу и соратнику ротмистру Чуеву в отличие от бедолаги Муромского уже не первый год носил мундир, и все эти годы выдались на весьма неспокойное время. Ища себе военную славу и пользу Отечеству, он специально перевелся из лейб-гусар в армейский полк, чтобы найти выход своей ратной удали и неуемной энергии. А когда речь зашла о рейде во вражеский тыл — он был первым, кто изъявил желание отправиться терзать неприятеля денно и нощно, бить, не давая продыху. Оставленный за старшего, отменно справился с порученной ему задачей.

Вскоре после нашего возвращения он докладывал Чуеву, то и дело косясь на меня. Его можно было понять, по званию он был мне ровня, а уж ротмистр так и вовсе старше меня, соответственно принять непреложный факт, что партизанский отряд находится под моим командованием, ему было крайне непросто. Столь вопиющее нарушение субординации для всякого строевого офицера было чем-то невообразимым. Я, как мог, старался как-то сгладить неловкость, однако поручика этакая несправедливость, похоже, здорово раздражала. Однако дело свое он знал отменно.

— В шести верстах отсюда, на привале у тракта, обнаружен передовой отряд корпуса принца Богарне. Уже седлали коней. Около эскадрона конных егерей. Я приказал сделать завал на дороге, это несколько замедлит их движение, но вряд ли надолго.

— Да уж, — хмыкнул ротмистр, — минут этак на пять, не больше.

— У нас сейчас всякая минута на счету, — напомнил я. — Дальше они наверняка будут начеку, а когда дойдут до разбитого обоза, так и вовсе алярм начнется.

— Думаешь, следом пустятся? — поглядел на меня Чуев.

— Егеря-то да уж почти наверняка пустятся. А уж если они знают, что на возах было, так и вовсе можно даже не гадать. Это они позже, за Смоленском, золото и серебро в кюветы сбрасывать начнут, чтоб только лишний груз с собой не тащить. А сейчас оно для них еще весомое подтверждение их победы. А согласись, для отступающего быть уверенным в победе — дело крайне важное.

— И то верно, — кивнул Чуев. — Что ж ты предлагаешь?

— Пригласить господ егерей в гости.

— Шутишь?! Зачем?! Да и как?

Я заговорщицки подмигнул Алексею Платоновичу.

— Уж поверь, мимо тебя это не пройдет.

— Да, вот еще, чуть было не запамятовал, — вмешался в наш разговор поручик Ляпунов. — У лейтенанта еще пакет с собой был, — он достал из ташки опечатанное сургучом письмо. — Вскрывать не стал, — он протянул трофей ротмистру.

— Вы позволите, друг мой? — я протянул руку к посланию. Чуев и сам намеревался отдать его мне, но столь явное нарушение субординации вызвало на лице Ляпунова бурю эмоций, встопорщившую роскошные усы, переходившие в бакенбарды. Я спрятал пакет за пазуху.

— Вы что же, Сергей Петрович, и вскрывать его не будете?

— Нет. Письмо вез адъютант, стало быть, оно имело непосредственное значение в тот момент, когда было отправлено. Но уже неделю бедолага валялся без чувств, а это означает, что информация, содержащаяся в нем, давно утратила значение. А вот сам запечатанный пакет еще пригодится, но чуть позже.

— Вы что-то задумали, Сергей Петрович?

— Конечно же. Когда-то бывало иначе? А пока будем придерживаться хорошего тона. Я еще не послал Наполеону свои поздравления с очередным уменьшением расходов на содержание армии.

— О чем это вы, князь? — удивленно мотнул головой поручик Ляпунов.

— Ну как же? Теперь его императорскому величеству не придется тратиться на содержание этакой уймы голодных ртов. Где там мой пленник?

— Вы что же, Сергей Петрович, собираетесь просто так отпустить французского офицера?

— Ну да. Однако не просто так. По моим наблюдениям, офицеры куда лучше ориентируются на карте, да и на местности скорее покажут дорогу. А сейчас прошу вас, господа, дайте мне возможность сосредоточиться, я должен написать императору прочувствованное, буквально нежное письмо. Он, небось, уже истосковался без них.

Село Татиново располагалось в шести верстах от проезжего тракта. Еще когда французская армия маршировала к Москве, не дожидаясь супостата, местный помещик с десятком крепостных отправился в древнюю столицу, дабы вступить в конное ополчение графа Дмитриева-Мамонова. С той поры о нем ничего известно не было, во всяком случае, управляющий поместьем старик, по виду явный отставной фельдфебель, ничего говорить не стал. Он вообще был не слишком разговорчив. Когда мои «интербригадовцы» нашли это притаившееся в лесах сельцо, он, хмуро глядя из-под седых бровей, вышел на крыльцо с охотничьим штуцером в руках, вскинул его к плечу, быстро прицелился и недобро объявил:

— Грабить не дам.

Дюжина бородачей с вилами и пистолями развернулась за его спиной, готовясь принять, возможно, первый и последний в своей жизни бой. Все мои заверения, что отряд не является шайкой мародеров, пролетали мимо его ушей, похоже, даже не касаясь слуха. Лишь подошедший отряд Афанасия Ильина несколько исправил ситуацию. Управляющий по-прежнему глядел недобро и говорил через губу, но все же, хотя и не слишком радостно, признал нас за своих.

Как выяснилось сейчас, сельцо, за исключением нескольких изб, пусто. Властная, «похлеще какого генерала», маменька здешнего помещика, как только сам он покинул отчий дом, велела крестьянам грузить пожитки на телеги и до поры до времени убираться с обжитых мест в отдаленное курское поместье. Для временной базы нашего партизанского соединения лучше места было не отыскать. А уж когда оставленным для надзора и обороны от мелких разбойных банд крестьянам пошла захваченная упряжь, седла, никчемная для нас мануфактура и готовые вещи, мы и вовсе стали в Татиново дорогими гостями. Для всех, кроме, пожалуй, управляющего. Тот пристально следил, чтобы в оставленных домах не пропало и гвоздя, и торговался за всякую безделицу с жаром заправского купца. Впрочем, как и велел ему долг. Я назначил его комендантом базы и ни разу о том не пожалел. Но вражеская армия двигалась все дальше от Москвы, нам следовало уходить с насиженных мест, перед уходом оставив французам презент на память.

Конец ознакомительного фрагмента.