Слуга демона

СанаА Бова (2025)

Мир, погружённый в вечную стужу и ночь, где души становятся валютой, а страх — основой бытия. Когда древний демон Суртандус выходит из ледяной пустоши Валдмора, за ним следует тьма, несущая холод и вечное проклятие. Но его путь пересекается с Грилой — колдуньей, готовящей мрачные пиршества из человеческих душ. Они готовятся к празднику, которого ждут столетиями, но в этот раз всё должно пойти иначе. Ложь, страх и жестокость — вот за чем приходит Грила в маленькую заснеженную деревню. И когда дети становятся добычей древних сил, начинается отчаянная борьба не только за их жизнь, но и за будущее всего мира.

ГЛАВА 3: СЕКРЕТЫ КУХНИ ГРИЛЫ

Ночь в Валдморе опустилась, как густой саван, заволакивая город своей тягучей, угрожающей тьмой. В этой ночи не было звёзд, ни одного проблеска света, только холодное, неподвижное небо, тяжёлое, словно осознавшее свою вечность. Валдмор утопал в звенящей тишине, пронзённой лишь редкими шёпотами, доносящимися из трещин выжженной земли. Этот шёпот казался дышащим голосом самого города, напоминанием о его магии и ужасах, заключённых в его недрах.

Лишь одно место нарушало эту непроглядную тьму. Дом Грилы, возвышавшийся в самом центре города, излучал мерцающий свет, пробивавшийся сквозь потрескавшиеся оконные стёкла. Эти отблески походили не на свет жизни или спасения, а на последние искры угасающей надежды. Они дрожали, как затухающие угли в костре, слишком слабые, чтобы согреть, и слишком яркие, чтобы их можно было игнорировать.

Запах, исходящий из дома, добавлял к его мрачности: густой, насыщенный аромат горелой плоти, перемешанный с пряной горечью древних трав, щекотал ноздри, вызывая одновременно голод и отвращение.

Кухня Грилы была сердцем её дома, а вместе с ним и самого Валдмора. Это огромное, мрачное пространство дышало своей жизнью, источая силу, которая казалась неподвластной времени. Это место напоминало одновременно храм, посвящённый древним тёмным богам, и мясницкую лавку, где каждый предмет был пропитан кровью.

Стены, сложенные из массивных камней, словно пропитанных магией, были покрыты росписями, которые жили своей жизнью. На этих изображениях существа с нечеловеческими чертами пожирали сияющие огни, будто питающиеся самой жизненной энергией. Некоторые фигуры были обвиты тенями, что тоже становились их жертвами: из их ртов вырывались клубы дыма, а глаза, пустые, но жаждущие, смотрели прямо в душу.

К этим росписям добавлялся едва уловимый запах затхлой старости, как будто камни впитали воспоминания о бесчисленных трапезах, что происходили здесь на протяжении веков.

Потолок кухни был высоким, исчезающим во мраке, а из его теней свисали толстые железные цепи. Они дрожали, будто в них ещё сохранилась энергия тех, кого на них подвешивали. Металлические крюки, блестящие от масла и пятен застывшей крови, создавали лёгкий звон при движении воздуха. От цепей исходил слабый запах ржавчины, смешанный с ароматом пепла, проникавший в лёгкие, как напоминание о свершившихся здесь деяниях.

Вокруг крюков висели сосуды, сделанные из грубого, неровного стекла. Они мерцали изнутри, заполняя пространство мягким, беспокойным светом. Внутри этих сосудов находились субстанции, которые не подчинялись законам природы. Одна из них светилась зелёным, пульсирующим, как сердце, светом, вторая напоминала жидкое золото, которое медленно стекало, оставляя за собой призрачное сияние, а третья была чернее самой тьмы, но её поверхность вспыхивала серебристым светом, если на неё смотрели под углом.

В углах кухни громоздились деревянные полки, каждая из которых была уставлена странными банками, бутылками и сосудиками. Эти полки, казалось, сами были живыми, ибо их древесина была покрыта рельефными узорами, напоминающими жилы, и источала слабый, горьковатый запах старого дерева, смешанный с ароматом таинственных веществ, хранившихся на них.

На одной из полок стояли банки с кусками плотной чёрной ткани, которая напоминала густую смолу. Эта ткань двигалась, слегка подрагивая, словно дышала. От неё исходил приторно-сладкий запах, напоминающий мёд, смешанный с гнилью.

Рядом с ними пузырились густые, тяжёлые жидкости, запертые в бутылках. Одна из них переливалась зелёным и голубым, издавая слабый звон, будто в ней заключили музыку, которую слышали лишь существа, способные понять язык магии. От другой шёл странный аромат, напоминающий разложившиеся цветы, смешанные с запахом крови.

На нижних полках стояли банки с кристаллами, которые, казалось, источали своё собственное сияние. Они переливались всеми цветами радуги, но если смотреть на них слишком долго, начинало казаться, что их свет меняется, обретая формы, похожие на лица. Каждый кристалл издавал слабый аромат: один пахнул палёной бумагой, другой — солью, смешанной с кровью, а третий — травами, чьи запахи были настолько сильны, что голова начинала кружиться.

В центре кухни, как и всегда, пылал огонь. Пламя в очаге было не обычным: его язык менял цвет, переходя от тёмно-красного к бледно-синему, а затем к золотому, которое напоминало свет душ, заключённых в нём. От огня исходил тёплый, но тревожный свет, который заставлял казаться, что само пространство дышит.

Грила стояла у плиты, её массивная фигура отбрасывала длинную, изломанную тень на стены. В руках она держала старую ложку, которой медленно перемешивала что-то в котле, хотя готовка уже давно завершилась.

Её лицо, освещённое огнём, оставалось бесстрастным. Это была женщина, для которой не существовало отдыха. Её глаза, горящие жёлтым светом, внимательно следили за каждым движением в комнате, за каждым отблеском света и тенью. Она знала, что её работа завершена, но дом, как и весь Валдмор, требовал её присутствия.

Запахи в комнате становились всё более насыщенными. Горечь трав, запах расплавленного металла, смешанный с тонкими нотками мяты и мокрой земли, образовывали аромат, который мог свести с ума любого, кто не привык к подобным волнам магии.

Вечная ночь Валдмора продолжала дышать, а дом Грилы оставался её сердцем.

Грила стояла в самом центре своей кухни — мрачного храма, где царила тьма, смешанная с отблесками мерцающего света. Это пространство дышало её магией, её силой, её древней сутью. Её массивная фигура возвышалась над всем, как монумент времени и силы, а её присутствие заполняло воздух тяжёлой, вязкой энергией.

Она была укутана в чёрный фартук, сделанный из плотной ткани, которая казалась почти живой. На поверхности фартука серебряной нитью были вышиты загадочные символы, пульсировавшие мягким светом. Эти символы, похожие на руны, то вспыхивали, то угасали, как будто реагировали на её движения. С каждым её вдохом в воздух поднимался аромат разогретого железа, смешанного с едва уловимой горечью древних трав, а с каждым выдохом чувствовалась холодная нотка ржавчины.

Её волосы, густые и спутанные, походили на старую шерсть, впитавшую в себя пепел. Они были собраны в небрежный пучок, закреплённый длинной металлической шпилькой, которая сама по себе была произведением искусства. Шпилька, украшенная мелкими резными узорами, напоминала кинжал, зловеще поблёскивающий в свете пламени.

Лицо Грилы было словно карта, изрезанная морщинами, которые пересекались в причудливых узорах. Каждая из этих линий казалась следом от давних битв или свершений, о которых давно забыли, но память о которых она носила в себе. Её кожа была сероватой, но не тусклой: она мерцала, как поверхность старого металла, обожжённого огнём, но не сломленного.

Её глаза были самой живой частью её облика. Золотисто-жёлтые, яркие, они светились в полумраке кухни, пробивая тьму, как два факела. Эти глаза были не просто зрением, а инструментом, который, казалось, мог видеть насквозь — сквозь стены, через время, в самую глубину души каждого, кто осмеливался встретиться с её взглядом. Они были холодными и пронизывающими, как остриё ножа, но в них была скрыта магия, притягивающая и страшная одновременно.

Запах вокруг неё был насыщенным и многослойным. От её одежды исходил слабый аромат свежей крови, смешанный с пылью и угольной горечью. Её волосы источали тонкую пряность трав, засушенных веками назад, но всё ещё живых в своей сущности.

В её руках блестел нож, который сам по себе был произведением тёмного искусства. Его тонкое лезвие, прозрачное, как луч лунного света, казалось одновременно хрупким и несокрушимым. Каждый раз, когда она двигала им, воздух вокруг ножа слегка дрожал, как будто это оружие разрезало не только материю, но и саму реальность.

Рукоять ножа, сделанная из тёмного дерева с серебряными вставками, была украшена маленькими рунами, которые светились слабым голубоватым светом, перекликаясь с символами на её фартуке. Этот инструмент был не просто кухонным ножом — он был её проводником, её связью с магией, источником её силы.

Каждое её движение с этим ножом было грациозным и продуманным. Она двигалась так, будто танцевала, но это был не танец, а ритуал, наполненный силой и значением. Когда она разрезала кусок мяса или поднимала банку с таинственным ингредиентом, её движения были столь точными, что казалось, воздух вокруг неё замедлялся, чтобы подчиниться её воле.

Она не просто готовила — она творила магию. Каждый её жест был наполнен смыслом, каждая щепотка соли или капля густой тёмной жидкости казались последними штрихами картины, которая вот-вот оживёт.

Её кухня была её миром, её алтарём, а она была его повелительницей. От её работы исходила тишина, пропитанная напряжением, как перед бурей. Даже цепи на потолке, обычно едва слышно звеневшие от движения воздуха, теперь казались замершими, словно не смели нарушить её концентрацию.

Когда она опустила нож и посмотрела на котёл, наполненный бурлящей субстанцией, воздух вокруг неё наполнился новой волной запахов. Это была смесь сладости и горечи, насыщенного аромата обугленного дерева и чего-то незнакомого, холодного, что пробирало до костей.

Её лицо осталось бесстрастным, но её глаза вспыхнули, как два золотых солнца, отражающих внутреннее удовлетворение. Грила знала, что всё было сделано идеально. Она стояла в центре этой бездны, воплощая собой силу, магию и вечную тьму Валдмора.

На массивном каменном столе перед Грилой были разложены ингредиенты, столь странные и пугающие, что они не могли принадлежать миру смертных. Каждый из них источал нечто уникальное: одни — слабое сияние, другие — мягкое шипение, третьи — ароматы, настолько насыщенные, что воздух вокруг стола, казалось, становился плотным.

В центре стоял сосуд из мутного стекла, внутри которого плескалась молочно-белая жидкость. Она была необычной: из её поверхности поднимались тонкие струйки пара, которые таяли в воздухе, издавая еле уловимый запах чистоты и свежести. Этот аромат напоминал первые зимние лучи солнца, но с каждым вдохом он оборачивался горечью несбывшихся ожиданий.

Грила наклонилась над сосудом, её жёлтые глаза сверкнули, отражая свет слабого сияния жидкости. Она черпнула её деревянным ковшом, чёрным от времени, но покрытым гравировками, которые переливались серебром. Её движения были медленными, почти ритуальными.

— Слёзы гордости, — пробормотала она, её голос прозвучал, как треск льда под ногами.

Она подняла руку, добавляя в ковш щепотку золотистого порошка, чей аромат, едва ощутимый, пробуждал странные воспоминания. Запах напоминал горькие травы, растущие на обугленных скалах, и тёплый дым, который одновременно манил и вызывал тревогу.

На другом конце стола, словно корона для её кулинарного искусства, лежала маленькая светящаяся субстанция. Это была душа, пойманная и заключённая в кристальную сферу. Её мерцание напоминало пульсацию живого существа, а внутри, казалось, ещё теплился последний крик её владельца. Свет этой души был обманчиво мягким, но, если смотреть на неё слишком долго, можно было почувствовать, как в глубине вспыхивает боль и отчаяние.

Грила подошла к сфере, её массивные пальцы двигались с удивительной мягкостью. Это было почти нежное прикосновение, контрастирующее с её массивной, грубой фигурой. Она подняла сферу на уровень своих глаз и несколько секунд смотрела на неё.

— Ты будешь центром этого блюда, — прошептала она, её слова были наполнены странной смесью уважения и властности.

Она осторожно вынула душу из сферы, её пальцы светились слабым золотистым светом, пока она держала её, словно самый драгоценный артефакт.

Грила медленно опустила душу в чугунный котёл, который стоял в самом центре кухни. Котёл был массивным, его чёрная поверхность блестела от веков использования. Резные руны на его боках слегка мерцали, словно пробуждаясь от долгого сна.

Как только душа коснулась поверхности жидкости в котле, по всей кухне разлился резкий аромат. Это был запах, который невозможно было описать одним словом: он был одновременно сладким, горьким и наполненным страхом.

Грила двинулась к полкам, вдоль которых, как верные стражи, висели её ножи. Эти орудия были её гордостью, её спутниками и её магическими проводниками. Каждый нож, с лезвием, будто созданным не из металла, а из самой сути страха, хранил свою тайну. Они не отражали света, как обычные клинки, но улавливали и возвращали взору самые тёмные образы, скрытые в душе тех, кто смотрел на них.

Один из ножей, тонкий, как волос, отливал ледяной синевой. Его поверхность напоминала гладь замёрзшего озера, под которой таилась бесконечная глубина, холодная и смертельная. Когда его вытаскивали из ножен, воздух вокруг будто замерзал, наполняясь пронзительным, колющим ароматом снежной бури.

Другой нож, массивный и изогнутый, словно клык древнего зверя, источал первобытную силу. Его лезвие казалось покрытым трещинами, но это была обманка: в этих трещинах скрывались отблески ржавого золота, который мерцал при малейшем движении. От этого ножа исходил запах земли и крови, впитавшейся в неё за долгие века.

Среди всех инструментов её взор остановился на одном — нож, который казался чёрным, как бесконечная ночь, но при движении отражал багровые отблески, будто пламя, заключённое в его сердце, пыталось вырваться наружу. Это был её любимый нож, её верный союзник, который она называла Танцующий крик.

— Тебе сегодня предстоит работа, — прошептала она, её голос звучал ласково, как будто она разговаривала с живым существом.

Грила провела пальцем по лезвию, её прикосновение было мягким, почти нежным, но это было лишь прикрытие для того, что произойдёт дальше. Лезвие ножа едва заметно дрогнуло в её руке, словно отвечая ей, и на мгновение его поверхность вспыхнула, словно отблеском крови.

Вернувшись к столу, Грила замерла перед тем, что лежало перед ней. Это был кусок светящегося мяса, но оно не было плотью в привычном понимании. Это была застывшая сущность, заключённая в форму. Её поверхность светилась мягким золотисто-серебристым светом, но если присмотреться, в её глубине можно было увидеть клубящиеся тени. Они медленно двигались, будто пытаясь вырваться наружу, но их удерживала магия, сильнее самой смерти.

Запах, исходящий от этого мяса, был невозможным: смесь сладости и боли, сгоревших цветов и ржавой меди. Этот аромат казался одновременно притягательным и отталкивающим, как музыка, которая будит в душе самые тёмные воспоминания.

Грила подняла Танцующий крик. Её рука была уверенной, движения точными. Когда нож опустился на кусок мяса, раздался странный звук, напоминающий тихий вздох, который затих в воздухе. Лезвие двигалось так плавно, что казалось, мясо само уступало ему, разделяясь на тончайшие пласты.

Каждый пласт, едва отделившись от куска, начинал испускать мелодичный звон. Эти звуки не были похожи на музыку смертных: это были переливы, словно звон колокольчиков, которые таят в себе шёпот и стоны. Этот звон заполнял кухню, вибрируя в воздухе, и казалось, что стены слушают его, впитывая в себя магию.

Запах усилился: теперь он стал более насыщенным, в нём появились новые ноты — запах мокрого дерева, сырости старых подвалов, переплетённый с лёгким ароматом дыма. Этот аромат заполнял лёгкие, проникая в сознание, вызывая странное, едва уловимое чувство голода.

Грила улыбнулась, глядя на свои творения.

— Прекрасно, — произнесла она, её голос был тихим, но в нём звучала неподдельная гордость.

Её золотистые глаза вспыхнули в полумраке кухни, отражая свет от пламенных отблесков Танцующего крика. Каждый её взмах ножа был словно мазок на полотне, и картина, которую она творила, была произведением тьмы и магии.

Когда последний пласт мяса был нарезан, Грила остановилась. Она опустила нож, и воздух вокруг неё будто вернулся в норму, хотя запах и звон продолжали наполнять пространство, обволакивая его невидимой пеленой.

Она подняла тончайший пласт мяса пальцами. Свет внутри него всё ещё переливался, но теперь он стал мягче, покорнее. Грила посмотрела на него, её глаза излучали удовлетворение.

— Ты был прекрасным, — прошептала она, будто обращаясь к сущности, из которой было вырезано это мясо.

Она положила пласт на тарелку, выложенную из гладкой, полированной кости, и отошла, чтобы подготовить следующее действие своего ритуала. В кухне, где запахи магии и страха переплетались с ароматами боли и надежды, продолжался её кулинарный процесс — искусство, пропитанное ужасом.

Когда Грила готовила, её фигура будто становилась центром этой кухни, её сердцем и волей. Вокруг неё словно сгущался воздух, вибрируя от силы, которая исходила от каждого её движения. Тени на стенах, отбрасываемые мерцающим светом очага, казались не просто отражением, а неотъемлемой частью её сущности. Каждая деталь кухни — от полок с банками до массивных котлов — смотрелась живой, подчинённой воле своей хозяйки.

Её работа была наполнена напряжением и властью. Каждый ингредиент, который она брала в руки, был больше, чем просто частью блюда — он хранил в себе воспоминания, эмоции и страхи тех, кому принадлежал. Эти воспоминания вибрировали в воздухе, проникая в разум, оставляя на языке ощущение чего-то давно ушедшего, но всё ещё живого.

Перед Грилой бурлил огромный чугунный котёл, его поверхность покрывали затейливые руны, которые вспыхивали и угасали в такт кипению. Внутри него переливалась густая светящаяся субстанция, словно жидкий свет, который не согревал, а отталкивал.

Грила склонилась над котлом, её лицо озарилось мягким золотистым свечением субстанции. Её глаза, яркие и жёлтые, пронизывали эту сущность, словно видя в ней что-то большее, чем просто ингредиент.

— Ты был непослушным, — произнесла она, её голос звучал тихо, но глухо, словно слова рождались из самого нутра её существа.

Её слова, произнесённые в тишине, будто эхом отозвались в недрах котла. Взгляд Грилы, холодный, но острый, как лезвие, не отрывался от субстанции. Внутри неё всё ещё теплился свет, но он был неспокойным, словно пытался вырваться наружу.

Из глубины котла раздался шёпот. Это был слабый голос, дрожащий, как первый снег, падающий на тёплую землю.

— Я не хотел… простите…

Голос ребёнка, который принадлежал сущности в котле, был слабым, как тень воспоминания. Он звучал так, будто слова доносились из далёкого сна, унося с собой последние отголоски жизни.

На мгновение Грила замерла. Её рука, поднятая над котлом, остановилась, будто слова проникли в её сознание, коснувшись того, что она старалась скрыть. Её губы едва заметно дрогнули, но через миг её лицо снова застыло в привычной суровости.

— Поздно, — коротко ответила она, её голос стал твёрдым, как камень.

Она протянула руку к маленькой банке, стоящей на полке. Банка была сделана из чёрного, будто опалённого стекла, её поверхность была матовой, словно она поглощала свет, не отражая ни единого отблеска. Внутри находился чёрный порошок, похожий на сажу, но его природа была куда более зловещей.

Грила сняла крышку, и воздух вокруг сразу наполнился странным запахом: смесью палёной бумаги и чего-то пряного, напомнившего аромат старых, давно забытых книг. Она взяла щепотку порошка, и его частицы тут же начали двигаться, словно в них была заключена жизнь.

Словно совершая ритуал, Грила медленно ссыпала порошок в котёл. Лишь одной щепотки было достаточно, чтобы светящаяся субстанция внутри котла начала меняться. Сначала свет стал тускнеть, затем он начал затухать, словно поглощённый невидимой тьмой.

Из котла вновь донёсся шёпот, но теперь он был искажённым, словно кто-то вытягивал голос ребёнка из глубины и ломал его.

— Пожалуйста… я больше не буду… — прозвучал он, но вскоре растворился, оставив за собой лишь тяжёлую, удушающую тишину.

Субстанция в котле, прежде сияющая, теперь стала густой и тёмной. Её поверхность слегка дрожала, а из неё поднимались редкие, но мощные клубы пара. Этот пар не просто наполнял комнату — он впитывался в стены, в воздух, проникая во всё вокруг.

Аромат, что вырвался из котла, был одновременно притягательным и отталкивающим. В нём смешались сладость карамели, горечь сгоревших трав и что-то металлическое, как свежая кровь. Он заполнил кухню, казалось, даже воздух стал плотнее, насыщеннее, обволакивая всё вокруг.

Грила стояла над котлом, наблюдая, как его содержимое бурлит, но её лицо оставалось неподвижным, словно всё происходящее было для неё лишь частью работы. Она знала, что каждое её действие правильно, и её магия не терпела ошибок.

— Теперь ты станешь чем-то достойным, — прошептала она, наблюдая, как остатки света окончательно угасают, оставляя только густую, непрозрачную тьму.

Грила отошла от котла, но её взгляд всё ещё оставался прикованным к нему. Воздух был густым от магии, наполняющей это место, запахами, которые одновременно притягивали и вызывали желание бежать прочь.

Её работа не просто продолжалась — она становилась искусством, которое могло существовать лишь в Валдморе. В этой кухне, в этом котле, запечатывались воспоминания, эмоции и страхи, превращаясь в блюда, которые никто не осмелился бы повторить.

Приготовление блюда достигло своего апогея. Воздух в кухне стал тяжёлым, насыщенным запахами, от которых кружилась голова. Здесь смешались металлический привкус крови, горьковатый аромат обугленных трав и густая сладость, напоминающая о запретных плодах. Всё это сплеталось в нечто уникальное, что могло существовать только в этом месте, только в этой кухне.

Грила, словно главная жрица своего тёмного алтаря, подошла к огромному чугунному котлу. Его чёрные, покрытые ритуальными рунами стенки блестели от капель магической влаги, словно он сам потел от жара и напряжения. Руны светились слабым синим светом, а их сияние переливалось, как дыхание живого существа.

Её руки, покрытые шрамами и пятнами, привычно и уверенно обхватили крышку котла. С лёгким скрипом она подняла её, словно открывая врата в иной мир. В этот момент в воздухе раздался низкий, вибрирующий звук, будто сама кухня вздохнула, освободившись от напряжения.

Оттуда вырвался пар, густой, плотный, мерцающий всеми оттенками белого, серебряного и золотого. Этот пар не был обычным: он жил. Поднимаясь к потолку, он начал менять свою форму. Сначала это были клубы дыма, танцующие в неравномерных, хаотичных движениях. Но вскоре они начали собираться в фигуры.

Среди них появились призрачные образы, похожие на лица детей. Их черты были узнаваемы, но искажены: глаза, которые казались слишком большими, отражали ужас; рты, искривлённые в нереальных гримасах, то открывались, то застывали в безмолвном крике. Эти образы дрожали, словно не могли удержаться в своей форме, и постепенно исчезали, смешиваясь с воздухом.

Запах, исходящий от пара, был столь же необычным, как и его вид. Это был аромат одновременно сладкий, как карамель, но обжигавший нос резкими металлическими нотками. В нём угадывались отголоски боли, страха и чего-то неуловимо пряного, напоминающего об обугленных лепестках экзотических цветов.

— Идеально, — произнесла Грила, её голос был тихим, но каждое слово, казалось, разнеслось эхом по всей кухне.

Когда пар начал исчезать, в кухне стало темнее, но от этого атмосфера только усилилась. Внезапно из одного из углов появилась тень. Она двигалась мягко, словно её тело состояло из воды или густого дыма. Это было существо без лица, полностью укрытое в клубах тёмного тумана.

Тень двигалась бесшумно, но её присутствие ощущалось даже через воздух. Она источала ледяной холод, который медленно заполнял помещение, смешиваясь с жаром от котлов. Этот контраст создавал ощущение, будто сама кухня вела бесконечную борьбу между пламенем и льдом.

Существо приблизилось к Гриле и, будто признавая её власть, склонилось перед ней. Его длинные, бесформенные руки потянулись вперёд, словно прося чего-то.

Грила посмотрела на тень, её золотистые глаза вспыхнули в полумраке. Она медленно взяла черпак, сделанный из черного металла, покрытого резными узорами, которые, казалось, двигались, пока она держала его в руках. Черпак заскрипел, когда погрузился в котёл, и из глубины поднялась густая, почти вязкая субстанция.

Свет, исходящий от блюда, был странным: он не освещал пространство, а словно впитывался в саму тень, окружавшую существо. Субстанция в черпаке переливалась золотым и серебряным, на её поверхности виднелись крошечные искры, напоминающие звёзды.

— Угощение готово, — сказала Грила, её голос был тихим, но властным, как шёпот, который не смеют ослушаться.

Она протянула черпак к тени, и та потянулась к нему своими длинными руками. Когда субстанция соприкоснулась с её дымным телом, из её глубины раздался низкий, почти стонущий звук, как вздох древнего существа.

В этот момент что-то в кухне изменилось. Воздух стал ещё плотнее, запахи обострились. Теперь в них добавилась едва уловимая сладость меда, который начинал карамелизироваться на открытом огне, но эта сладость была пронизана металлическим ароматом.

Стены, казалось, начали двигаться, будто дышали в такт с магией, заполняющей помещение. Свет от огня на плитах замерцал, становясь то ярче, то темнее, как будто само пламя реагировало на завершение ритуала.

Грила опустила черпак и вытерла руки о свой фартук, испачканный пятнами магии, крови и трав. Её глаза задержались на существе, которое, получив свою часть, начало медленно растворяться, оставляя за собой лёгкий аромат ночной росы, смешанной с пеплом.

Её лицо оставалось бесстрастным, но в уголках губ читалось удовлетворение. Её работа была завершена, но магия, которую она пробудила, продолжала жить, питая этот дом и всю бездну, что тянулась под Валдмором.

Когда гость ушёл, оставив за собой лишь исчезающий шлейф тени и пронзительный запах сырого холода, кухня снова погрузилась в тишину. Но это была не просто тишина — она была плотной, звенящей, словно наполненной ожиданием чего-то неизбежного. Воздух, насыщенный запахами магии и трапезы, становился тягучим, как мёд, оставляя металлический привкус на языке.

Грила, уставшая, но всё ещё величественная в своей угрюмой строгости, медленно подошла к маленькому деревянному столику, стоящему в углу кухни. Этот стол, тёмный и гладкий от веков использования, был её укромным местом, где не царила магия, а оставалась лишь она сама.

Стол окружали высокие полки, заставленные её инструментами и книгами. Их кожаные переплёты, потемневшие от времени, казались живыми, они источали слабый запах старости, смешанный с ароматом трав, которыми их когда-то окуривали, чтобы защитить от порчи. Тонкие руны на их обложках мерцали в отблесках пламени, напоминая о заклинаниях, заключённых внутри.

Грила села, её массивная фигура на мгновение показалась сломленной. Её руки, привыкшие к тяжёлой работе и магическим ритуалам, опустились на стол, их поверхность была иссечена шрамами, словно каждая линия на коже рассказывала историю борьбы и жертв.

Её глаза, яркие, как огонь, всё ещё блестели в танцующем свете очага. Но в их глубине, за этим ярким сиянием, таилась тьма — тьма сомнений, усталости и невыраженной боли. На её лице застыло странное выражение, одновременно суровое и задумчивое. Оно напоминало лицо охотника, который слишком долго преследует добычу и начинает задаваться вопросом: что останется, когда охота закончится?

— Сколько ещё? — прошептала она себе под нос, её голос прозвучал едва слышно, как слабый шёпот ветра, теряющегося в пустоте.

Она знала ответ на свой вопрос, но всё равно спрашивала. Каждый раз, когда она готовила, творила магию, создавала эти жуткие пиршества, она чувствовала, как часть её сущности покидает её. Это был невидимый процесс, но она знала: её душа становилась слабее, а связующее её с этим миром становилось всё тоньше, как старый шёлковый шнур, который вот-вот оборвётся.

Она провела рукой по столу, её пальцы скользнули по старым вмятинам и шрамам, оставленным ножами и горячими котлами. Эти следы были, как и она сама, знаком её работы — работы, которая питала Валдмор и его ненасытного хозяина, Суртандуса.

Но ради чего? Суртандус всегда хотел большего. Его требования становились всё жестче, его ожидания — всё выше. Валдмор, этот адский город, становился более жадным, более ненасытным, требуя от неё большего, чем она могла отдать.

Её глаза опустились на нож, лежавший перед ней. Это был её Танцующий крик, её верный спутник. Его багровые отблески вспыхивали, отражая свет от очага.

На мгновение Грила замерла. Она смотрела на нож, и её мысли, как тени, начали формироваться в нечто ясное и твёрдое.

— Если он думает, что я всего лишь инструмент, он ошибается, — произнесла она, её голос стал твёрдым, как острый край лезвия.

Она поднялась, её движение было медленным, но наполненным силой. Её фигура снова обрела привычную властность, и в её осанке читалась новая решимость.

Она взяла нож и убрала его в кожаные ножны, висевшие у неё на боку. Этот жест был почти ритуальным, как будто она готовилась не просто к следующему блюду, а к чему-то гораздо большему.

Её взгляд окинул кухню — это место, которое было её храмом и одновременно её тюрьмой. Очаги продолжали гореть, стены дышали магией, воздух был пропитан силой, которая подчинялась только её воле. Но всё это, несмотря на свою величественность, казалось ей клеткой.

И всё же в глубине её сердца зародилась мысль, крошечная, как первая искра перед пожаром, но удивительно ясная. Она знала, что, если она хочет разорвать эту цепь, ей придётся найти выход — выход из Валдмора, из власти Суртандуса, из магии, которая связывала её руки.

Грила медленно вышла из своего угла, её шаги были гулкими, но уверенными. В воздухе ещё витали остатки запахов её приготовления, но теперь они казались слабее, не такими яркими. В этой кухне, наполненной магией, в её сердце поселилась новая сила — сила, которая обещала перемены.

Её путь, который она так долго считала предопределённым, теперь казался лишь началом чего-то большего.