Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 4. Между собой настоящим и прошлым

Рона Цоллерн, 2018

Жизнь расставляет все на свои места! Тот, кто гнал от себя любовь, настигнут ее безумием и вынужден сдаться ее власти. Искавший истины приблизился к ней на небезопасное расстояние. События обрушиваются на героев, беспощадно принуждая сделать выбор, взглянуть на себя, не отводя глаз и увидеть мрак, сквозь который предстоит пройти. Книга с тысячей лиц. Детектив и броманс, лавстори и семейная сага, сказка и психологический роман. Книга-иллюзионист со множеством карманов, в которых спрятаны фамильные тайны, семейные реликвии, древние рукописи, катакомбы и неопознанные могилы, тайные убежища, неутоленные страсти, комплексы, жажда счастья, сокровенные мысли, философские записки о творчестве. Роман для влюбленных… Для влюбленных в книги! Содержит нецензурную брань.

Кукольный доктор

— Звучит как начало мигрени это твое «Маню сказала… Маню хотела… Маню решила…», — Роланд откинулся в кресле и сквозь дым своей сигареты щурясь смотрел на брата.

Артур отхлебнул кофе, пожал плечами, изобразив сочувствие.

— Ты только и делаешь, что исполняешь ее прихоти, — продолжил старший брат, — ведь сам ты не хочешь идти туда, куда «Маню решила».

— Я не против, мне никогда не придумать стольких мест для посещения, я не смогу ее так развлекать, и ей станет скучно. Ну, мы скоро на море поедем, это была моя идея.

— Надо же!

— Хочу выпросить Бусинку у Хильды. Как думаешь, она разрешить мне взять Маргариту на пару дней с нами?

— Зачем?! Ну зачем тебе там Маргарита!?

— Я давно хотел ее свозить…

Роланд закрыл глаза рукой и вяло помотал головой.

— Не переживай! Я могу сказать тебе кое-что, что излечит твою мнимую мигрень, — улыбнулся Артур. — Я знаю человека, который каким-то образом связан с городом. Это…

— Мишель Тессо! — перебил его Роланд.

— Вот… откуда? — От огорчения Артур рявкнул это во всю мощь своего голоса.

— Ч-ч-ч! Долго рассказывать, я хотел проверить все возможные средства связи с тем, кто управляет Городом. И одно из них — абонентский ящик. Я узнал номер, и нанял человека, чтобы выяснить, кто придет забирать почту.

— И это был Мишель?

— Он. Что из него можно вытрясти?

— Не знаю, он упрямый, нужно убедить его в том, что мы ничего плохого не хотим.

— Он не слишком осторожен, его легко вычислить. Хотя Мерль, кажется, подобными вещами заниматься не желает, он решил откопать Город в прямом смысле — половина улиц перекопаны, я еле добрался до галереи, и прямо у меня перед входом тоже огороженная яма. Думаю, пора его прыть поумерить — надо пожаловаться на его контору, может, в суд подать удастся, поставить ему отвлекающий шах.

— Думаешь, можно подкопаться?

— Подкопаться под подкоп?

Братья рассмеялись. Артур налил брату еще кофе.

— А где Хильда?

— Выбирает платье, прихорашивается, сказала, что от волнения не может есть, в общем, обычные женские штучки.

— Чем ты ее так взволновал?

— Сегодня везу ее с собой в галерею.

— Из нее получится хороший помощник.

— Никогда бы не взял в помощники собственную жену, но кое-что мне от нее все-таки нужно. У таких, как она, свой особый взгляд на все, и я хотел бы посмотреть на свою работу ее глазами. Увидеть, что Хильда выбрала бы, будь она на моем месте. В общем, я подустал от салона, думаю разбавить его чем-нибудь не таким удобным для зажравшейся публики, но пока не понял, чем…

— Загляни ко мне на фабрику, когда будет время, у нас уже почти готова развеска, интересно, что ты скажешь.

— Что от современного искусства лично я предпочитаю держаться в стороне, — улыбнулся Роланд. — Ладно, малыш. Уверен, что у вас там что-то интересное…

_______

Она очень грациозна в новом платье из серого шелка с длинными шифоновыми рукавами. Роланд убедил ее, что лучший способ скрыть что-то — не явно спрятать это, а лишь слегка замаскировать. Хильда стеснялась своих шрамов и отказывалась надевать одежду с коротким рукавом, тогда он выбрал несколько платьев с полупрозрачными рукавами. Они пришлись ей по вкусу.

Она медленно обходит зал, словно пытаясь вобрать в себя каждый сантиметр пространства. Ей здесь нравится, здесь неспокойно, но хорошо. Цоллерн-старший как будто в первый раз увидел эти суховатые черты, придающие ей сходство с цыганкой. Ее нельзя назвать хрупкой, даже при ее худобе, ее прочность — это прочность струны или жилы. Острый взгляд, прямой нос, тонкие, словно всегда сжатые губы, едва заметные морщины надменности и злости, не против людей, против судьбы, делающей их несчастными.

Осмотрев основной зал галереи, она изучала теперь его кабинет. Роланд сварил кофе. Он продолжал наблюдать. Иногда она похожа на слепую — вот она ведет кончиками пальцев по ребру старого комода с львиными мордами, потом проводит ладонью по его поверхности, с которой в некоторых местах стерся лак.

— Этот комод был спутником последних дней одной старухи, он многое стерпел от бывших хозяев — на него проливали кипяток, на нем кололи орехи, его открывали постоянно грязными руками. В нем столько усталости, и все-таки его хозяйка в могиле, а он все еще жив. Иногда смотришь на вещи и становится не по себе от того, насколько они переживают людей — парадокс, созданные людьми они более долговечны, чем их создатели… А в верхнем ящике я после покупки нашел кое-то интересное — открой!

Она аккуратно берется за латунную ручку и немного выдвигает ящик, разглядывает то, что внутри. И вдруг слегка отшатывается. Цоллерн-старший не спускает с нее глаз. Теперь она выдвигает ящик шире и берет куклу, осторожно трогает облупившуюся краску на ее пальцах, рассматривает глаз, который вот-вот провалится внутрь головы, пытается вправить деревянный плечевой сустав, гладит по свалявшимся волосам.

_______

В дверях показался Оливье. Глаза и нос у него горели, видимо он недавно яростно тёр их платком. Роланд вышел и кивнув ему, чтобы юноша вернулся за свой стол, тихо спросил:

— Что за вид, Оливье? Ты мне всех посетителей распугаешь!

— Дениз… — всхлипнул шепотом молодой человек.

— Ч-ч-ч! Что Дениз? Родила? Умерла? Что? Говори! — грозно зашипел на него Роланд?

— Она в больнице… — также шепотом ответил Оливье. — Простите, мсье Роланд! Я искал запись об одной продаже, Дениз ею занималась, и не мог понять, что там с окончательной проплатой, я позвонил Дениз, а трубку взяла ее мама, я попросил позвать Дениз, она заплакала и сначала не могла ничего сказать, потом сказала, что она в больнице.

— В каком отделении? Что случилось? Надо было выяснить!

— Я выяснил — она в хирургическом… она пыталась покончить с собой, после того как ее бросил муж…

— Идиотка!

— Не ругайте ее мсье Роланд, она хорошая девушка!

— Ты что как маленький? Хорошая! Из-за какого-то ничтожества! — Роланд прошелся до двери, заглянул в свой кабинет, потом вернулся к столу Оливье. — Приведи себя в порядок — мне нужно уехать, пару часов меня не будет.

Он хотел сказать жене, что уедет, зашел в кабинет, застал ее стоящей у окна. Кукла все еще была у нее, она прижалась к ней щекой, склонив голову. Звук, выскользнувший из старательно сохраняемой тишины, выдал ее. Роланд развернул ее к себе, она снова сухо всхлипнула.

— Ну что ты?

— Можно я возьму ее себе? — тихо попросила она.

— Да. Конечно. Только давай вылечим беднягу! Отвезем ее к доктору — я знаю одного…

Она удивленно посмотрела ему в глаза.

— Ты серьезно?

— Поехали.

_______

По дороге Роланд рассказал, что после смерти отца проводил ревизию домашнего хозяйства и нашел на чердаке чемодан с игрушками: не слишком старыми, но довольно заигранными машинками, заводными зверями и настольными играми. По совпадению ему попалось объявление, что некто принимает на реставрацию, а также в дар старые игрушки. Роланд позвонил, и чемодан у него забрали, оставив взамен визитную карточку доктора.

Кукольный доктор жил на одной из улиц старого центра. На первом этаже его небольшого дома помещался магазин, где продавались игрушки и все для их починки, а на втором — жилая часть и мастерская.

Когда они вошли, Роланду в первый миг захотелось зажмуриться, словно он маленький мальчик, которого вдруг накрыли кружевной нижней юбкой, — так подействовало не него обилие развешенного повсюду старинного кукольного белья, воротничков, оборок. Все это хрупкое барахло дышало непривычной интимностью. Крошечные чепчики и носочки, щегольские дамские панталоны, уменьшенные до кукольного роста, были, казалось живыми. Он перевел взгляд на стеллажи с игрушками. Чего тут только не было: свалявшиеся медведи, потертые коты, лисицы, зайцы, и, словно большие жестяные насекомые, различные модели автомобилей, трамваев, поездов, в коробках — солдатики и всякая подсобная игрушечная мелочь, типа посуды и младенческих погремушек, и в огромном количестве старинные куклы со странными глухими глазами. Были тут и ангелоподобные дети, и маленькие уродцы с кривыми конечностями и двумя или тремя лицами, на которых застыли разные гримасы, было и несколько самовлюбленных шикарных красавиц, которые, насколько Роланд знал, стоили целое состояние, и милые дурнушки, и смазливые кокетки, и откровенные олигофрены. Все они казались ему душами чистилища, которых судьба вырвала из жизни в домах в заботе или пыльном забвении и собрала здесь, в этом маленьком магазинчике, в полумраке. Они выстроены тут по рангам, глазеют на посетителей и ждут начала новой жизни. Иногда ему чудилось, что он слышит голоса вещей, особенно старых, видавших на своем веку многое, впитавших в себя события и состояния людей, рядом с которыми они существовали. Разглядывая эти полки, он думал о том, что игрушки, как никакие другие предметы, сохраняют память о своих прошлых владельцах, ощущение того, что в них осталась частичка живой души ушедших людей.

— Здравствуйте, мадам! Мы к доктору, — сказал Роланд улыбчивой женщине за прилавком магазина.

Она позвонила в колокольчик и открыла перед ними дверь на лестницу.

— Проходите, пожалуйста. Он в мастерской, там дверь открыта — увидите.

Поднявшись по лестнице, они очутились в небольшом коридоре, где среди нескольких закрытых дверей была и одна открытая. Они подошли к ней. На всякий случай Роланд постучал по косяку, хотя понимал, что звонок колокольчика предупредил хозяина о посетителях, но все-таки, поскольку он сам желал, чтобы в открытую дверь его библиотеки стучали, когда он находился там, он решил, что это не будет лишним.

— Да-да, — раздался высокий мужской голос.

Комната была очень светлая. Под каждым окном располагался небольшой стол, на котором разложены были расчлененные кукольные тела, парики, глаза по отдельности и соединенные парами с приделанными к ним свинцовыми грузиками. Тут же стояли баночки с красками, жестянки, из которых торчали тоненькие кисточки, стеки, скальпели, зажимы. Доктор стоял, нагнувшись над одним из столов, на котором было распластано кукольное тело.

— Секунду, — пробубнил он, — сейчас…

Он держал в зубах крючок и напряженно сопел над куклой, делая что-то внутри ее головы. В светлом рабочем халате, из-под которого были видны застиранные джинсы, он напоминал Создателя с каких-нибудь детских картинок. Сходство усиливалось его кудрявой седеющей шевелюрой, которая нимбом светилась на солнце.

— Ну, вот и все. — Он поднял со стола куклу, придал ей непринужденную позу и слегка помахал ею, вымолвив в пространство. — Резинки в них, словно душевные струны — держат все существо. Ну, слушаю вас, — обратился он, как показалось Роланду, немного строго, как настоящий врач.

— Вот, — сказала Хильда, поздоровавшись и вытащив куклу из сумки, — вы поможете бедняге?

— Это ваша кукла?

Хильда покачала головой.

— Многие так говорят, — с упреком промолвил доктор, — нашли, получили в наследство, в лучшем случае, только что купили у старьевщика… Но на самом деле она именно ваша. И пришли вы с ней сюда зачем?

— Чтобы отремонтировать, разумеется. — Роланд понял, что если он в разговоре будет придерживаться рационалистической позиции, доктору будет сподручнее вести его обычную игру.

— Что отремонтировать?

— Куклу, конечно, — снова ответил он, в то время как Хильда молчала, глядя на куклу и тихонько поглаживая ее по затылку.

— Это душа ваша находится сейчас в таком состоянии, и именно ее вы пытаетесь вылечить! Вот, мадам не станет со мной спорить, верно?

— Да…

— Вы по совместительству психотерапевт, я вижу, — заметил Роланд.

— Без этого никак, мсье. Куклы очень тесно связаны с нашей душой и ее проблемами. Да и не только с душой. Бывают у меня такие пациенты, которые не позволяют с собой что-либо сделать, пока они крови не попробуют в самом буквальном смысле — обязательно либо порежешься, либо уколешься иглой, когда возишься с ними, а однажды мне попалась до того злобная голова, что она предпочла расколоться у меня в руках, лишь бы не разрешить мне сделать с ней что-нибудь, я глубоко порезался и в рану попали мелкие крошки грязного фарфора! Пришлось ехать к хирургу и мне самому…

Он протянул руки к кукле. Его длинные пальцы во многих местах были заклеены маленькими кусочками пластыря. Хильда помедлив отдала ее.

— Но, ваша девочка, надеюсь, будет послушной и потерпит, чтобы снова стать красавицей.

— Что можно сделать? — спросил Роланд, которого позабавила история о куклах-вампирах.

— Для начала — разобрать и почистить.

— Разобрать? Нельзя без этого? — вмешалась Хильда.

— Нужно вскрыть голову, вычистить ее изнутри, поправить глаза, разобрать тело и заменить резинки, эти скоро перетрутся, и она может рассыпаться на части у вас в руках.

Хильда задумалась, Роланду показалось, что она уже готова оставить все как есть.

— Да-да, мадам, пока не умрешь, не воскреснешь!

За спиной Роланд услышал шепот. Он немного повернул голову, чтобы краем глаза увидеть, но не спугнуть говоривших.

Две одинаковых лица, обрамленных пшеничными кудряшками, заглядывали в комнату из коридора.

«Плёвое дело!» — прошептала одна.

«Да, только рокер поправить и пальцы подкрасить», — ответила другая.

«Ресницы, скорей всего, тоже посыпались…» — предположила первая.

Близняшки лет восьми, в платьях с белыми кружевными воротничками беззастенчиво рассматривали гостей и новую пациентку.

— Раз ангелята считают, что ничего страшного, значит, так и есть, — подбодрил Роланд жену.

— А, бездельницы! — притворно строго сказал доктор. — Вы нашли нужные ноги?

— Да, пап! — сказала одна из сестер.

— Нет, папа! — отодвинула ее другая, — она нашла немецкие, а нам нужны французские.

— Специалисты! — восхитился Роланд.

— А как же! — тихо, с гордостью ответил доктор. — А теперь, мадам, давайте решим, что еще нужно будет сделать — заменить парик, одежду подобрать взамен этой обветшалой…

— Обсудите пока все, и как можно серьезнее, — улыбнулся Роланд, а я вас покину. Если задержусь, возьми такси и возвращайся в галерею.

_______

Через четверть часа он был у больницы.

— Она была в состоянии аффекта, конечно, — сказал ему врач, — да это и понятно, особенно в ее положении. Попыталась вскрыть вены, но, видимо в последний момент испугалась, сама вызвала скорую. Кровопотеря небольшая, ей и ребенку ничего не угрожает. Но стресс безусловно не полезен… мы наблюдаем за ней на предмет возможных последствий. Я спрошу, захочет ли она видеть вас.

Дениз сидела на кровати, чинно сложив руки с перевязанными запястьями поверх одеяла на округлившемся животе. Руки и очки в толстой черной оправе — первое, что бросилось Роланду в глаза.

Она заметила это и сняла очки, лицо сразу стало растерянным и беззащитным. Бледные волосы — она перестала подкрашивать их рыжим — уныло висели вдоль щек, она заправила их за уши, но они выбились снова.

— Привет, Дениз! Как ты? Я по делу, — сказал Роланд.

— Я там что-то напортачила?

— Не беспокойся, завтра Оливье зайдет к тебе и разберетесь. Когда тебя выпишут?

— Наверное, через день, — она снова заправила пряди за уши и надела очки.

— Доктор сказал, что с тобой и твоим малышом все в порядке.

Она села повыше, подогнув под себя ноги.

— Я такая дура, мсье Роланд! Даже этого не могла сделать по-человечески, раз уж решилась…

— Наоборот, ты умница, Дениз! Ты молодец, не растерялась в жизнеугрожающей ситуации. Ты все правильно сделала. Скоро будешь дома.

— Спасибо, что вы пришли…

«Ну давай! — мысленно подогнал ее Роланд, — ты веришь в доброго дядю!»

— Не знаю, что мне теперь делать, мсье Роланд…

— Я тоже не знаю, Дениз… — начал он раскручивать свиток своего намерения, — что мне делать. Я никак не могу подобрать тебе замену. Хотел попросить тебя вернуться.

— Вы шутите? Я вряд ли смогу также хорошо работать сейчас… И я такая страшная стала!

— Глупости! Очки тебе очень идут, только оправу надо бы другую… и стрижку, а еще…Ты как себя сейчас чувствуешь?

— Хорошо.

— Тогда предлагаю совершить побег, — прошептал Роланд.

— Зачем? — также шепотом спросила Дениз.

— Увидишь!

_______

Расспросив врача, что можно принести пациентке, Роланд ушел. В магазинчике неподалеку он купил джинсы, просторную мужскую ветровку с капюшоном и кеды. Вскоре он вернулся, торжественно неся цветы и фрукты, а затем снова покинул больницу. Следом за ним вышел подросток в ветровке.

Сомнений не было — снова требовалась помощь Аннет. Специальную одежду для беременных, которую он видел в витрине торгового центра, он отверг. Слегка замаскировать интересное положение можно было и по-другому — он вспомнил Франческу с ее платьями-мешками, и приведя свою подопечную в салон Аннет, обрисовал хозяйке новый образ умницы Дениз, каким он его видел.

Смущенная его вниманием, Дениз однако с удовольствием облачалась в разные наряды.

— Уверен, — тихо сказал он девушке, — твой малыш еще не успеет родиться, а уже найдется человек, который с радостью будет ему папой. Твое обаяние засверкало новыми гранями, так что соберись и… сосредоточься пока на работе, не сомневаюсь в твоих будущих успехах!

Глядя на нее, Роланд думал о том, что она может возомнить себе после этого и куда это все может свернуть, думал о сплетнях, которые зарождаются сейчас в голове у Аннет, и усмехался внутренне.

«Но кто бы мы были без слухов и сплетен?» —

вспомнился ему одинокий осколок из когда-то читанного Полем стихотворения.

Но за его усмешкой стеной темной воды стояла глубокая печаль. Отчего-то сейчас все — его теперешняя семейная жизнь, и галерея, о которой он столько мечтал в прошедшие годы, и даже его поиски и полуоткрывшиеся тайны — казалось ему ненужным, бесцветным, пресным. И пытаясь докопаться до источника радости, он уткнулся в облако рыжих волос, но, разозлившись, разметал это облако и теперь попал в свою детскую комнату, еще в том, первом в его жизни доме, где можно было отгородится тщедушной картонкой от мира и сладко почитать, заснуть в обнимку с книгой и едва проснувшись продолжить.

Он смотрел на женщин, вспоминая свой разговор с Артуром о рычагах и нитях, и вытягивал потихоньку, как внутренность кармана, в котором лежали мелкие разноцветные бусинки, свое тайное родство с кукольным доктором. «Пока не умрешь — не воскреснешь, да-да, мадам!» Хитрый черт!

Оплаченные покупки он попросил доставить домой к Дениз, и поспешил вернуть девушку в клинику.

Заметки неразборчивым почерком

Сопротивление творения своему создателю — ключевой момент для человеческой культуры, касается ли это священной истории или любого ремесла. Мне нравится ощущать это сопротивление, эту другую волю. Я с большим любопытством наблюдаю, как герой, задуманный второстепенным изо всех сил лезет вперед и выбивается в главные, мало того, он тянет за собой другого героя, совсем эпизодического, по первоначальному плану, и возвышает его до себя. Я люблю отпускать вожжи, если чувствую живую силу создаваемого мной, его стремление стать чем-то иным, нежели то, что я задумала. Именно здесь, на стыке моей и иной воли, именно в этой борьбе рождается живая система — мир героев, внутри которого протекает их жизнь.