К пеплу, к праху, к крови

Роман Стройнов, 2023

Король-резидент Вердамы тихо умирает в своих покоях смертью старика, но его старший сын подозревает убийство. Вместо похорон он решает прибегнуть к некромантии и воскресить его, чтобы обвинить своих соперников, чтобы мёртвый король лично указывал на обвиняемых пальцем.Некромантия вместо кубков скорбного вина – дурной знак. Во все времена подобная злая решимость приводила благородных властителей лишь к тому, что они пересыпали плодородные земли своих врагов солью, а мир низвергался до пепла, праха и крови.

IV

Похмельное утро, серое и тихое. Скомканная постель и звуки жизни внизу: в зале, на кухне. На улице горожане мало-помалу собираются к замку проститься с королём и узнать, помимо прочего, здравствует ли новый король? Активность процессии двигалась скорее любопытством, нежели скорбью подданных. Король-резидент хоть и отличался добродетелью, но никаких весомых подвигов и решений за ним не значилось. Человеческие нравы в стране балансировали больше в спокойствии: сильные мира сего, видимо, ощущали, что были неадекватно сильны и конфликты пресекались очень быстро, когда в ход вступали буквально пылающие огнём клинки, огненные бури, бессмертные солдаты и искуснейшие фехтовальщики, и поскольку вся эта сила была распределена по миру равномерно, то ни о каких завоеваниях речи не шло, — нет смысла в войне на уничтожение всего мира или правильнее: нет смысла драться с равным по силе соперником. Незавидной в этой картине представляется участь простых людей, но, как ни странно, они выигрывали всегда чаще что бы в высших кругах не происходило, — их больше, они в своём бездействии и праздности мудрее и на их стороне просто жизнь и любовь. Может показаться злой иронией это сопоставление, где, с одной стороны, оружие, способное уничтожить весь мир, а с другой — просто любовь, однако пока Юфранор сидел на постели и, протирая глаза, силился переплавить похмелье своё в скорбь к отцу, любящими руками для него готовился завтрак. Да, его готовила кухарка, но она любила его тоже, да и не было в «доме» человека, который бы не любил Юфранора, — так можно ли после этого говорить, что он, как обычный, хоть и королевской крови человек, не обладал никакими особыми способностями. Это далеко не огненная буря, но его любят люди и этим придают ему сил, а когда он умрёт, они сохранят о нём память, а если его жизнь будет записана, то он и вовсе будет одним из самых сильнейших людей в мире. Ведь сила — это степень воздействия на окружение и значит, каким бы мощным ни обладал человек оружием, он не может воздействовать им на окружение будущих поколений, как любовь может через наследие и как память может через письмо. Хотя самому Юфранору, правда, сейчас было не до этого: «Отец умер, а я с ним не виделся больше года!» — и его попытка выдавить слёзы.

— Мой ты сладкий мальчик! — произнесла с умилением любовь всей жизни, когда вошла в этот момент в комнату, поставила поднос с едой и подсела к нему. Он, сидевший в белых простынях, беззащитно пожал плечами, «не знаю, что на меня нашло», они обнялись и он отпустил себя и начал рыдать уже вовсю, но не столько из-за отца, сколько исходя из динамики ситуации.

Долго ли коротко ли все глаза были выплаканы и только сейчас до Юфранора начал доходить смысл всех тех фраз, всë о чём ночью говорил Сайомон: «отца отравили и мы узнаем, кто это сделал», «надёжные люди откопают из могилы», «а пока реши с Бартимеем», — Юфранор воспроизводил эти и другие отрывки из разговора и приходил в беспокойство: как это «откопают»? В каком смысле «реши»? Что значит «мы воскресим отца»? И главное: кому он сдался, чтобы его травить? Он не решился открывать эти подробности любви всей жизни, а для начала захотел встретиться с братом и переспросить его ещё раз, что именно тот имел в виду: что-то небуквальное, какой-то код специально для своих? Ни минуты не медля, делая перерывы, только на по-нежничать и пожаловаться ей на что-нибудь, он собрался, слегка надушился розовым маслом с цветочной отдушкой, они приняли по последней и предпоследней капельке лауданума, и он в бодром расположении духа присоединился к плакальщикам, оказавшимся, к его удивлению, очень стойкими духом и почему-то плакавшим про себя или не плакавшим вовсе, которые нестройно шли к замку. Некоторые узнавали принца и подходили выразить соболезнования, и губы его уже подрагивали от трогательных речей, а то ли ещё будет, ведь всего-то миновали центральную площадь. Из-за сырой погоды, запахи дыма, силоса и лошадиного навоза были ещё более горько-сладко-мерзкими и скорбная торжественность момента рушилась, и розовое масло, как показалось Юфранору, было совсем не к месту. Вообще, всё вокруг чувствовалось как-то наигранно: стенания если и слышались, были недостаточно надрывные, да и народу немного, а это всё-таки король хоть и непризнанный, но тут Юфранор подумал, что если бы это был какой-то другой король, а не его отец, то вряд ли бы он пошёл в такую погоду и сам.

С чего он взял, что его отравили? И что в итоге значит «воскресить его»? Магией некроманта буквально поднять из мёртвых? Что за невидаль. А ещё: как я решу с Бартимеем? Мне что нужно будет идти с паломниками в лес, в такую сырость? Я, конечно бы мог, но если меня не возьмут? Он прокручивал эти и другие вопросы, которые задаст сейчас брату, когда они встретятся… а вот уже и поворот к дворцу.

Завернув за угол, он увидел масштаб, флаги и кучу народа: стража, дворовые люди, лагманы, аристократы, нищие, лошади, собаки. Ладья конунга, гнилая и грязная уже прикачена по брёвнам ко двору, Фоирчерна уже одели в церемониальное платье и уложили в ладью и слуги теперь сносили к нему снаряжение и украшения: «Ну и куда ему столько?» — Юфранору стало жалко сжигать и топить столько добра. Он огляделся в поисках Сайомона, но на глаза попался Вайартер и он пошёл к нему.

— О, Юфранор, мой мальчик! — Вайартер имел озабоченный, но неизменно доброжелательный вид; они обнялись. — Какая трагедия!

— Да! — единственное чем нашёлся Юфранор. Он всё-таки не появлялся тут целый год, а ещё его озадачило некое отхождение от традиционной церемонии, — а почему его уже уложили в ладью?

— Да, совет постановил, что десятидневная подготовка это лишнее, да и тир в жертву больше не приносят, слава богам, да и нет больше рабов в стране, так ведь мой принц? — Он очень приятно улыбнулся.

— И что совет решил, когда планируется церемония?

— Через два дня на третий, — Вайартер, отвечая, ещё успевал приветствовать пришедших и принимать соболезнования.

— Почему именно два дня?

— А что тянуть? Все желающие успеют с ним проститься, а ждать делегацию из Аскедалы не вижу смысла: декан Вильхельм сам не явится, а откладывать церемонию ради пары жрецов — это уже не по статусу для нас.

— А разве он за три дня найдёт путь на тот свет? Церемонии ведь прописаны в книге конунгов. Видимо, не просто так.

— Что за вздор, конечно, он найдёт путь, куда он денется! Я сейчас вспоминаю его последние дни, он видимо уже готовился к своему уходу, жаль, я не проявил должной чуткости…

— Вайартер, а где Сай?

— Был утром, это он нашёл короля мёртвым.

— А он в курсе твоего решения по церемонии?

— Не моего, а совета; он в нём тоже состоит, как, между прочим, и ты.

Тут Юфранор пожал плечами, и разговор на этом кончился. Они продолжили стоять, приветствовать и принимать, уже не пересекаясь до обеда.

После скромного обеда с поднятием чарок, — пир с поднятием кружек приберегли до непосредственно церемонии, — Юфранор решил попытаться найти Бартимея и «решить» с ним, но только потому что пообещал брату, которого он ещё надеялся сегодня увидеть. Он пошёл сразу в рыбацкий посёлок, — праздно шататься на площади в такой день, Бартимей бы не стал.

Бартимей — проводник, не прикасался к рыбе, даром что жил в рыбацком посёлке: у его лачуги не было ни одной рыболовной снасти. Он выглядел как юродивый, возрастом от сорока до ста сорока — не поймёшь; носил бороду, похожую на водоросли уляпанные вековой пылью и изъяснялся тоном приторным и притворным, в речах его можно было увязнуть как в паутине, что вкупе с его внешним видом производило опасное, до мурашек, впечатление, так что заводить с ним разговор мало кто решался, по крайней мере, у кого был выбор. Выбор был не у всех, и на этих людях он заработал себе странную репутацию: он уговаривал их пойти с ним в леса, назад в город возвращался один и так продолжалось уже долгое время, но стража его не трогала, видимо, также опасалась или запуганная запретами Вайартера, не рисковала лезть туда, где была смерть. Пользуясь этой неприкосновенностью, он кое-чем приторговывал и это тоже сходило ему с рук. Из всего этого неудивительно, что люди его боялись. Юфранор его тоже боялся, но по другим причинам и выдавать их он конечно не станет.

— О, мой маленький принц! — Завидев Юфранора, который, между прочим, был в морскую сажень ростом, отрывисто крикнул с крыльца своей избушки Бартимей, который, между прочим, был чуть не вполовину ниже него ростом. Его свита, состоящая из трёх мамаш, двух калек и молодой женщины, сидевших тут и там поблизости тут же заёрзала. Юфранор подошёл к дому, калеки принялись перед ним неуклюже раскланиваться, а Бартимей, покатываясь со смеху, стал их передразнивать.

— Ну всё, всё! — смутился Юфранор.

— Да что с них взять с убогих… — вздохнул Бартимей, усаживаясь на своё место, — примите соболезнования по поводу батюшки, какая трагедия, такой молодой, — продолжил он уже с места.

— Да, спасибо! Ты что сказал «молодой»? Ты, что ли, со мной паясничаешь? Издеваешься над моим горем?!

— Что вы, нет, нет, нет, упасите боги! — смутился теперь Бартимей. — Я право даже и не знал, сколько ему было… он такое производил впечатление, такой значительный был, ну, знаете в своём роде… — но тут Юфранор, не выдержав образ, улыбнулся и Бартимей понял, — а-а, вот ведь подловили; ладно заслужил, принято. Ноуша, принеси нам вина, моя!

— Вино ты допил вчера, дорогой, уже забыл? — спарировала бархатным голосом молодая женщина, стоявшая в дверном проёме.

— А что есть?

Женщина скрылась в проёме и вынесла через секунду наполовину полный бурдюк.

— Берёзовица.

— А кружки?

— Ой нет, не надо, — вмешался Юфранор, — мне прошлого раза хватило.

— Да это другая, это княжеская, с неё не понесёт, — успокоил Бартимей и с вопрошающим жестом обратился обратно к Ноуше.

Ноуша оставила бурдюк и пошла за кружками. Свита, заворожённая действом, стояла по своим местам. Принеся кружки и отдав Бартимею, Ноуша встала рядом с ним и взглянула на Юфранора, — он взглянул на неë и подкосился бы в коленях, если бы стоял; то что она была молода и прекрасна было общим местом и его таким не удивить: будто бы он не видел раньше талии, точёных рук, открытых плечей и надключичных ямок… нет, у неё было кое-что ещё, — у неё был мёртвый, скучающий, надменный, пронзающий душу взгляд, который возбуждал в нём жизнь и повергал её в руины. Он почувствовал, что давно уже не задавался вопросами о своём будущем и что внезапно захотел узнать ответ у неё, — она похоже поняла это и стала пытать его своим взглядом, она начала медленно наклонять голову набок и, наблюдая, как он не может оторваться, стала расплываться в улыбке. Прединтимную связь эту разорвал Бартимей, встав между ними и протягивая принцу кружку княжеской браги, — тот от неожиданности вздрогнул, Ноуша смеясь пошла обратно в хижину, серые мамаши потянулись за ней, а калеки так и остались заворожёнными.

— Не обращай внимания, она просто дразнится.

— Да я нет, — вытирая со лба пот в этот студëный день, промямлил Юфранор.

— Ну так что, чем обязан? Настоечки желаете? Уже закончилась?

— А?! Я бы да, — не успел ещё прийти в себя Юфранор. — А у тебя есть?

— Для вас найдётся, — и предприимчиво улыбнулся.

Что-то кольнуло Юфранора: «надо же, найдётся у него». Он вдруг почувствовал некий изъян в бытности опийного наркомана. Снова. Впрочем, он знал, что в любой момент может завязать. Бартимей снова окликнул Ноушу:

— Царица моя, принеси принцу флакон! — и через паузу, — всю шкатулку не надо, один только флакон.

Царица вынесла небольшой флакон из какого-то там стекла и вручила Юфранору. Юфранор принял флакон, расплатился какими-то монетами и засунул флакон в дорожную сумку через плечо (и откуда он её взял, он что был с ней всё это время?). Сделка приободрила всех троих, и даже калеки, один был без обеих рук, а другой без левой руки, плеча и вообще с пробелами слева, тоже зарядились от этой магии взаимовыгодного партнёрства. Юфранор уже почти не мог отвести взгляд от лица Ноуши, — она, конечно, могла бы начать этим манипулировать: теребить пряди волос, смущаться или делать долгие глаза, но вместо этого открыто смеялась и, обращаясь к Бартимею:

— А он интересный, Барти. Я ему нравлюсь, — посмотрела Юфранору прямо в глаза и когда он опять замер, так это было просто, она резко, с издёвкой, с намерением испугать, выкатила свои.

Юфранор испугался своей беззащитности, перевёл взгляд вбок и разом допил свою брагу. Такого с ним ещё не было, что странно, — он ведь живёт в доме в окружении женщин. Он еле как, но собрался с мыслями, эта женщина хоть и отличалась от всех остальных женщин и уже прожгла в его сердце дыру, он всё ещё оставался профессионалом. Он оглядел всех вокруг, все вокруг равнодушно испытующе глядели на него и ждали, может, сделает что-нибудь королевское.

— Бартимей, — прокашлявшись начал он, — я вот что ещё хотел спросить. Я знаю, ты водишь паломничества в леса, все эти люди собираются вокруг тебя не просто так, — он сделал паузу, посмотреть, изменилась ли реакция, реакция не изменилась, никто ничего не понял, — а ещё, как ты знаешь, я работаю дознавателем в королевском сыске и мне было поручено провести расследование в отношении тебя и твоих походов! — на этих знакомых словах, свита немного напряглась и стала переглядываться, — таким образом, я уполномочен… короче мне нужно… Нет, я хочу… нет… Я. Иду с тобой. Вот так.

Юфранор приосанился в ожидании реакции на такой прямой вызов. Бартимей переведя взгляд на Ноушу и тут же вернувшись назад, он словно забрал у неё эту смерть и скуку, постарел до своих ста сорока, на мешки под его глазами упала чёрная тень, но приторность в его голосе стала только гуще:

— Как Его Величество пожелает. Хотите идти прямо сейчас?

— Н-нет, мне нужно собраться. Завтра на рассвете.

— Завтра на рассвете я жду вас на этом месте.

— Я приду!

Тут Юфранору очень захотелось домой, Ноуша подмигнула ему, принимая от него кружку, и ухмыльнулась когда он, отойдя уже далеко, обернулся.

— Что за душка этот принц.

— И не говори.

На крыльце «дома» Юфранора встретил человек, претендующий на скрытность, это был один из надёжных людей Сайомона, Петер. Он сообщил Юфранору, что план немного изменился, но в целом оставался в силе, и не ответив ни на один из вопросов Юфранора, как сделал бы любой человек претендующий на скрытность, сделал вид, что скрылся. Дома, как всегда, был ажиотаж, но в этот раз минорный. Юфранор даже задержался внизу послушать музыкантов и выпить успокоительного травяного чаю с успокоительной настойкой опиума. Любовь всей жизни разносила гостям заказы, чай уже начинал действовать, и он решил нагнать на себя печаль об отцовой участи, но неспроста они не виделись с ним уже больше года, а до этого ещё год. Юфранор едва чувствовал, что вообще что-то потерял, как когда-то в детстве оставил на валуне подвеску, когда купался — подаренный, инкрустированный камнями тяжеленный волчий клык. Тогда он ещё несколько дней ощупывал грудь, привыкая к облегчению от тяжести, к которой так привык, а сейчас ни тяжести, ни облегчения.

Проведя вечер внизу, он поднялся к себе, но потом пришлось несколько раз спускаться, спрашивать посетителей, стражников и следопытов, что вообще надо брать в поход в лес? Они спьяну участливо делились мудростями, секретами и историями из походной жизни. Из-за этого сбор очень затянулся, но в итоге получилось что-то вроде такого: специально изготовленные кинжальные ножны он закрепил горизонтально на пояснице, но потом снял до завтра, — ножны были подарены ему отцом, а владеть ножом, вынимаемым из горизонтальных ножен, он учился у маэстро Кассао, беженца из Старого Лахэ — одного из величайших фехтовальщиков тех времён. Сейчас маэстро доживает свой век в Новом Лахэ и уроков больше не даёт. Точильный брусок, второй по важности предмет для вооружённого человека, завёрнутый в тряпку был засунут за голенище сапога, но сапог тоже пришлось снять, не будешь же спать в сапоге, и камень остался не за голенищем, а на дне сапога, главное — не забыть про это утром. В дорожной сумке поместились: вяленое мясо, сухофрукты из Аскедалы, хлебные сухари, сухие портки и покрывало, огниво, карта, в которой, к слову, лес был указан сплошными рядами нарисованных ёлочек, поэтому от чистого листа пользы было бы больше, что в итоге Юфранор осознал и положил несколько, дальше дегтярная мазь, бутылка спирта и деревянная шкатулка размером с книгу с четырьмя пузырьками с какими-то настойками, не исключено, что это было розовое масло с разными отдушками, но, честно признаться, Юфранор заслужил свой шанс быть профессионалом, так что пусть это будут какие-то магические зелья, полезные для боя. Флакон с лауданумом он положил отдельно в скрытый карман сумки, а бурдюк из козьей шкуры с чистой водой пришлось просить у корчмаря через улицу. Нынче воды вечером не найти, так как все колодцы в городе засыпаны по указу Вайартера и организована бесплатная водовозная служба, которая работала по утрам, а к вечеру, вода оставалась только у корчмарей. Так получилось, потому что из-за неудачной попытки провести канализацию на центральной улице, по указу всё того же неусыпного благодетеля Вердамы Вайартера, в городе чуть было не началась эпидемия гнилой горячки: нечистоты застаивались и отравляли колодцы. В итоге было решено, что канализация — это излишество и блажь для суровых мужей Вердамы, их суровых жён и детей и лучшее средство для гигиены сортиров, по-прежнему: земля, известь и отдаление от воды. Проверив всё тщательнейшим образом, Юфранор решил, что хорошо потрудился и позволил себе ещё немного расслабиться, для этого пришлось опять лезть в скрытый карман сумки. Затем он дождался свою любовь всей жизни, уделил ей пятнадцать минут и уснул сном счастливого человека.

Слегка проспав рассвет, Юфранор уже не смог позволить себе дожидаться завтрака, сделанного любящими руками, и пошёл на встречу голодный, но хорошенько закапанный. Чувствуя себя немного виноватым, подходя к месту, он издалека попытался разглядеть настроение группы — группа выглядела нервно. Количество мамаш возросло до пяти, а калек до трёх. У нового калеки были разной длины ноги, то есть он не был покалечен, а значит, не являлся калекой, но создавать ради одного человека новую категорию, Юфранору было лень. Бартимей стоял и водил руками, любезно переругиваясь с Ноушей, — Юфранор молил всех богов, что знал, чтобы не из-за него, — и с этой мыслью вошёл внутрь границ их тёмной магии.

— Всё, видишь, он здесь! Идём! — бросив слегка осуждающий коротенький взгляд на Юфранора, сказал Бартимей, обращаясь с этими словами к Ноуше.

— Мы ждали вас на рассвете, принц Юфранор! — сказала тоном строгим и полным осуждения Ноуша и встала с места.

— Я прошу прощения от всей души, друзья! — обратился Юфранор к группе, как артист к зрительному залу, распахнув руки, — мне нет оправдания!

— Да не распинайтесь вы перед ними, ещё не хватало! — отрезал Бартимей, не дав и шанса калекам и мамашам принять извинения от вердамского принца, — собирайте пожитки, мы выходим, — так буднично и просто поставил он точку в этой главе.