К пеплу, к праху, к крови

Роман Стройнов, 2023

Король-резидент Вердамы тихо умирает в своих покоях смертью старика, но его старший сын подозревает убийство. Вместо похорон он решает прибегнуть к некромантии и воскресить его, чтобы обвинить своих соперников, чтобы мёртвый король лично указывал на обвиняемых пальцем.Некромантия вместо кубков скорбного вина – дурной знак. Во все времена подобная злая решимость приводила благородных властителей лишь к тому, что они пересыпали плодородные земли своих врагов солью, а мир низвергался до пепла, праха и крови.

VII

Утро, солнечное и свежее, ощущалось как обещание. Избушка была пуста как и было уговорено и Юфранор, проснувшись, почувствовал себя как никогда свободно, поэтому он встал, напился воды из бурдюка и разделся перед мутными окнами, оставив только исподнее. Жест на первый взгляд необъяснимый, но представьте семь ночей подряд в одежде. Тем более, вряд ли он слишком уж тщательно заботился о еë своевременной перемене от ночи к ночи. В избушке он был один, Ноуши рядом не было, однако и по этому поводу он не стал волноваться, — день для него начинался, как аллегретто — умеренно, от того, что только проснулся, быстро, потому как мандраж перед свиданием и весело, потому что за редкими исключениями, весёлость — его обычное состояние. Лёгкая ломка сожаления оттого, что пришлось вчера выбросить не оконченный флакон, сошла на нет, когда он вышел на крыльцо, на улицу, оглядел округу: лес снова предстал ему в своём сакральном величии как и в первый день. Пели птички. Роса на траве уже почти испарилась, но ещё кое-где поблёскивала на солнце. «Надо отлить!»

— Он не оставил чайник, представляешь! — крикнул он Ноуше, завидев её издалека.

Она шла со стороны реки, оттуда где они были вчера, босиком, с мокрыми волосами и свёрнутыми в чехол банными принадлежностями. Он стоял на крыльце, подпирая перила, решив дождаться её снаружи, когда закончил гулять по округе.

— Как будем пить чай? Воду греть не в чем!

Она пожала плечами и улыбнулась, подходя к избушке.

— Далеко до общины? — он спросил.

— Целый день пути.

Она взошла на крыльцо, вся мокрая и влажная. Её синие глаза горели, а губы блестели на солнце. Напряжение росло, но они сдерживали себя, так как оба знали как играть в эту игру.

— Целый день без горячего! — скривил губы Юфранор.

— Хм, неженка! — прошептала она выдохом, взяла его за руку и завела в дом.

Дверь за ними скрипнула, он обхватил её сзади одной рукой вокруг талии, а другой руке даже не помешала плотность её длинной юбки, она изогнулась, закрыла глаза и стоном вздохнула. Юбка всё-таки лишняя в этом разговоре, впрочем, как и всё остальное и все остальные. Этот диалог ведут двое, им всегда есть что сказать и они сначала перебивают друг друга, но потом, как правило, она уступает, но ненадолго, он должен задать тон разговора, затем он будет слушать, потому что её слова, как ему кажется, важнее. Поэтому именно он спрашивает — поэтому именно она отвечает:

— Я вижу, что ты бог, но бог чего? — его вопрос.

— Я бог только сейчас, я бог текущего момента и только для тебя, — её ответ.

— А если бы прямо сейчас я умер, то был бы я спасён тобой?

— Если б я могла тебя спасти, то это лестно, то это для меня была бы честь, но если честно, я не верю, что ты хочешь умереть. Можешь не возражать, я слишком хорошо вас знаю, мне о мужчинах слишком многое известно.

— Ты проницательна; вчера обрëл я также твою верность, а что до высшей ценности в любви? что ты поведаешь мне про свою честность?

— Честность в любви переоценена в трёх случаях: если ты знаешь правду, если боишься правды, и третье, если ты боишься потерять любовь. К примеру: если любовник изменяет и скрывает это или открыто лжёт об этом, — он не нечестен, — он глупец, то есть это вопрос доверия и уважения, а не его честности. Другое дело, если он скрывает что-то опасное и молчит об этом или нарочно лжёт об этом, тогда это вопрос того, что честно, что нечестно и того, не много на себя ли он берёт. И это значит, честность, в отличие от верности, требует усилий, ведь ситуация в его руках и если он при этом хочет гарантированно сохранить любовь — это, скорее всего, будет означать, что он не будет честен. Если же любовник, в данном случае — объект, то есть он ничего не знает, лишь догадывается, то это будет означать, что знание, которое он жаждет получить, принадлежащее его любовнику и тот его скрывает, станет для объекта стократ важнее, чем их связь и их любовь. А если мы теперь посмотрим в обе стороны, где оба будут тайной обладать, но не одной и той же, а двумя разными, то это будет означать, что эти тайны для них будут любви дороже. В итоге, нет более великой жертвы, что мы могли бы ради любви нашей принесть — чем добровольный наш отказ от наших тайн. А это, признайся, наивно и смешно, саморазоблачающе и в целом невозможно. Никто бы на такое не пошёл.

И диалог обычно оканчивается тем, что оба, захлебнувшись счастьем, расходятся; один уходит, оставляя другого в одиночестве, в лучшем случае ждать, а в худшем сожалеть, но не всегда, как и не в этот раз. Время для сожалений ещё не пришло и любовники счастливы. Они, в конце концов, нашли в чём разогреть воду для чая, поделили вчерашнего печёного фазана, что им оставили и Ноуша настояла, что нужно уже идти, иначе до ночи не успеть. Переход этот должен был оказаться самым сложным: местность стала почти полностью горной и нужно было подниматься, порой по выскальзывающим из-под ног камням. Аскедала находилась сильно севернее и немного на запад, — хотя Юфранор осознал это, только когда увидел вдалеке горы: «надо же куда мы зашли». Он вглядывался в белые горные вершины, но Фраоскюн всё же был слишком далеко на север: он выглядел просто колоссальным очертанием. «Интересно, нашёл Сай, что искал?» Интересно ли ему было на самом деле или нет, но он быстро потерял эту мысль, ведь вокруг было столько красоты, ещё бы: по правую руку — лес, чёрный, высокий и величественный, по левую — скалистый холм или гора, он даже не знал, что это, — просто бесконечный пологий склон в небо, но самое важное было перед глазами — это она. Её юбка развевалась на ветру, но была ужасно плотной и тяжёлой, настолько, что ветер не справлялся и ему приходилось допридумывать, представлять, но с недавних пор этого уже мало, так что он буквально считал минуты до первого привала. Расположились на большом нагретом на открытом солнце камне, — есть не хотелось, и они просто восполнили потерянную жидкость, обменялись жидкостями, — они влюблены, это их время и они как будто не совсем такие, как обычные люди. «Близость, как жизненная необходимость» — для них не является пошлостью, но чтобы никому этого не доказывать они и остались наедине. Дорога таким образом шла от привала к привалу, они обошли холм и опять зашли в лес и уже вечером на последнем привале, последнем перед конечной целью всего этого их долгого путешествия, в сумерках лёжа на траве на опушке, Ноуша, закутанная в покрывало, давала Юфранору инструкции, что может ожидать его в общине:

— Главное, не пугайся и держись меня. Мы придём затемно и тебе может привидится всякое… знаешь. Ладно, что я распинаюсь, — короче, в общине живут два Эттина.

— Что?! Эттина?! — Юфранор нервически усмехнулся и приподнялся на локте.

— Они не опасны! И вообще, очень милы. — Ноуша сделала паузу, ожидая ещё какое-нибудь восклицание, но не дождалась и продолжила, — Самсон и Гектор их имена, они бежали из Старого Лахэ, когда начались гонения. Но главный, с кем ты познакомишься — это Мастер Дуибх, — он наш старейшина, он почти такой же мудрый как Барти, но ты сам увидишь.

— Мастер Дуибх — некромант?

— Да, но это не то, что ты думаешь. Я знаю, какие ходят слухи, но всё гораздо сложнее.

— Ладно.

— Ещё одно: не бойся «чижиков» — это наши лазутчики. Они немного смурные, но тоже безобидные. Я буду держать тебя за руку, так что вообще ничего не бойся!

Она приподнялась на траве, опрокинула его на спину и ещё раз поцеловала, будто скучала по нему и очень долго его ждала; или будет по нему скучать.

Юфранор завидел огни общины довольно далеко, она находилась как бы на надпойменной террасе, и чтобы увидеть её как раз и нужно было обойти холм. Река Чёрная текла на некотором отдалении от общины, она здесь не имела уже такой бурлящей силы как в горах. Юфранору было непонятно почему она называлась Чёрной, — она была кристально чистой и прозрачной, но у каждого названия есть своя история происхождения, и поскольку он немного нервничал, — там его ждут два Эттина и какие-то чижи, — решил спросить у Ноуши, может она знает, почему:

— Сам скоро узнаешь, — мастер расскажет… — потом немного помолчав, — Дуибх значит «чёрный». Названия древние, даже Барти не помнит, как они появились, — она улыбнулась, — заинтригован?

— Нет, я теперь ещё больше боюсь!

— Нет-нет, не вздумай бояться! Возьми мою руку!

Он взял, затем остановился и потянул её к себе и в который раз поцеловал. Она слегка дрожала, — «наверно замёрзла».

— Зачем ты отдала мне плед? Накинь, ты вся дрожишь!

— Да, давай.

Он снова достал из дорожной сумки плед, накрыл её с головой, сделав платочек: — Так и иди! — Она улыбнулась с трудом, была уж слишком чем-то обеспокоена. Они были уже близко, и Юфранор уже слышал жизнь: голоса и смех, даже вроде бы музыку. Потом, подошли ещё ближе, и он принялся вглядываться между деревьями в поисках — знамо дело, кого — и наконец, когда свет факелов и жаровен коснулся его, он их увидел!

Когда представляешь себе что-то, чего ни разу в жизни не видел, наделяешь это неадекватными формами и размерами и, как правило, те аспекты, в которых нафантазируешь больше всего, в реальности ничем не выделяются, и наоборот, то, о чём даже и не думал, ошарашивает и сбивает с ног. Так вышло и в этот раз: Юфранор представлял себе великана размером с башню, что он возвышается над кронами деревьев и таскает ствол сосны как дубину, что он не может связать двух слов и бросается на всё живое с намерением убить. На деле же великан оказался немногим выше, чем косая сажень (от носка выставленной в сторону ноги до кончиков пальцев противоположной вытянутой руки), что и правда гораздо выше, чем обычный человек, но до крон он всё-таки далеко не дотягивал. Великан ничего не таскал в руках, ни на кого не бросался, а просто сидел в окружении людей. Он не мямлил бессвязно на диком наречии, но на привычном наречии очень даже возбуждëнно кричал, поэтому Юфранор уже забыл, как представлял его себе и просто смотрел. Великан казался почти квадратным, — это, конечно, преувеличение, но у него были такие длинные руки и широкие и мощные плечи, что когда он начинал жестикулировать, а жестикулировал он как продавец овощей на рыночной площади, — создавалось именно квадратное впечатление. Великан был одет! Странно такому удивляться, но он был не просто обмотан тряпкой, — на нём были холщовые штаны с поясом, которые он постоянно поправлял — у него не было талии и штаны плохо держались. К штанам ему очень подходила его шитая по размеру серая, не побывавшая в белилах жилетка и его башмаки из лоскутов разного цвета кожи; башмаки были огромные, но выглядели так аккуратно, словно их тачал сапожник, — они держали форму, закруглённые носки по-щегольски задирались и на них даже были металлические застёжки по бокам. Но самое важное, и этого Юфранор даже представить себе не мог, — великан был двухголовый! «Не потому ли Ноуша сказала, что Эттинов в общине двое?» Хоть они и сидели на одном великане, обе головы независимо друг от друга участвовали в общем разговоре с другими жителями и все они вместе сидели у огромной жаровни.

— Нет! — Одна голова мотала отказом и басила. — Он существует, я видел!

— ХА-ХА-ХА! — Другая при поддержке толпы задирала первую, тоже басом. — Видел он!

— Не смейся болван! Давишь из себя смех, смотри не лопни!

Сутолока, перебранка и смех.

— Ну всё хватит, — раздался чей-то строгий мужской голос, и остальные замолкли, — если вы его не видели, это не значит, что его нет. Эттинов тоже мало кто видел.

— ДА! — Прокричала первая голова срывающимся от обиды голосом, — он есть, Праоскюн существует! А то что ты там был Самсон и смеёшься надо мной, вообще нечестно!

— А ты, если бы не Остраница, разрыдался уже! Научись понимать, когда над тобой шутят! — уже спокойным тоном, если это описание вообще уместно, закончила другая голова.

Юфранор был в восторге от их голосов, глубоких и уникальных, от их манеры речи и от их существования и бытия, факта наличия в этом мире! Он отпустил руку Ноуши, ступил в область лагеря — эти домики на деревьях и под ними, развешанные тут и там верёвки с бельём и сушёными травами и грибами, глиняные горшки на шестах плетней, а за плетнями всякие животные — куры, свиньи, козы. Копны сена под навесом. Праздные люди, в том числе дети и подростки ходят, гуляют, разговаривают в свете жаровен, великан сидит на лобном месте и ведёт беседу… а на некотором отдалении, левее от лагеря, врощенное в лес, отданное лесу, стоит нечто похожее на склеп, а ещё чуть дальше влево открытая бойня с запёкшейся кровью и крюками. Это место тоже было как бы частью общины, но сакральной, оно отделялось от другой отсутствием огня в жаровнях и факелах и разделялось словно пополам дырой в земле диаметром в два человеческих роста. Это не просто дыра, то был колодец. Он был обложен камнем, от него веяло холодом, и он чернел даже на фоне ночи. Энтузиазм Юфранора споткнулся об этот колодец, и только он начал соображать, что уже пора начинать бояться, как в этот момент пришлось начинать считать тёмные фигуры тут и там проявляющиеся из леса.

Он инстинктивно заслонил собой Ноушу, она должна была быть сзади, потянулся за вострым своим кинжалом на пояснице, которым он чёрт возьми знал как пользоваться, но ухватившись за пустоту, через секунду почувствовал трепетный жар, который, хлынув от сердца, стал выплёскиваться где-то у горла. Он не поверил: «нет-нет, не может быть!» Он подставил ладони, а там полилась по рукам его уже молодость, а ведь так была она ещё свежа у него и пахла дыханием и радостью, а на вкус уже стала солёной. Его вырвало кислым, он на секунду пришёл в себя, сжал кулаки, махнул с разворота куда-то мимо цели, затем потерялся, заблудился в огнях, споткнулся, упал на задницу, так унизительно, но подниматься уже не надо. Он хотел на все остатки сил своих выругаться на эту БЛЯДЬ, но получился только хриплый свист и наступило наконец бессилие — нет, не от раны бессилие, куда ей до такого рыцаря, — бессилие от обиды, они ведь окружили его и смотрят, — дайте ему его нож, посмотрим, как оно ещё обернётся! Но нет, бахвальство тоже закончилось и мало уже, что осталось и перебирать уже нет времени, скорее! последнее, пожалуйста, последнее… последнее на что хватило ему жизни — это подумать: «как же мне жаль себя».