Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 4. Между собой настоящим и прошлым

Рона Цоллерн, 2018

Жизнь расставляет все на свои места! Тот, кто гнал от себя любовь, настигнут ее безумием и вынужден сдаться ее власти. Искавший истины приблизился к ней на небезопасное расстояние. События обрушиваются на героев, беспощадно принуждая сделать выбор, взглянуть на себя, не отводя глаз и увидеть мрак, сквозь который предстоит пройти. Книга с тысячей лиц. Детектив и броманс, лавстори и семейная сага, сказка и психологический роман. Книга-иллюзионист со множеством карманов, в которых спрятаны фамильные тайны, семейные реликвии, древние рукописи, катакомбы и неопознанные могилы, тайные убежища, неутоленные страсти, комплексы, жажда счастья, сокровенные мысли, философские записки о творчестве. Роман для влюбленных… Для влюбленных в книги! Содержит нецензурную брань.

Главный сценарий

— Ты возьмешь с собой длинное платье?

— Зачем?

— Там ветер, будет красиво…

— Хлопающее как флаг платье? — улыбнулась Эмма, ей хотелось понять, из какого тайного ящика он вытащил эту фантазию.

— В детстве мне очень нравилась одна женщина… — начал Артур, но видя, что Эмма собирается пошутить над этим, он какое-то время смотрел ей в глаза, раздумывая, продолжать ему или остановиться, потом достал сигарету.

Эмма наблюдала, как он зажег ее и глубоко затянулся.

— Когда ты начал курить, — вдруг спросила она.

— Лет в десять, наверное, ну так — иногда, а постоянно — когда мы в этот город переехали.

— Подумала, что в детстве тебе, наверное, трудно было без сигарет.

Артур усмехнулся.

— Тогда был другой способ — не дышать: выдохнуть и не вдыхать, пока голова не начнет кружится и не почувствуешь, что сейчас умрешь, а потом вдохнуть… и уже по-другому как-то все видишь.

— Так что за женщина?

— Неважно, это все глупости.

— Нет, расскажи!

— Как-нибудь потом.

Молчание было его постоянным спутником. Эмме оно представлялось огромным темным китом с разинутой пастью, и в то же время тучей. Оно медленно подплывало с той секунды, когда она решила сострить, оно было задумчивым как сам Артур, оно подбиралось, когда он закурил, и дым сливался с его серыми боками, и вот — не так заданный вопрос, не та интонация, и кит встревожился и захлопнул свой огромный рот. Он проглотил историю с женщиной из детства, и теперь ее уже не вернуть. Как много разговоров обрывалось вот так — молчание подбиралось и глотало их. И с каждым разом словно убывало того солнечного облака, которое окутывало их в самые прекрасные моменты. Молчание откусывало от этого облака куски, и они таяли в нем как сладкая вата. И чтобы избавится от тяжелого чувства, что она собственными руками скармливает этому сумрачному гиганту радость, она прильнула к Артуру и стала ерошить ему волосы на затылке.

В их игре, как это часто бывает в отношениях, был один главный сценарий: Артур не может прожить без нее ни минуты, и как только она позволяет ему проявить свои чувства, он безумно рад. Эмма, перед которой он в неоплатном долгу, так как она составляет смысл его жизни, может делать все, что ей хочется, и он не предъявит ей никаких претензий. Каждый из них понимал, что для этой игры есть определенные пределы, но все-таки правила обычно соблюдались. Эмма знала, что он никогда не обидит ее отказом, она уже успела проверить это — в некоторые дни Артур приходил с работы очень измотанным, но запаса его прочности хватало, чтобы не подавать виду, и все ее желания неукоснительно им выполнялись. Этим было очень удобно пользоваться, и обычно вместо сочувствия или извинений Артур получал благосклонное разрешение любить свою госпожу. Эмме было удобно в этой игре, и она пока не задумывалась над отличием игры от жизни.

_______

Артур подъехал к дому Эммануэль. С ним уже были Доминик и Маргарита. Когда Эмма появилась в дверях, Доминик вылез из машины и кривляясь раскланялся. Эмма усмехнулась, Артур нахмурился и незаметно для девушки показал ему кулак.

— У нас веселая компания будет. — Артур познакомил Эмму с Домиником. Они некоторое время смотрели друг на друга — каждый с нескрываемым презрением.

— Ну что — садитесь и поедем!

— Место рядом с водителем — самое опасное, тем более, Артур рассеянный. Поэтому там сяду я! — заявил Доминик, открывая перед Эммануэль заднюю дверь.

— Ничего подобного! Место рядом с Артуром — мое, — девушке не хотелось три часа просидеть с девчонкой, которая уже ныла, что устала ехать.

— Садись, — Артур усадил Эмму вперед. — А ты не выступай, веди себя тихо, и приглядывай за Бусинкой, она так далеко еще не ездила. Будешь ерепениться — высажу.

Доминик показал Эмме язык и уселся назад, там его поджидала с высунутым языком Марго, и они начали развлекаться, строя друг другу рожи.

Дорога шла через поля. Артур ехал медленно.

— Я очень люблю эту дорогу за то, что она ведет к морю, — сказал он.

В салоне была тишина: Доминик с Марго досыпали — выехали из дому они очень рано. Эмма задумчиво смотрела вперед.

— Море очень полезная вещь, — продолжил Артур.

— Догадываюсь, — ответила она из вежливости.

— Нет, я не о здоровье говорю… Море очень хорошо все проясняет.

Она промолчала.

Пути оставалось всего полчаса. Пассажиры на заднем сиденье проснулись и нетерпеливо подгоняли Артура. Чтобы отвлечь их, он стал рассказывать, как они проведут эти дни.

— Сегодня отдохнем, накупаемся вволю, выспимся, а завтра с утра пойдем на верфь.

Вы ведь хотите посмотреть, как строятся яхты?

— Да! — в один голос завопили Доминик и Бусинка.

— Нет. — Сказала одновременно с ними Эммануэль.

— Ты что дура? — не сдержался мальчишка.

— Доминик! — рявкнул Артур. — Немедленно извинись. И не смей больше обижать Эмму!

— Ладно. Извини. Я передумал, кто тут дурак. А ты просто…

— Закрой рот! Будешь выступать — на верфь тебя не возьму.

Доминик натянул футболку на голову, так, что она закрыла ему рот и начал бубнить что-то, смеша Маргариту.

Когда они подъехали к неширокой набережной, за которой шла прибрежная полоса песка с крупными валунами, они вынуждены были остановиться — дорогу им преградила небольшая толпа. Люди улыбались и махали им.

— Вот это встре-е-еча! — протянул Доминик. — Ручка у кого-нибудь есть? Я че-то не подготовился к раздаче автографов…

Артур вышел из машины. Поприветствовал всех. Ему ответили вразнобой и потребовали показать девочек.

Он взял на руки Маргариту, потом открыл дверь перед Эммануэль. Доминик тоже вышел. Артур представил всех.

— А что у нас сегодня какое-то собрание? — спросил Артур управляющего. Видно было, что и он рад увидеть всех этих людей, многих из которых он знал очень давно.

— Ты сказал, что приедешь с девушкой и с племянницей… Само как-то так получилось… — улыбнулся тот.

Люди обступили Цоллерна-младшего с Бусинкой. Эмма отошла к машине за очками от солнца. Оставшись за бортом всеобщей радости, колыхавшейся вокруг Артура, она наблюдала за происходящим, и понемногу ревность ее сменилась удивлением. Многие люди с верфи хорошо знали Артура и не стеснялись в выражении своей любви к нему. Артур принимал их объятья, рукопожатия и дружеские похлопывания по плечу в его обычной манере — немного смущенно, и это, казалось, еще усиливало их чувства к нему. К нему подходили с разными делами, даже личными спорами, спрашивая его мнения, бурно радуясь, когда оно совпадало с их собственным.

_______

Женщина шла по берегу, ее длинный шарф и длинное платье простого покроя колыхались на ветру. По тому, как Артур смотрел на нее, Эммануэль поняла, что это та самая, из его детства.

— Это Мари, я подойду к ней. — Артур, улыбаясь, пошел ей навстречу.

Они стояли друг напротив друга, ее шарф — бесплотная многопалая рука — иногда касался плеча Артура, они тихо безмятежно беседовали. Эмме было видно только лицо Мари, и ее счастливая улыбка выводила девушку из себя.

— Интересно, о чем они разговаривают?

Доминик расхохотался.

— О том, что когда ты ляжешь спать, они встретятся и займутся любовью.

— Она ему в матери годится!

— Кого это когда смущало? Она красивая. Но ты не переживай, у тебя есть я, — начал он обволакивающим тоном, — разница в возрасте у нас с тобой гораздо меньше, хотя, это скорее можно отнести к твоим минусам.

— А, тебе бабушки нравятся!

— Мне нравятся смелые, а ты трусиха и неженка! Тебе крупно повезло, что ты — с ним.

Эмма не успела ничего ответить — подошли Мари и Артур. Он познакомил всех.

— Ну что, раз все собрались, давайте устроим большой пир на берегу? — громогласно предложил Артур и его последние слова потонули в реве одобрения. Он поднял руку. Возгласы стихли.

— Можно так сделать — я все оплачиваю, а вы все устраиваете? Я бы с удовольствием поучаствовал в приготовлениях, но ужасно хочу поплавать! — Дружный хохот и общий ответ «Да. Подходит!»

— Спасибо! — Артур отошел к управляющему, чтобы договорится обо всем.

— Артур мне про вас рассказывал, — сказала Эмма, изучая Мари.

— Вот как? Что же?

— Что ребенком был влюблен в вас, наверное, потому что жил вдалеке от матери…

— Расскажи, как вы познакомились, — Доминик редко кому говорил «вы», Мари улыбнулась его детской дерзости.

— Однажды я возвращалась с рынка и решила пройти по берегу. У моря я увидела мальчишку лет девяти-десяти. Он рассеянно бродил по песку, словно искал что-то, потом остановился в раздумье, затем быстро нагнулся и поднял камень, большой, размером почти с его голову. Он почему-то выбрал его из множества других таких же камней. Он ходил, держа его в руках, мне было интересно, что он сделает с камнем. Он уселся возле большого валуна, прижав свой камень коленками к животу, казалось, что он что-то говорит булыжнику, он тихонько гладил его и смотрел на море. Я подошла и села рядом с ним. Он казался одиноким и растерянным. Но когда посмотрел на меня, словно приоткрыл мне вход в иной мир, где пребывал он сам и где камни такие же живые как люди, словно подарил ключ — это был его странный серебряный взгляд. Мы сидели молча, потом я отломила нам по куску хлеба и мы съели его, слушая море. Он стряхнул крошки со своего камня. Мне не хотелось уходить, и мы вдвоем смотрели на волны, и не сказали в тот день друг другу ни единого слова. Слова тогда были почему-то совсем не нужны. Через некоторое время он привалился к моему плечу, я повернулась к нему и поняла, что он заснул. Камень он по-прежнему нежно обнимал. Прошло около часа, его начали звать, я разбудила его, он снова посмотрел на меня из своей далекой страны и понес камень к дому. Потом я узнала, что это был день, когда он впервые оказался на море. Через пару дней я опять пошла на рынок, оказалось, я была уже под присмотром — когда я повернула в сторону дома, мальчик из страны живых камней подошел ко мне и сказал: «Можно, я понесу вашу сумку?» Вот так мы подружились, а когда Артур уезжал осенью в школу, он попросил меня подержать у себя его булыжник, пока он не вернется за ним. Извини, Доминик, — она отошла немного, увлекая Эмму за собой.

— По секрету скажу кое-что, над чем советую подумать, — Мари вдруг стала серьезной, — я до сих пор влюблена в него, в отличие от тебя.

— Ну что, язва, получила по носу? — сказал Доминик, когда Мари ушла.

— Подслушивал?! И ты получишь сейчас!

— Тебе слабо мне врезать, спорим?

Подошел Артур с Марго на шее. Марго была вся в подарках — конфеты, сумочки, игрушки — все это просто вываливалось у нее и у Артура из рук.

— Мешок бы какой! Или свалим все в багажник. Пойдемте купаться? Вы что такие? Опять поссорились? Ты опять? — посмотрел он на Доминика. — Я тебя утоплю сейчас!

— Держи карман шире!

Доминик помчался по берегу, на бегу раздеваясь и с размаху плюхнулся в волны, поднялся и начал кружится и брызгаться.

Артур с Бусинкой тоже пошел к воде.

— Ты что плавать не умеешь?

— Не-а, научи?

— Есть два способа, — усмехнулся Артур, — быстрый…

— Давай быстрый!

— Тогда сейчас возьмем катер, я отвожу тебя вон туда и выбрасываю за борт, а ты плывешь к берегу. Это будет очень запоминающееся купание! Ну, или обычный — ты по своей воле барахтаешься около берега до посинения и постепенно у тебя начинает получаться.

— Начнем!

Артур искупал девочку, а потом отправил ее играть на берегу, а сам стал показывать Доминику, как нужно плыть. Эмма смотрела из-под шляпы, как мальчишка с воплями барахтается и отплевывается, смотрела на девчонку, которая бродила у воды, облепленная песком, смотрела на своего мужчину, смешного в той серьезности, с которой он исполнял роль взрослого, опекающего детей, и вся людская серьезность казалась ей нелепостью, иллюзией по сравнению с тем, что на самом деле серьезно — неумолимый ход планет и солнц, вечное космическое движение, безразличное к мелким колебаниям воздуха, называемым человеческим дыханием. «Что мы такое? Пыль! Только тонкая прослойка между землей и небом…»

Артур крикнул ей.

— Маню, поплывешь со мной?

— Нет, не хочу…

— Давай, мы ведь все лето в городе!

— Я потом.

Он кивнул и сделав несколько шагов от берега поплыл. Он, казалось, почти не двигал руками и ногами, только изредка делал медленные взмахи, которые продвигали его вперед, а потом словно летел в воде. Его почти уже не было видно, и Эмма встала, чтобы посмотреть, где он.

— Маргарита, ты видишь Артура?

Девочка подняла на нее глаза, не понимая вопроса — она растворилась в безмятежном спокойствии побережья, небольших волн, в которых она мыла камешки, теплого ветра. Эммануэль спросила снова.

— Атул там, он плывет к нам! — Она помахала ему рукой и звонко крикнула.

Эмма вернулась, вскоре пришел Артур и лег рядом.

Девушке не давали покоя слова Мари. Она вспоминала, как нравилось ей то, что все вокруг понимают: Артур любит ее. Словно его взгляд, устремленный на нее, притягивал к ней взгляды и мысли других людей. Как хорошо было в этом облаке, будто и все вокруг тоже любили ее. И вот теперь все было наоборот: сколько людей ясно видят, что она не любит его? Доминик, Мари, все эти рабочие с верфи, их жены, их старики и дети. Как должно быть они презирают ее за это, как жалеют, что он выбрал такую…

Они лежали рядом, но ей казалось, трещина в земле разделила их, и она только расширяет ее, отталкивая берег Артура от своего берега.

Он будто бы задремал, но как только послышались шаги Маргариты, открыл глаза.

— Иди сюда, — он взял ее за руку. — Лягушка! Ну-ка ложись! Я буду большой теплый камень и буду греть тебе животик, а солнце будет греть спинку.

Бусинка улеглась ему на живот, лягнув Эмму холодной ногой, высыпала на него камни из обеих рук.

— А это твои дети!

— О, как много!

— Я тебе еще найду. — Она положила голову ему на грудь, смешно сплющив щеку. — Ты будешь папа, а я их мама, я на тебе поженюсь!

— Когда вырастешь, я буду уже старый, Марго! Зачем тебе старый муж? Найдешь себе получше.

— Нет, Атул, — она потерлась об него ухом, — я тебя люблю!

Артур тихо засмеялся, отлепил от ее щеки осколочек ракушки, потрогал ее нос — согрелась. Бусинка сползла с него и уселась рядом, загребая горсти песка и просыпая их сквозь сморщенные пальцы.

Спасаясь от песочного ветра, Артур повернулся к ней спиной и взглянув на Эммануэль, прикрывшую лицо шляпой, спросил:

— Почему ты плачешь, Маню?

— Я… — она закрыла лицо руками, стирая слезы, пытаясь сказать, тяжелым шепотом, словно сквозь сырой песок в горле, — я не люблю тебя, Артур.

Артур сдвинул с нее шляпу и дождался, пока девушка посмотрит на него.

— Я знаю, — тихо сказал он.

Отвести глаза было невозможно, когда он так смотрел на нее, ей казалось, что не молодой мужчина сейчас рядом с ней, а другое существо, которого она боится и к которому тянется всей душой, смущаясь тем, что все ее мысли для него прозрачны.

— Знаешь? — прошептала она еще тише.

— Да. Это, наверное, из-за меня, я не умею намеренно вызывать в человеке влюбленность, видимо, этого тебе не хватает. А потом, еще так мало времени прошло… Тебе совсем плохо со мной?

— Нет, Артур, нет, просто ведь это нечестно, я пользуюсь тем, как ты ко мне относишься, а я сама…

— Честно, раз я все знаю. Тебе очень трудно, но… так может быть, Маню. Любовь может, — он сделал на этом слове ударение, — быть сложной внутренней работой, она не всегда приходит как взрыв счастья, как эйфория. Она может быть очень медленной, очень скрытой.

— А как было у тебя?

— У меня… сложно выразить… у меня как обухом по голове, — он тихо усмехнулся, — когда ты впервые заговорила со мной, я больше не мог отпустить тебя ни на минуту, ты постоянно была во мне.

— Ты же меня совсем не знал.

— Это не важно. Знал, что именно ты… какой бы ты не была… Но это тебя никак не связывает, пойми, ты сама должна решить для себя, не думая ни о ком, потому что нельзя приносить себя в жертву чьей-то любви, нельзя собой отдавать какой бы то ни было долг, понимаешь?

— Люди ведь часто так делают…

— А ты не делай! Если передумала, расстанемся.

— Нет! — она перевернулась ничком и заревела.

— Не путай любовь со страхом одиночества, постарайся этого не делать, прошу тебя!

Артур положил руку ей на затылок, дожидаясь пока утренняя туча выльется вся до капли. Наконец она затихла, приподнялась на локтях, заглянула ему в лицо.

— Хорошо, что мы поговорили!

— Да, — вздохнув, кивнул он.

С моря раздался крик:

— Смотри! Я плыву! Давай со мной!

— Пойду вытащу его, — покачав головой сказал Артур.

Он подошел к воде.

— Вылезай!

— Нет, с-с-п-плавай со мной!

— Ладно, но потом сразу на берег, ты весь синий уже.

Они поплыли — на один мощный гребок Артура приходилось с десяток судорожных взмахов Доминика, но он старался не отставать. Артур повернул к берегу, мальчишка, пытаясь развернуться ушел с головой под воду, вынырнул, отплевываясь, хотел схватиться за Артура, тот нырнул, отплыл подальше от него.

— Давай, давай, доплывешь!

— Не могу!

— Рот закрой и плыви!

— Все! Помоги!

Артур встал на дно, ему было по плечо.

— Издеваешься? Ну берегись!

— О! Силы еще есть! — Артур увернулся от Доминика и макнул его. — Давай нырять учится!

— Нет! Все! Сдаюсь! — он вцепился в руку Артура и тот поволок его к берегу как селедку.

Эмма смотрела, как они вышли из воды — мальчишка еле волочил ноги, сделав пару шагов, он рухнул лицом в песок, потом поднял физиономию с зажмуренными глазами и стал отплевываться и отряхиваться.

— Смотри за Марго, — сказал ему Артур и подошел к Эмме, протянул ей руку. — Твоя очередь!

— Далеко поплывем?

— На край света.

_______

За столом гомонили, разноголосый шум качался над головами и уходил в волны, которые пытались вытеснить его обратно на берег. Звуки разбухали, хлопали, как раздуваемое полотно и иссякали, уступая рокоту прибоя, как всякая суетность растворяется в медленном вечном дыхании жизни. И в этом колыхании, она слышала свой маленький шепот «Я не люблю тебя» и его огромное «Я знаю». Понял ли он, что она сказала именно потому, что сегодня впервые пожалела об этом, что утром почувствовала всю несправедливость этого и желание это переменить.

Дети уже убежали из-за стола, Бусинка, соблазненная новой компанией, нерешительно сползла с колен Артура и пошла к мальчикам, которые закапывали в сухой песок ступни и потом угадывали, где под песком чьи ноги.

Артур все время сидел очень тихо, только иногда отвечал на чьи-то вопросы, подливал вина тем, кто сидел рядом, но сам почти не пил и не ел ничего. Эммануэль было тревожно, его молчание набирало силу, становилось страшным. Он почти исчез в том, что хранилось в чреве огромного темного кита.

–…поздравим Артура, — услышала она, — с тем, что он встретил такую красавицу, пожелаем им счастья!

Гул перерос в звон, Артур поднялся и молча смотрел на двигающиеся рты, на руки, сталкивающие приборы с бокалами. «Свадьбу, немедленно сыграем свадьбу… сыграем…» — слышалось ему из далекого-далекого дня.

Эмма вспомнила вечер, когда они познакомились, тогда ей казалось, что он отгорожен от всех прозрачной ледяной стеной, из-за которой не в силах выбраться, и которую она неожиданно для себя растопила. Она увидела, что рука его покрылась мурашками. В шуме образовалась пробоина — он сдержанно сказал «Спасибо!», и тогда под разочарованные возгласы она поднялась, чуть загораживая его собой, взяла его руки и сложила у себя на животе.

— Вы его смутили, — громко и весело сказала она.

Гам снова радостно пошел вверх, словно пена из бокала.

— Ты что, Артур, не знаешь, что надо делать, когда поздравляют тебя и твою невесту? — выкрикнул пожилой мужчина с шальными темными глазами.

— Я еще никогда не женился, — серьезно ответил Артур, крепче прижав к себе Эммануэль. — Вот ты, Морис, женился…

— Три раза! — вставил кто-то.

–… так покажи пример. Я поздравляю тебя с тем, что ты встретил очаровательную Франсин. — Вокруг захохотали. Все видели, что пока накрывали стол, Морис успел побраниться с женой.

— Ну-ка вставай, — повелительно сказал Морис своей женщине, она неуклюже поднялась, звон возобновился. — Всему их учить надо! — он взял в ладони ее голову и смачно поцеловал жену под общий гогот. — Моя Ксантиппа! — так он стал называть Франсин после того, как приезжавший на верфь Роланд рассказал ему о Сократе и его супруге.

— Порепетируем? — шепотом спросила Эммануэль. Обычно Артур скрывал от посторонних любые проявления нежности, это казалось ей старомодным, но милым, потому что когда они оказывались одни, он не хотел отпускать ее, она нужна была рядом постоянно. — А то скоро свадьба…

— Все прояснилось?

— Да. — Она повернулась и смотрела ему в глаза.

— Море…

Хлопнула пробка, девушка вскрикнула, и он приник к ее губам, словно хотел выпить этот острый возглас.

_______

Щелкнула дверь. Эммануэль подняла голову, с удивлением обнаружив, что одна.

— Артур?

Он вошел в комнату.

— Ты куда ходил? — вчерашние слова Доминика о том, что ночью он пойдет к Мари, вдруг врезались ей в горло, и она на секунду забыла, как дышать.

— Я никуда, это Доминик вернулся — нагулялся.

Пытаясь найти улики, она изучала его одежду. Да, он был дома, во всяком случае, он давно дома, не сейчас пришел.

— Ты что совсем не спал?

— Не мог заснуть.

— И что ты делал?

— Я… сидел здесь, смотрел на тебя.

— Это не честно смотреть на людей, когда они спят! Это неправильно, так нельзя делать!

— Прости, я сначала хотел уйти, но когда ты спишь, ты такая…

Снова ее раздражение растворилось в его любви как горстка соли в воде. Она улыбнулась, выбралась из-под одеяла и перебралась к нему на кресло.

— Что всю ночь просидел?

— Нет, потом я пошел к Марго — ей что-то приснилось, она заплакала так жалобно. Побыл у нее, хотел сюда вернуться, но побоялся тебя разбудить. Когда входишь в комнату, где человек спит, словно проделываешь собой дыру в его сне, и сон пугается и начинает сквозь эту дыру утекать, даже если ты очень тихо себя ведешь и не шевелишься, само присутствие неспящего мешает тому, кто спит. Поэтому я пошел на кухню и сидел там, читал.

— Почему ты не спал?

— Когда волнуюсь или о чем-то думаю неотвязно, не могу заснуть.

— О чем?

— Много о чем, так не расскажешь.

— Скажи, что было вчера? Почему ты был таким? Ведь ты доверяешь им, они любят тебя, да они… они просто боготворят тебя…

— Знаю. Прости, я вел себя…

— Ты был в каком-то воспоминании… тяжелом, да?

— Да, прости.

— Прощу, если расскажешь, — пора было пускать в ход клещи. — Давно это было?

— Пять лет назад. Тогда… я тогда… в общем, первый раз собрался жениться. Все очень странно было и плохо закончилось.

— Вы расстались.

— Нет, совсем плохо. Ладно…

Артур очень коротко, тщательно выбирая слова, рассказал ей про Кэт.

— Господи, как же… Она… послушай, разве она тебя любила?..

— Она словно пыталась ухватиться за какую-то соломинку, так меня обо всем расспрашивала, что и как будет, словно надеялась на что-то, но я, видно, не смог оправдать ее надежды… Я, наверное, все делаю как-то не так, меня поэтому невозможно любить, ну еще как брата или друга, может быть, а вот… Ну что ты?

— Нет! Нет-нет-нет! — Эммануэль прижалась к нему и сквозь всхлипы сдавленно повторяла свое «нет», потом вдруг отстранилась от него, словно вспомнив что-то такое, что изменило ход ее мыслей, посмотрела ему в глаза, снова обняла. — Так не может быть! Это несправедливо! Так быть не должно! Ты лучше нас!

— Маню, разве можно так? Как можно решить, кто лучше кого.

— Я могу для себя решить! Помолчи! — она закрыла ему рукой рот. — Я знаю, что ты лучше меня, ты лучше Роланда и еще многих моих знакомых! Тебе, наверное, в детстве такое часто говорили, — она осторожно пыталась разворошить тот пепел, который покрывал его боль, пытаясь расчистить от него свою догадку. — Ты делаешь не так, говоришь не так, одергивали, даже когда ничего плохого не натворил, да?

— Всех так воспитывали.

— Знаешь, я однажды случайно разговорилась в кафе с женщиной, немолодой уже. Она сказала, что жить с нелюбимым мужчиной это преступление, непростительное, и самое ужасное в том, что эта нелюбовь может переноситься и на детей, особенно, если они похожи на того, кого она не любит. Она сказала, что теперь уже не может ничего исправить, что ее сын вырос, и теперь она видит все последствия своего преступления.

— Мы вчера говорили об этом…

— В последнее время мне все говорят об этом! Я раньше не понимала, насколько все это может быть серьезно, Артур, только сейчас начинаю. Не знаю, что будет между нами, не хочу тебе врать. Ты готов ждать и терпеть все это?

— Да. Но мне не нужно ничего терпеть… это тебе приходится… Обещай быть честной с собой и со мной, и не бойся огорчить меня, если что-то хочешь сказать, — ложь гораздо хуже.

Чувствуя вновь подступающие слезы, она прижалась лбом к его лбу, его глаза слились в один, большой и видящий насквозь…

— Я… — начала она.

Он едва заметно покачал головой, не давая ей соврать.

— Я хочу любить тебя, — поправилась она, вкладывая, кажется, все это желание в поцелуй.

Предисловие in transitu. Фрагмент 3

Иногда вдруг мне становится очень тяжело. Как правило, накатывает беспричинно. Я вдруг обнаруживаю, что все обессмыслено, что рутина, обыденные обязанности и моя собственная лень и несобранность обкрадывают меня каждый день, съедая плодотворное время, что моя жизнь не удалась, что нет в ней радости, что мои попытки сделать что-то хорошее провалились. Я могу часами слоняться по дому, пытаясь взяться за какие-то дела, но так ничего и не сделав. Я пытаюсь подобрать утешения, как ключи к замку, чтобы открыть дверь и выйти из этого сумрака, но у меня не получается. И почему-то верное решение не приходит мне в голову сразу, наверное, так нужно, чтобы я накопила нетерпение. И вот, наконец, появляется спасительная мысль о тайном убежище, о том, что мне всегда интересно, о том, с чем я не разлучаюсь ни на день в своих мыслях. И я наливаю чашку кофе и иду к своему столу. Иногда я просто читаю то, что написала до этого, иногда сразу начинаю записывать новые мысли и пришедшие образы, иногда составляю или меняю планы, но как бы там не было, с белого листа на меня льется свет, спасающий, утешающий. И вот я снова радуюсь и волнуюсь, плачу и дрожу, все обретает краски, все начинает жить, и я благодарна этой своей другой жизни. У меня есть то, что есть не у каждого.