Вертиго

Саша Додо

В наши времена для того, чтобы влюбиться и прожить долгую, счастливую жизнь, достаточно крошечной несуразицы. Близкое знакомство стало требовать глупости больше, чем всего остального вместе взятого; сущие пустяки сместили пророков и оказались единственным столпом веры.Ради всего святого обыденность канонизирована и пугает как чума, не оставляющая никого в покое. С неизменной улыбкой на лице нас настигла эра незнания и принесла в своих объятиях каждому по истине.

Аманда и Мефи

Глава третья,

в которой Аманда продаёт Мефистофеля и узнает, что её отец жив.

Марсель — удивительный город, но несмотря на это, все начинается в Ницце. Возможно, причина в том, что именно в Ницце в 1940 году, прогуливаясь по бульвару Франка Пилата, скончался великий скрипач Паганини.

Но кто бы мог подумать, что задолго до этого, в феврале 1868 года скончается и король Баварии Людвиг I, прогуливаясь по тому же бульвару семьюдесятью двумя годами ранее. Видимо, такова судьба королей — быть выше, величественнее и быстрее других.

Может быть, истинное предназначение жизни настоящего короля заключается в том, чтобы умереть раньше остальных, а после править страной так, словно он уже не принадлежит этому миру и его благам. Впрочем, к Ницце это уже не имеет никакого отношения.

Так сложилось, что Ницца является одним из самых лакомых кусочков французской Ривьеры. Ривьерой принято называть побережье Лигурийского моря, которое протянулось от города Тулон до границы с Италией.

Аманде нравилась Ницца из-за её названия. Когда она слышала это слово, ей почти всегда представлялся Ницше, кушающий пиццу в её любимом итальянском ресторанчике.

С самого детства интересы Аманды бродили за границами восприятия её органов чувств. Она увлеченно всматривалась в то, чего не было видно, прислушивалась к музыке, которую не было слышно, пробовала на вкус то, что вкуса не имело, в общем, жила очень насыщенной жизнью, которую поначалу объяснить никому не удавалось.

Её жизнь была понятна и проста до того момента, пока она не начинала о ней рассказывать. Чем больше она пыталась объясниться, тем больше оказывалась непонятой. До того момента, пока не пропала необходимость быть понятой. Это был подарок её любимого друга Мефистофеля на тридцать второй день рождения. С появлением этого подарка она неожиданно освободилась от всех друзей и приятелей.

Непонятная для окружающих, Аманда, как и раньше, почти всё время проводила в своей мастерской, а остальное время было отведено для прогулок у моря, и по улицам города.

Свой тридцать третий день рождения она решила праздновать в мастерской с её последним другом Мефистофелем. Для этого она серьезно подготовилась, впервые в жизни купив для себя бутылочку красного полусладкого вина. Мефистофель не употреблял спиртное, поскольку беспокоился о своём здоровье, но делал это чертовски незаметно. В целом он был очень самодостаточным и внешне ничем себя не развлекал, поэтому для него Аманда не смогла найти ничего.

Она обращалась к нему коротко — Мефи. Ему это не нравилось, но у него хватало могущества терпеть эту неслыханную небрежность по отношению к его величию. Она не боялась его, была открыта и чиста, как горный ручей.

Аманда и Мефистофель сидели и смотрели друг в друга, как смотрела бы тайна в себя, если бы могла. Их не понимали или понимали слишком убого, в этом они были очень схожи. Но совершенно не об этом они размышляли в этот праздничный вечер.

— О чём ты думаешь, Мефи?

— О тебе, милая.

— И что же думаешь?

— Что ты самая удивительная девушка, которую я только встречал.

— А как же Ева?

— Она не так хороша, как кажется.

— А что с ней такого, можешь рассказать?

— Она была очень жадной, а это невыносимо заурядно.

— А Адам?

— Тоже.

— Мефи, может, ты всё-таки выпьешь со мной немножко вина?

— Нет, а то как в прошлом году опьянею и начну исполнять твои прихоти. Быть трезвым и ясным намного выгоднее.

–-Ты можешь хотя бы сегодня не быть таким правильным? Это же какое-то неподобающее божественное занудство.

— Аманда, прошу тебя, не напоминай мне хоть сегодня о божественном. Хотя бы один день в году прожить без него.

— Ладно, я не буду о божественном, а ты выпьешь вина. Согласен?

— Это сделка?

— Да. Скрепленная поцелуем!

— Милая, с кем тебе приходится иметь дело в день твоего рождения? Подумать страшно!

Аманда поцеловала его, после чего они вместе засмеялись, она налила ему вина и поставила бокал на столик рядом с Мефистофелем.

— Такого себе ещё никто не позволял. Угадай, кого целуют влюбленные на самом деле, когда дело доходит до первого поцелуя?

— Брось! Неужели тебя?

Мефи в ответ скромно улыбнулся и кивнул.

— Представить страшно, сколько народу тебя перецеловало.

— А ты хотела быть первой? У Мефистофеля?

— Конечно! Я думала, что тебя ничто не касалось.

— Таким образом меня ещё никто не касался, не волнуйся.

— Мефи, давай перейдём к делу.

— Аманда, умоляю, скажи, что ты не имеешь в виду секс.

— У нас могло бы получиться, ты ведь практически в человеческом облике!

Снова засмеялись.

— Я бы после такого написала бестселлер под названием «Секс с Дьяволом».

— Кстати, раскрою тебе секрет: когда у влюбленных дело доходит до секса, угадай…

— Так, Мефи, прошу тебя, не нужно продолжать! Мне правды про поцелуи вполне достаточно!

— Как скажешь. Я хотел как лучше.

— Как лучше?

— Да. Правда всегда к лучшему.

— Ладно, я тут подумала. Раз не сексом, так, может, любовью займёмся? — Прости, в другой раз — я сегодня не могу.

— Вечно ты увиливаешь от самого главного!

Смеются.

— Скажи, зачем тебе она нужна, эта любовь?

— Когда любишь — на душе тепло, любовь нужна для того, чтобы согреться душевно! Разве нет?

— Знаю я одно местечко, где можно согреться душевно.

— Ты имеешь в виду ад?

Смеются.

— Значит, все эти сплетни, что там огонь — на самом деле правда?

— На самом деле, сгорают в аду не от огня, а от адского холода. Но огонь там есть, более того — кроме огня там вообще ничего нет. Но он не согревает и не обжигает, и от безысходности сгореть в нём нельзя.

— А замерзнуть можно? — Замерзнуть в аду? Было бы очень забавно, но с самого первого момента существования этого никому не удавалось.

— Да уж, ни в чем нет спасения — безысходность, да и только!

— Мефи, ты мог бы забрать меня к себе?

— Куда?

— В преисподнюю. Найдешь мне там в огне должность управляющей, связанную с искусством. Мне кажется, у меня получится.

— Это твоё желание на твоё тридцатитрехлетие?

— Выходит, что так.

— А почему ты хочешь уйти отсюда? Тебя что-то здесь не устраивает?

— Здесь всё хорошо, я могу и остаться. Просто балуюсь.

— Вот и хорошо, к тому же разницы никакой. Что в рай, что в ад переводи — везде по сути одно и то же. Только хлопот с этими переводами чертовски много. Особенно с такими, как ты.

— Я знаю, чего я хочу на своё тридцатитрехлетие! Чтобы ты говорил только правду хотя бы в день моего рождения. Мефи, ни единого лживого слова и изворотливых шуток! Идёт?

— Ты уверена, что хочешь этого? Ведь нет ничего страшнее правды. Она обжигает, как адский огонь.

— Я выпила полбутылки вина — мне должно быть не так страшно.

— Хорошо, но только когда ты узнаешь правду, ты расстанешься со мной.

— Почему?

— Этого я не могу объяснить. Просто так должно случиться.

— А если я откажусь от своего желания, ты останешься навсегда?

— Нет, здесь никто не может остаться навсегда.

— Значит, мы всё равно расстанемся?

— Скорее, ты расстанешься со мной, и я перестану тебе принадлежать. Несмотря на это я буду приходить к тебе, но совсем другим.

— Когда я гуляю, тебя обычно нет рядом, а когда возвращаюсь в мастерскую — ты есть. Теперь будет наоборот, и ты будешь приходить ко мне, а я буду тебя ждать?

— Можно и так сказать, но это не имеет значения.

— Чем скрепим наш уговор? Кровью?

— Кровью давно не модно. Взгляда достаточно.

И вновь Аманда и Мефистофель сидели и смотрели друг в друга, как смотрела бы тайна в себя, если бы могла.

— Кто ты такой?

— Я — тот, кто считает, что ему в этом мире может хоть что-то принадлежать. Только и всего.

— Ты не так могущественен, как мне казалось.

— Аманда, даже Мефистофель не может оправдать твоих ожиданий. Что можно требовать от простых смертных?

Смеются.

— А как на самом деле? Принадлежит ли тебе то, что ты считаешь своим? — Никому в этом мире ничего не может принадлежать, даже мне.

— Мефи, это ужасно! Как ты с этим живёшь?

— Как в аду.

— Глупенький, почему же ты тогда продолжаешь считать, что тебе может что-то принадлежать?

— Потому что только так я могу существовать: разделяя мир, в котором с одной стороны есть я, а с другой — нечто отдельное от меня, что я считаю своим.

— Но мир не разделяется, когда ты его разделяешь?

Неплохо сказано.

— Будь добр, ответь.

— В разделенности он не разделяется. Но это не имеет значения, Аманда.

— Как не имеет? Получается, что ты существуешь только в несуществующей разделенности! Я не могу понять, как тебе это удаётся.

— Благодаря тебе, милая.

— Что ты имеешь в виду?

— Аманда, единственное место, где я могу существовать — это только в тебе.

— Что, прям внутри?

— Ага. Без тебя меня нет вовсе!

После слов Мефистофеля раздался телефонный звонок. Аманда сняла трубку:

— Добрый вечер, это мастерская Аманды Дюбари?

— Да.

— Меня зовут Пьер Троицки, я к Вам заходил на днях. Помните, мне понравилась ваша работа — статуя Мефистофеля. Вы ещё рассказывали, что её не покупают с того момента, как пропал Ваш отец.

— Да, я помню, на Вас была забавная соломенная шляпа и трость, а ещё Вы были без обуви, босой.

— Дело в том, что я хотел бы купить статую. Скажите, могу ли я за ней заехать, скажем, через полчаса?

— Да, можете, я как раз сегодня планирую задержаться в мастерской, Вы можете не спешить.

— Скажите, Аманда, нужна ли мне будет помощь, чтобы перенести ее в машину?

— Не беспокойтесь, она не такая тяжёлая, как кажется. Если я могу ее переносить, то Вы тоже сможете.

— Тогда у Вас есть время с ней попрощаться. Я уже выезжаю.

— Хорошо.

После слов Пьера Аманда и Мефистофель в последний раз смотрели друг в друга, как смотрела бы тайна в себя, если бы могла.

Пьер Троицки был единственным, кто видел этот исключительно интимный и не предназначенный для других взгляд вечности.

Перед тем как Пьер унёс Мефистофеля, Аманда спросила его, стоя на пороге мастерской: — Скажите напоследок, почему Вы ходите без обуви?

— Я убежден, что перед тем, как увидеть истинное творчество, нужно оставить всё лишнее позади — поэтому снял обувь перед входом в Вашу мастерскую.

— Никогда о таком не слышала. Если Вам будет тяжело его нести — скажите. Я могу Вам помочь.

— В этом нет необходимости, я могу нести его сам. Хотя, когда я впервые его увидел, то был уверен, что не смогу его даже с места сдвинуть.

— Да, он не такой, каким кажется. Прошу Вас, не забывайте следить за ним. Ему необходим уход, хотя бы изредка.

— Конечно, не волнуйтесь. Я очень трепетно отношусь к искусству. Ваше творение будет главным украшением, я бы даже сказал, венцом моей коллекции. И уход за ним будет соответствующий.

— Пьер, а как же шляпа и трость? Вы их оставили на диванчике. Сейчас, я принесу!

— Аманда, пусть они останутся у вас, для меня будет повод ещё раз вернуться к Вам и Вашим шедеврам! Я уже присмотрел несколько картин! Кстати, я совсем забыл — деньги за Мефистофеля уже должны быть у вас на счету. Вы могли бы проверить счёт перед тем, как я уеду?

— Езжайте, в случае чего я позвоню вам.

— Тогда до скорого, милая Аманда!

Пьер с трудом загрузил Мефистофеля в свою машину, потом уселся за руль, со второго раза завёл мотор и неспешно покинул пределы самой очаровательной улицы Ниццы.

Аманда осталась в абсолютном, и от этого непередаваемом, одиночестве. Мефистофель был последним из того, что ей можно было потерять в этой жизни. Возможно, свобода — это когда уже нечего терять.

Как никогда свободная от всего, она по-прежнему смотрела на то, что не было видно, и слушала то, чего не было слышно, пробуя на вкус то, что вкуса не имело.

Когда она вернулась в мастерскую, раздался звонок. Она ожидала услышать Пьера, но раздался женский голос:

— Добрый вечер, могу ли я услышать Аманду Дюбари?

— Это я.

— Надеюсь, я Вас не потревожила, меня зовут Сара Чапкиз. Вашему отцу нужна Ваша помощь. Вы могли бы приехать?

— Отцу? Господи, он жив! А что с ним случилось?

— Он болен, но при этом с ним всё в порядке. Я не хотела бы говорить об этом по телефону. Вы могли бы приехать в Берн?

— Да, это в Швейцарии?

— Верно, Вам нужно добраться до замка Штрундельберг, он находится за городом. Возьмите такси. На входе в замок скажите, что Вы Аманда — и Вас проведут ко мне.

— Вы могли бы повторить название замка?

— Штрундельберг. Как Штрудель, только перед д — н, а потом ель и берг.

— У вас, наверное, кормят только штруделями?

— Поверьте, мы к штруделям не имеем никакого отношения. Ими тут и не пахнет.

— Хорошо, записала. Я вылетаю, как только смогу.

Ошарашенная радостными новостями, Аманда вылетела из мастерской, как пробка из-под шампанского, не заметив на месте шляпы облизывающегося огненного кота и спящую золотистую змею вместо трости.