Интересно и легко

Саша Мар, 2018

Какой, по-Вашему, должна быть хорошая книга? Интересная, захватывающая, лёгкая? Книга, которая переносит в придуманный мир, и хочется оставаться в нём как можно дольше, листать страницу за страницей с вопросом: «А что же дальше?» Если Вы согласны, что хорошая книга должна быть именно такой, то «Интересно и легко» – это книга для Вас. Здесь рассказы всевозможных жанров и настроений: и мистика, и любовь, и ужасы, и фантастика. Здесь иногда весело, а иногда страшно, но всегда – интересно и легко.

Замрут часы, и я умру

ПЕРВАЯ Новый год

Под Новый год главные городские часы на театральной площади поменяли мелодию. Теперь каждые полчаса играет Щелкунчик, конечно. Пара моих часов лежит в шкафу и ждёт какого-нибудь торжественного мероприятия или собеседования. Когда не нужно пускать пыль в глаза, часов на смартфоне вполне достаточно, только ночью спросонья экран слепит глаза.

Носить на руке приспособление, постоянно тайком подсчитывающее какое-то невидимое, неощутимое нечто, которого никогда не хватает, и не хватит, это уж слишком беспокойно. Мои часы будут так же исправно и неумолимо отмерять время за закрытой дверью зеркального шкафа, когда не станет меня. Но чье время? Ведь это мои часы, а значит, и время отмеряли моё, а теперь? Тикающее насекомое будет шебуршать шестерёнками, цепляя и утаскивая в бездонную пропасть секунды, минуты и часы абсолютного, не принадлежащего никому, времени. Вечно, жутко. «Вечность» и «я» в одном предложении вызывают ледяной сквозняк, и я зябко ёжусь. Лучше не думать об этом.

Приходит Новый год, и часы из дьявольской машины превращаются в таинственный реквизит снежной волшебной сказки. Для Золушки с двенадцатым ударом чудо заканчивается, а для нас начнётся снова, с первого числа первого месяца нового счастливого года. Главное внимательно вслушиваться и считать удары курантов, и если не упустишь ни одного, тогда точно сбудется.

Тридцать первого декабря я сижу в аэропорту. Сейчас десять минут двенадцатого — так говорят старые электронные часы с толстыми цифрами из зелёных горящих точек, где таких только не висело в детстве, — и мой рейс опять задержали. Размышляя, как же я буду считать удары курантов, если придётся встречать новый год в воздухе, я вслушиваюсь в слюнявую пьяную болтовню довольно симпатичного мужика, который толкует мне, что только что проводил своего приятеля и теперь поедет домой встречать новый год со своей невестой.

А я думаю про звон курантов, и представляю, как было бы хорошо сейчас вмиг перенестись через пару тысяч километров и оказаться в двенадцать часов тридцать первого декабря под самыми большими часами и самой высокой ёлкой, на заснеженной, расцвеченной огнями и окружённой силуэтами далеких гор за блестящей рекой, на театральной площади моего родного города.

ВТОРАЯ Не сегодня

Странный он, этот Вадик, но Надю к нему тянуло магнитом. Он же вообще толком не учится, появляется только на сессию и на курсовые пьянки. И ведь сдаёт же, сдаёт все зачёты и экзамены, в академ ни разу не ходил, Были на первом курсе пара-тройка альфа-самцов, которые хорохорились, пропускали по месяцу, приговаривая «от сессии до сессии». Так вот все в академ и пошли после первого курса, а кого и отчислили, но Вадик — проскочил.

— Он конечно, ничё так-то да? Не дрищ, и не жирный. Фигурка — норм.

— И не воняет от него, кстати, никогда, одеколончик, ботиночки, личико не жирное, голова мытая.

— Да, Танюха, это не твой качок, от которого за километр потищем несёт как от коня.

— Ну, он, не мой, вообще-то.

— Ну, ведь мутили?

— Ага, — Таня спешит сменить тему и объект общего интереса, — а помнишь Надюха, на первом курсе, когда собрались у меня в первый раз, там Вадик ко всем подкатывал, все ржали, помнишь?

— Конечно. «Это судьба!» и так еще в глаза сморит, руку на плечо положит, лицо серьёзное, сдохнуть можно.

Девочки смеются, и их голоса мешаются в галдящий шум ночного фаст-фуда. Гамбургеры съедены, но картошки и чипсов с пепси ещё много. Сейчас конец декабря, сессия. Фаст-фуд находится в квартале от общаги, и когда мозг после многочасового чтения тетрадей с записками сумасшедших лекций и прослушивания их на телефоне начинает требовать топлива, ноги сами несут к пережаренной картошке и майонезу. Вся измученная экзаменами и тоскующая по отрыву не спящая студенческая публика тусуется в забегаловке у автобусной остановки — после двенадцати ночи тут здравые скидки — и игнорирует фаст-фуд через дорогу, там дороже.

Гуляющие обеспеченные граждане зрелого возраста недоумевают, почему жральня с одной стороны дороги забита народом, а вторая такая же, горящая окнами напротив — пустая, и строят предположения о тайных ингредиентах, вызывающих привыкание, и зарекаются позволять своим детям ходить сюда, а дело при этом всего лишь в скидке в пятьдесят рублей, ощутимой для студенческого кармана.

— Вообще ржач, думали, что это он напился просто, ну тогда все перепились, конечно.

— Ну да, от смущения перепились.

Общий смех.

— Так он так ни с кем тогда и не замутил?

— Нет. Ну, во всяком случае, мне — неизвестно, вы же меня уже допрашивали.

— Да ладно, Надя, он же к тебе подкатывал, вы же потом ушли в приват. Что, хочешь сказать, ничего не было?

— Нет.

Выражения лиц подруг требуют продолжения с пояснениями.

Надя, опустила глаза и потянула пепси через трубочку из бумажного стакана. Стакан сморкнулся, и Надя нехотя по слогам, безнадёжно выдавила:

— Он сказал, что это сакральный акт, и мы к нему ещё не готовы.

Подруги заулыбались и мельком переглянулись, но так, что предмет иронии мог заметить это обидное переглядывание.

— Ну, да вот такой фрукт. Пуля в башке.

— Овощ, точнее.

Все закатились, и Надя тоже, она не обижалась. После паузы, заполненной соленой картошкой и сладкой газировкой, Светка сказала:

— Везение, конечно у него есть. Фэномэнальное! — подруги снова улыбнулись, вспомнив препода по высшей математике и его любимое словечко.

— Как он эту сессию сдавал, вообще потрясающе, а ведь ни разу не появлялся.

— Из параллельной девчонки говорят, что он всегда учит только один билет, и ему всегда попадается именно этот билет. Это он им так сказал.

— Как так?

— А вот так.

— Мистика.

— Да он — ведьм!

— Ведьмак.

— Чушь какая-то, это он просто клеил у них кого-то, это чисто везение. О, это же Виктор!

Подруги замолчали и помахали вошедшим в фаст-фуд троим парням одногруппникам, все кроме Танюхи. Один из парней был атлетически сложённый Виктор, с ударением на последний слог, качок, с которым Танюха встречалась полгода назад. Три спортивных костюма прошли мимо к раздаче, и Танюха, которая тщательно выбирала картошку подлиннее, нарочно не обращая на них внимания, зажала нос и изобразила отвращение от жуткой вони. Подруги всё поняли и затряслись от смеха.

— Одэколон, Виктор, гдэ ваш одэколон? — вполголоса произнесла Танюха и вдруг стала серьёзной, — вот про везение нашего Вадика. Сегодня же видели?

Конечно, они видели. Почти вся группа была свидетелями стычки между Виктором и Вадимом, которая произошла в очереди на экзамен по философии.

С половины девятого группа постепенно подгребала к аудитории и распределялась по очереди. Потом сообща прикинули, сколько времени уходит на подготовку и ответ, и вторая половина очереди рассосалась в буфет и на улицу курить, чтобы не торчать перед дверью в душном коридоре битых час или два. Виктор должен был войти в десять тридцать.

Вадик прибежал, запыхавшись, в десять двадцать пять и стал допытывать мандражирующих одногруппников, кто должен пойти на экзекуцию через пять минут. Ему сказали, что Виктор, но он где-то шарится и, скорее всего, пропустит очередь. Тогда Вадик сказал, что он опаздывает и можно, пожалуйста, пожалуйста, вместо Виктора пойдет он, потому что он сильно торопится, с работой заморочки, он подрабатывает, и надо успеть. Манадражирующие соглашаются, потому что никто не хочет быть растерзанным на полчаса раньше отмеренного срока, и Вадим с облегчением выдыхает и входит в кабинет ровно в десять тридцать. А ровно через минуту с телефоном прижатым к уху из кабинета вылетает красный профессор философии по фамилии Прострацкий и устремляется в преподавательскую, шипя в трубку: «Мама, если я обещал заехать, я заеду, мы поменяем твой радиоприемник, не волнуйся, у меня сейчас экзамен, потерпи, пожалуйста». Прострацкий, не с первого раза попав ключом в замок, в конце концов, хлопает дверью, и прижавшиеся к стене студенты слышат его глухой крик: «Нет, его поменяют, у меня есть чек, да, у меня есть чек, мама сколько можно!»

Садо-мазохистская семейная разборка продолжается минут пятнадцать. Мать Прострацкого полгода назад вышла на пенсию в звании доктора философии из того же университета, однако исполинский ум и интеллигентность этой уважаемой женщины по иронии судьбы всю жизнь органично сочетались с потребностью ежедневно долбить единственного сына, требуя постоянного к себе внимания.

Пока профессор, проклиная всё на свете, исполнял сыновний долг, ожидающие в коридоре студенты с завистью заглядывали в аудиторию, где их одногруппники остервенело готовились к ответу. У каждого горел экран смартфона с фотографиями страниц учебника, а у кого-то торчал наушник с записанной лекцией. Навыки интернет сёрфинга демонстрировались олимпийские, и списывание шло полным ходом. Звенящая тишина, шуршание ручек по бумаге и пиканье экранной клавиатуры, красные лица, остекленевшие глаза и полуоткрытые рты. Каждый из сидящих в аудитории превратился в строку поиска, в передаточное звено между своим телефоном и листом бумаги. Потеющие руки с бешеной скоростью сдували максимальное количество информации без малейшей возможности что-либо осмыслить.

— Ну вы и гады, долбанные везунчики! — если бы подобное произошло в школе, в класс бы полетели бумажки и ручки и отвлекающих реплик было бы больше, чтобы не дать счастливцам в полной мере воспользоваться свалившейся удачей. Но сейчас полные сознания своей взрослости студенты престижного ВУЗа должны были солидно отпускать желчные замечания.

— Се ля ви, чуваки, да закройте вы дверь, чё вы как эти, — звучали из аудитории злые голоса, — мы же не специально, просто повезло.

Каждый из оставшихся в коридоре был зелёный ещё и от зависти к Вадиму, который так удачно пролез не в свою очередь, и теперь сосредоточенно сдувал с фотографии конспекта ответ про французский экзистенциализм. Все хотели быть на его месте, но больше всех этого хотел опоздавший Виктор, который примчался впопыхах из курилки, услышав, что «маменькин сынок» заперся в преподавательской, и все, кто успел взять билеты, теперь списывают так, что руки дымятся. Винить Виктору нужно было только себя, без профессора он не мог бы взять билет, даже если бы Вадима не было в аудитории. Но этот чёртов счастливчик! Опять ему повезло, и Виктор злобно заглядывал в кабинет, а потом, когда на него смотрели одногруппницы, долбанул пару раз от досады о стену кулаком

Когда доктор и профессор бросили трубки каждый на своем конце провода, и воспитанный философ, сын философа, вернулся в аудиторию, его встретили святящиеся скромной радостью и интеллектом лица. Конечно, все кто готовился к ответу в его отсутствие, получили как минимум четвёрки.

— Ты чего полез без очереди? — Виктор припёр Вадима к стене. Счастливчик вышел из аудитории, и с извиняющимся видом пожимая плечами, пытался засунуть в сумку зачётку с пятёркой, однако от толчка потерял равновесие.

— Ты чего полез, умный? — чтобы подняться, Вадиму нужно было протиснуться между стеной и рельефом качка.

— Мужик, ты чего, ты же сам опоздал, всё равно бы не зашел без профессора.

— Не твоя очередь — не лезь, понял, счастливчик, а то я тебе счастье… укорочу.

Виктор усмехнулся удачно найденному слову, пихнул Вадима грудью, чтобы тот ещё раз стукнулся о стену и под вялые реплики одногруппниц «Витя, не надо, Витя, успокойся» зашёл в аудиторию.

Ну да, он не боец, этот Вадик. В драку не полез, но как он странно смотрел на Виктора, совершенно спокойно, чуть опустив голову на бок, наблюдая и как будто что-то прикидывая. Затем хмыкнул, увидел свою открытую сумку, и наконец-то засунув в нее зачётку, и направился по коридору. Надя догнала его перед выходом на лестницу.

— Ну, и что ты ему сказала, своему кавалеру недоделанному? — спросила Светка, вынув из пакета руку с трепещущим бутоном чипсов. Они с Танькой видели эту безобразную сцену, стоя перед аудиторией, и теперь необходимо было узнать все подробности, чтобы составить информированное мнение.

— Да ничего особенного, и совсем он не недоделанный. Сказала, что Виктор идиот, и не надо брать в голову.

— Да, идиот, это точно, — серьёзно подтвердила Танюха.

— Ну, и спросила, пойдёт ли на новый год.

— Ну, и как? Пойдёт?

— Да, — и Надя улыбнулась.

Танюха и Светка переглянулись.

— Ты думаешь, он уже… готов? — спросила Таня.

— Да, идите вы.

Странный он, этот Вадим. Когда Надя догнала его, то сразу увидела, что спокойствие было деланным: губы злобно поджаты, глаза презрительно сужены. Первое, что он сказал было: «Ты слышала, он хочет укоротить мое счастье?» — «Да, он дебил…» — «Никто не сможет укоротить мое счастье» — и это был страшный, похожий на шипение шёпот. «Да, это тупость какая-то, ты что, это слова просто» — «Ну да, слова».

Вадим, как будто опомнившись, отвернулся и перевёл дыхание. Надя, сначала напуганная, тоже успокоилась.

— Ты же пойдешь к Танюхе, на новый год?

— Да, да, — и Вадим вдруг быстро заговорил, — да, помнишь, что я тебе сказал, год назад, помнишь? Так вот — у меня всё сошлось!

Не всё, что случилось на той эпохальной пьянке, Надя готова была передать подругам. После танцев она с Вадиком, уже довольно кривые, оказались за закрытой дверью спальни, и там начался, вроде как, стандартный романтик. Она спросила, кто он по знаку зодиака, а он засмеялся и сказал, что это чушь. Ну, а она сказала, что многие так считают, но иногда знак говорит про характер. Тогда он сказал, что она его неправильно поняла, и что это чушь, потому что люди, которые говорят об астрологии, совершенно не понимают, о чем они говорят. Он же относится к этому очень серьёзно. А по знаку зодиака он Змееносец. Тогда Надя сказала, что такого знака нет, на что он сказал: «Вот видишь, ты тоже не знаешь много чего». Надя спросила, не хочет ли он узнать её знак, а он сказал что, что бы она ни сказала, это будет неправильным, лучше пусть скажет свой день рождения.

— Ты же не задумывалась, ну, так чтобы серьёзно, почему предсказания всякие, гороскопы на день, на неделю — почему они почти никогда не сбываются?

— Ну, бывает, что сбываются.

— Но очень редко. А когда это всё было изначально придумано?

— Сто лет назад?

— Сто! Две тысячи. Это же всё про то, как звёзды, Луна и Солнце расположены на небе в определённый момент времени. Времени, понимаешь. А как люди измеряли время тысячу лет назад? — спросил Вадим и тут же ответил сам, — Да, чёрт его знает, как! Вот в книге тысячелетней давности написано, что второго ноября тысяча сто пятого года Луна находится в созвездии Весов. Ну да, она там находится, но по сегодняшнему календарю это может быть не второе ноября, а второе декабря, месяцы разницы, понимаешь. А все эти бандерлоги-астрологи берут и переносят тот древний календарь на сегодняшний, понимаешь.

— А Нострадамус. Он же все чётко предсказывал.

— Да, чётко, но у него масштабы — годы, столетия, в этих масштабах можно более-менее попасть. А вот чтобы точно сказать будет ли у Нади Резинкиной сегодня удачный день или лучше вообще из дома не выходить, вот это задача. Для этого нужно пользоваться именно тем календарём, который был, когда жили предки Нострадамуса.

— Ну, наверное, вообще невозможно предсказать с точностью до дня.

Вадим усмехнулся:

— Можно и до часа, и до минуты. Все зависит от того, каким календарём, и главное какими часами пользуешься.

Надя слушала, внимательно глядя в его глаза, посвёркивавшие в полутёмной комнате. С ним было интересно и уютно, и возможно, даже будет хорошо.

За закрытой дверью продолжалось поглощение спиртного, и стоял плотный ржач. Она придвинулась к нему ближе, подвернула под себя ноги, и наклонилась, чуть коснувшись грудью в мохнатой кофточке его предплечья. Сигнала было достаточно, Вадим быстро положил жвачку на стол, легко притянул к себе её голову и долго поцеловал.

Однако, дальше ничего не произошло. Хотя в комнату никто не ввалился, а ржач и громкая возня за дверью продолжались ещё долго. Вадим, вскочив, ходил по комнате и нёс какую-то чушь про сакральность момента, и что надо сначала всё хорошенько посчитать, и что она не должна на него обижаться, потому что это всё из-за заботы о ней же. Ведь у людей проблемы из-за того, что они легкомысленно относятся к близости, теряют энергию на неправильных людей, за зря, и что Надюха ему очень важна, поэтому ещё рано.

А Надя всё это время сидела, опираясь о край кровати, закинув ногу на ногу, глядела в пол, и думала, что она скажет Танюхе и Светке, которые видели, как они с Вадимом ушли вместе. А потом поднялась, натянула Танькины тапки и, быстро проходя к двери, сказала: «Да, ты молодец». Вадим наклонился и попытался поймать её губы, но она отвернулась, и он только коснулся волос около уха. Надя вышла за дверь, думая, что он конечно интересный, но эти сакральные заходы — чересчур. Хмель, который был приятен напополам с желанием, теперь стал тупым и неприятным. Надюха оделась, преодолевая качку, в которой болтались одногруппники со столом, холодильником и прочей меблировкой крошечной Танькиной секционки, и уехала домой, с отвращением понимая, что теперь вечер наверняка закончится вертолётами и эмалированным тазиком.

Конец ознакомительного фрагмента.