Одинокая волчица. Том первый. Еще не вечер

Светлана Игоревна Бестужева-Лада

После внезапной и трагической смерти мужа молодая женщина попадает в необъяснимую ситуацию, когда невозможно понять, кто друг, кто враг и кто будет следующим покойником. Спасение приходит чудом в самый последний момент.

Глава четвертая. Отцы и дети

Диск в тот вечер мне Марина не дала, сказала, что это лучше сделать, когда я уже буду в Москве. У Володьки дьявольская интуиция, пояснила она, а у тебя не лицо, а открытая книга. Так что душу она мне излила, теперь мы обе подумаем, может, решение окажется самым простым и чрезвычайно безобидным. А если нет… тогда мы встретимся и осуществим передачу компромата. В общем, шпионские страсти, вот уж не ожидала от своей трезвой и рациональной подруги.

В отличие от Москвы, время здесь мчалось с такой ошеломляющей быстротой, что я ахнуть не успела, как мне на мобилку позвонил Алешка и сказал, что они с отцом прилетают послезавтра в Домодедово, чартерный рейс номер такой-то, значит, дома он окажется где-то в районе одиннадцати вечера: отец посадит его в такси. Такой вариант меня совсем не устраивал, хотя бы потому, что пока еще возвращаться в Москву у меня не было ни малейшего желания. Да и гостеприимные хозяева меня поддержали.

— Пусть ребенок поживет месяц на свежем воздухе, — заявила Софья Михайловна. — Я его тут вкусненьким накормлю, послежу за ним…

Она явно очень давно не видела мое чадо.

— Мама, — засмеялась Марина, — Алешка уже практически взрослый, мужик, по полгода живет самостоятельно, в декабре восемнадцать стукнет. Какой присмотр, какое вкусненькое?

— Для меня вы все и всегда — дети, — слегка обиделась Софья Михайловна. — Присмотр обыкновенный: завтраком накормить, обедом. Вы же все работаете.

— Ну я, положим, от своей работы в любой момент могу оторваться, — попыталась я возразить.

— А зачем, если мне все равно делать нечего? — резонно спросила Софья Михайловна.

Возразить на это было нечего.

— Как, кстати, твои успехи? — поинтересовался Володя, впервые за весь вечер открывший рот. — Много наковала?

— Сто страниц, — со скромной гордостью доложила я. — По восемь-десять в день, с опережением графика.

— Молодец, выношу тебе благодарность в приказе. Но особенно не расслабляйся, второй раз я для тебя такие льготы вряд ли выбью.

— Я и не расслабляюсь. К тому же в сентябре мне только и останется, что переводить: Алешка улетит обратно учиться, а я буду сидеть дома и трудиться, не прикладая рук.

— Ладно, не маленькая, разберешься. Я вот что думаю: Алешку мы с тобой поедем встречать вместе, до Домодедово тут рукой подать, а дамы приготовят парадный ужин в честь встречи. И в Москву тебе пока ехать нечего, рано. Поживете тут с Алешкой, как мы и решили, ну, а если что из вещей понадобится, то тогда эту проблему и будем решать. Логично?

— Как всегда гениально! — с максимальной долей лести ответила я.

— Я серьезно.

— А если серьезно, то я. Володенька, очень тебе благодарна, потому что Алька о смерти Валерия еще ничего не знает…

— Как?! — ахнула Софья Михайловна. — Ты ему даже не позвонила?

— Зачем? — пожала я плечами. — Мальчишка отдыхал с отцом, наслаждался своим любимым подводным плаваньем и вообще радовался жизнью. Да и не такие уж близкие у них с Валерием сложились отношения, чтобы… Да и Иван взбеленился бы.

— На Ивана наплевать, — сухо сказал Володя, — но твою позицию я, в принципе, одобряю: поступила ты правильно, хотя со стороны может показаться — бессердечно.

Это был явный камень в огород его тещи, что та, конечно же, отлично поняла.

— Выдергивать парня с курорта только ради того, чтобы он изображал скорбь, которой, может, и не испытывает, не самое разумное. Как моральная поддержка… Думаю, все здесь присутствующие худо-бедно тебе Альку заменили. А за месяц с ним вы наговоритесь всласть, все обсудите, да и у тебя не будет к нему лишних претензий и обид. Уверен, внутренне он даже обрадуется, когда узнает, какая чаша его миновала.

Слишком хорошо я знала Алешку, чтобы не признать Володиной стопроцентной в данном случае правоты. Разумеется, он, скорее всего, судил по себе, но попал в яблочко. Впрочем, и Иван излишними сантиментами никогда не отличался, так что от какой яблони сие яблочко на этот раз недалеко закатилось, определить было сложно.

— А тебе не в лом бросать работу и ехать в аэропорт? — поинтересовалась я. — можно ведь и мне самой на электричке…

— Было бы в лом, не предлагал бы, — последовал ответ. — К тому же выезжать нужно часов в семь, а я к этому времени обычно работу уже заканчиваю.

Что ж, расчет и логика, как всегда, безупречны.

Следующий день прошел, как обычно, только я активнее, чем обычно, налегала на работу, чтобы освободить себе полностью последующие три дня. По сыну я соскучилась отчаянно и хотела посвятить ему целиком как можно больше времени.

При Володиной пунктуальности можно было не опасаться опоздать к прибытию рейса. Тем более, что он двадцать раз все проверил и по телефону, и по Интернету, посему подъехали мы к Домодедово как раз тогда, когда интересовавший нас лайнер совершил посадку. Алешку я предупредила коротким звонком по мобилке, что буду его встречать, потому что попытка сделать сюрприз была чревата тем, что мы могли просто разминуться.

Володя остался в машине, а я отправилась к выходу с таможенного контроля. Нет, Домодедово — это все-таки не Шереметьево, там бы я вдосталь настоялась в нетерпеливой толпе встречающих. А так уже через полчаса обнимала свое родное, загоревшее до черноты двухметровое чадо, уделив Ивану лишь приветливый кивок и мимолетную улыбку.

Но он, судя по всему, был настроен менее миролюбиво, причем причина была очевидна и отиралась у его плеча: молодая, стройная брюнетка, чуть постарше Алешки, смуглая и с необыкновенными для такого типа лица светло-серыми глазами. Представлять нас, похоже, никто не собирался.

— Я же сказал, что отправлю Алешку домой на такси, — буркнул Иван вместо приветствия.

— Обстоятельства изменились, — сообщила я. — Я живу не дома, а на даче у Марины с Володей, так что мы с Алькой поедем прямо туда. Никакого такси не нужно.

— Ну и замечательно, — чуть менее раздраженно отозвался мой экс-супруг, который сообразил, что может сэкономить некоторую сумму денег. — Тогда мы с Маринеллой поедем прямо домой.

— А я Светлана, Алешина мать, — кивнула я брюнетке. — Очень приятно.

Та ограничилась одним кивком: многословием девушка, судя по всему, не страдала. Но недовольство с ее очаровательной мордашки исчезло: все встало на свои места, бывшая жена встречает своего родного сына и забирает его сразу от самолета. Чего уж лучше-то?

— Ну, пойдемте, — сказала я, и мы стройными рядами выкатились из здания аэровокзала на площадь.

— Возьмешь такси? — спросил Иван. — Или поедете на электричке.

— Ни то, ни другое, — покачала я головой. — Вон нас Володя ждет в машине.

Мы как раз подошли в предел видимости и Володя вылез из машины, подняв руку над головой, что должно было изображать то ли приветствие, то ли обозначение места своего присутствия. Иван понял это, как приветствие, и подошел поздороваться.

— Хорошо выглядишь, старик, — сказал Володя, пожимая ему руку. — Великое дело — море. Алька, привет, нипочем бы тебя не узнал на улице, просто гренадер какой-то вымахал. А это что за очаровательная барышня?

— Это… моя подруга, — с некоторой запинкой ответил Иван. — Маринелла.

— Красивое имя для такой красивой девушки, — как всегда блеснул галантностью Володя. — Ну, счастливо вам добраться, а нам пора. На даче нас уже заждались, поди.

— Валерий Павлович тоже там? — не без ехидства осведомился Иван. — У вас теперь разделение обязанностей: он готовит торжественную встречу, а ты обеспечиваешь транспорт?

Шуток над своей персоной, а тем более вмешательства в личную жизнь двусмысленными намеками, Володя не терпел по определению. Я это знала, а Иван, похоже, если и знал, то забыл.

— Валерий Павлович скончался три недели назад, — сухо сказал Володя, ни к кому непосредственно не обращаясь. — Светлана живет у нас, потому что была в очень плохом состоянии и ей нельзя было оставаться одной. А вас она решила не извещать, чтобы не портить вам отпуск.

— Валерий Павлович умер? — потрясенно пробормотал Алексей, и мне на мгновение показалось, что он сейчас заплачет — мальчишка все-таки. — Как? Почему?

— У нас еще будет время поговорить об этом, Алька, — мягко сказала я. — Все случилось совершенно внезапно. Дядя Володя и тетя Марина приглашают тебя пожить оставшиеся каникулы у них со мной. Поедем, сам все увидишь.

— А купаться там есть где? — тут же оживился мой ребенок.

— Есть речка и есть бассейн, — вмешался Володя. — В общем, все есть, а мы здесь теряем время. Поедем, Светуля?

— Я тебе сочувствую, — пробормотал мне в спину Иван. — Кстати, выглядишь не ахти, сходила бы к врачу. Созвонимся.

Проявил заботу о бывшем близком человеке — и на том, как говорится, спасибо.

Я кивнула и юркнула в машину. Через некоторое время ко мне присоединился Алешка, который помогал Володе пристроить багаж наиболее рационально, а еще через несколько минут мы уже катили в ту сторону, где на горизонте дрожали отсветы огней славного города Домодедова. Оттуда до Калинина было вообще рукой подать.

— Ма, а что случилось с Валерием Павловичем? — шепотом спросил Алешка. — Сердце? Несчастный случай?

Я покачала головой:

— Нет, просто уснул и не проснулся. Точного диагноза нет, вскрытия не делали.

— Почему? — изумились хором и Алешка, и Володя, который, похоже, только сейчас узнал эту подробность. — Как это вообще могло быть?

— Тетя Нина запретила, — объяснила я. — Наговорила что-то кому-то о христианских нормах, возможно, взятку дала, не знаю, я как в бреду была. Кремировали — и все.

— Кремировали? — задумчиво переспросил Володя, не отрывая взгляда от дороги. — Значит, даже эксгумация невозможна?

Тут в моем сыне проснулся ученый-биолог.

— Можно сделать спектральный анализ праха, — оживленно сообщил он. — Так поступают, если подозревают отравление. Жаль, все это я мог бы в Англии провернуть мгновенно. Урну уже захоронили?

Я покачала головой, не зная, возмущаться или поражаться такому повороту разговора.

— Нет еще. Мне было слишком плохо. Тетя Марина и дядя Володя практически сразу забрали меня к себе. А урна осталась в крематории.

— Захороним, не проблема, — отозвался Володя. — Место есть?

— Есть могила его родителей на Преображенском.

— Тогда вообще легко, там Маринкина родовая усыпальница, тесть всех знает…

— Только я до этого отсыплю горсточку и сделаю в колледже спектральный анализ, — заканючил Алешка.

— А кто тебе мешает? — спросил Володя. — Если не противно, вперед.

— Я же биолог! — обиделся Алька.

— Биолог, биолог, — успокоила я его, примирившись с неизбежным. — К тому же почти взрослый, делай, что хочешь.

Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы водки не просило. Новое поколение, однако, не всегда выбирает только «Пепси», но ведь, как известно, на вкус и цвет товарища нет. Это вот молодое дарование хлебом не корми — дай чей-нибудь прах проанализировать.

— Как же ты теперь будешь одна? — вдруг осознал Алешка. — Может, мне в России с тобой остаться?

Нет, какие-то мои гены ребенку тоже достались, зря я его обвиняла в бессердечии.

— Спасибо, сыночка, но, думаю, справлюсь. В любом случае, колледж ты должен закончить там, год я потерплю. А потом либо привыкну, либо… будем решать проблему заново.

— Мудро, — хмыкнул Володя. — Я боялся, что в тебе материнский инстинкт перевесит все доводы разума.

— При чем тут разум? — осведомилась я. — Слепому ежику понятно, что ни в коем случае нельзя упускать шанс бесплатно учиться в престижном заграничном колледже, да еще стипендию получать. Ничего со мной не будет, я уже давно совершеннолетняя. Займусь работой, ремонтом, собой, наконец.

— Умница, — выдал Володя редчайшую для него вещь: похвалу. — Впрочем, я в тебе никогда не сомневался. Ладно, закончили о грустном. Алька, откуда взялось это чудо в перьях в аэропорту? Что еще за красотка Мэри? Она с вами из Москвы туда каталась?

Если мой сын и покраснел, то под бронзовым загаром, да в полутьме машины это было незаметно.

— Нет. Я познакомился с Маринеллой в одном магазинчике. Она хотела что-то купить, но совсем не знает языка.

— Ты познакомился? — одновременно обалдели мы с Володей.

— Да, я. Ей же лет двадцать, да и понравилась она мне сначала: ножки, глазки, то-се. Купил ей цацку, угостил мороженым, повел на пляж, познакомил с батюшкой…

— И оказался лишним, — догадливо подхватила я.

— Баба с возу — кобыле легче, — философски отозвался мой ребенок. — Кроме ножек и глазок, там только стремление красиво жить, причем немедленно. Отцу-то, может, по барабану, а мне это нафиг не надо. В Англии такие девчонки — закачаешься, да с ними еще и поговорить можно о чем угодно, и музыку послушать, и в театр сходить, а не по магазинам, да ресторанам шляться. Кстати, эта самая Маринелла, кажется, замужем, но отдыхать приехала то ли одна, то ли с подругой. На охоту, проще говоря. А уж это — тем более без меня.

— У тебя есть подружка в Англии? — робко спросила я.

Алешка расхохотался.

— Ма, расслабься. Там друзья и подружки есть у всех, кто старше десяти лет. Жениться я не собираюсь, если тебя это волнует. Там-то это мало кого колышет: можно годами жить вместе, а потом разъехаться. Нормальный ход и никаких обязательств.

— Один бы день так пожить, — то ли в шутку, то ли всерьез сокрушенно вздохнул Володя. — И когда мы, наконец, станем цивилизованными?

— Тетя Марина тоже так считает? — лукаво спросил Алька.

— Светуль, — преувеличенно-скорбно вздохнул Володя, — вижу, змею взрастила ты на своей материнской груди. Точнее — змея. Ты, между прочим, не вздумай при Марине Львовне такие вопросы задавать.

— Дядя Володя, ты что? — неподдельно возмутился Алька. — Я же на голову не больной. Мама меня всегда правильно понимает, вот я при ней и болтаю, что хочу. Ты еще скажи, чтобы я Софье Михайловне этого не рассказывал.

Володя расхохотался так искренне, как я давно уже не слышала, чуть ли не со времен нашей студенческой юности. Все-таки Алька ему явно импонировал, если не больше.

— И в кого у тебя такой сыночек умный? — спросил Володя меня, отсмеявшись. — Просто душа радуется.

На этот вопрос я предпочла не отвечать, тем более что мы уже подъезжали к воротам Володиного дома, ярко светившегося всеми огнями в наступившей ночи. Там нас ждали, там нам будут рады, а все остальное если и имело значение, то либо косвенное, либо минимальное.

Вот когда настал звездный час Софьи Михайловны! Мало того, что Алешку она обожала, так еще в незапамятные времена тайком стала его крестной матерью, уговорив собственного коллегу принять участие в этой авантюре в качестве крестного отца. Узнали мы все об этом случайно, причем при довольно комических обстоятельствах: коллега-крестный эмигрировал в Израиль, объявив, что является настоящим евреем, поскольку еврейкой была его родная прабабка, а православие было для него временным заблуждением и ересью.

Алька веселился больше всех, поскольку к религии вообще проявлял завидное равнодушие. Не помогали даже периодические проповеди среди него Софьи Михайловны, которую он в глаза величал «крестной», чтобы сделать старушке приятное, а за глаза звал исключительно по имени и отчеству, чтобы не раздражать отца-атеиста и его не менее прокоммунистических настроенных родителей. В общем, в моем сыне погибал талант незаурядного дипломата. А, может, и не погибал, а использовался по мере необходимости в нем, таланте то есть.

Стол, который приготовила Софья Михайловна, можно было по роскоши и ассортименту сравнить разве что с кремлевским банкетом. Сначала было совершенно непонятно, куда девать всю эту прорву еды, но когда я увидела, как вдохновенно взялся за дело мой ребенок, поглощая огромные куски заливного вперемешку с салатами и пирогами, от сердца у меня отлегло. Но неужели Иван на отдыхе экономил на питании? С него станется.

— Тебя что, папа там совсем не кормил? — озвучила мой невысказанный вопрос Софья Михайловна.

— Ты что, крестная, — отозвался с набитым ртом Алька, — там же шведский стол был в гостинице. С утра сколько съел — все твое. Только быстро надоедает, все одно и то же, а овощами-фруктами там только дамочки увлекались, которые фигуру берегли. А я после завтрака брал акваланг — и в море. Пока не посинеешь.

— С отцом, надеюсь? — для порядка строго спросила я.

— Ну… с отцом, конечно… сначала…

— Алька, не ври, все равно не умеешь, — попеняла я ему. — С кем плавал-то?

— Да у нас там, ма, целая компания была: парни, девчонки, отовсюду. Чего старика-то было мучить…

— Ребенок, не наглей, — осадила я его. — Большинство здесь — ровесники твоего отца, нас ты тоже в старики записал?

— Ты младше отца на пять лет, — выкрутился Алька, — тетя Марина тоже.

— А я, между прочим, его ровесник, даже постарше, — подал голос Володя с другого конца стола. — Так что выбирай выражения, видишь, какие тут все обидчивые собрались.

Алька растеряно оглядел стол, но, увидев улыбающиеся лица, успокоился и снова принялся запихивать в организм калории в самых разнообразных видах.

— А обед? — продолжала гнуть свою линию Софья Михайловна. — А ужин?

— Крестная, ты еще бы про полдник спросила! Днем мы с компанией на пляже под тентами пиво пили или кофе с мороженным. Потом по городу гуляли, вместе или каждый по себе. А ужин… как придется.

— Ты с Маринеллой на какой день познакомился? — задала я абсолютно невинный с виду вопрос.

Володя понял и хмыкнул. А Алешка подвоха, естественно, не заметил.

— То ли на третий, то ли на четвертый — не помню. А что?

— Ничего, — пожала я плечами. — Просто спросила.

Про себя же довольно быстро вычислила, что вскоре после этого Алешка был предоставлен фактически самому себе и хорошо еще, если Иван ночевал в собственном номере. Вряд ли эта красотка была фанаткой подводного плаванья, так что досуг они наверняка проводили как-то по-другому. Впрочем, возможно, я несправедлива к Ивану: переночевать, как известно, можно и днем, а ночью спать в собственной постели в одной комнате с сыном.

Всей правды я никогда не узнаю, Алешка, конечно, болтлив, но чужие секреты хранит железно. Да и нужна она мне, эта правда? Бывший муж имеет право на любые развлечения, ребенка мне вернули поздоровевшим и отдохнувшим, а кормежка… Софья Михайловна ему в три дня наверстает упущенное, если дело так пойдет.

К концу ужина Алешка осоловел так, что спал за столом с открытыми глазами. Пришлось срочно транспортировать его в отведенное помещение и укладывать спать почти как маленького. Я даже вспомнила времена, когда действительно каждый вечер по-настоящему укладывала его спать, подтыкала одеяло, клялась, что никаких домовых и привидений в природе не существует, и держала за руку, пока он не начинал ровно сопеть в две дырочки. Потом, конечно, все это постепенно сошло на нет: дети вырастают быстро, даже слишком быстро…

Какое-то время я сентиментально любовалась богатырски раскинувшимся в постели Алешкой, думая, что хоть какая-то польза от Ивана проистекла: вон какого парня сделали. Даром, что свой, и то лучше всех. Кажется, даже слезу умиления собралась смахнуть, но передумала и тихонько вышла на балкон, шедший практически вокруг всего дома: только северная сторона оставалась неохваченной, поскольку слишком близко подходила к соседнему участку.

В углу балкона я заметила красный всполох и поняла, что Володя уединился там и отдыхает от слишком интенсивного для него общения. Мешать ему я не собиралась, но он сам тихонько окликнул меня:

— Иди сюда, мать. Посидим, поокаем.

— Или помолчим, — сказала я, опускаясь во второе плетеное кресло перед столиком с пепельницей, бутылками и бокалами.

— Потом помолчим. Я тебя здесь ждал, на самом деле. Видишь, все подготовил, даже лед есть.

— С ума сойти! — восхитилась я. — Обслуживают, как в «Гранд-отеле». И чаевых при этом не берут.

— Стервозина, — беззлобно отпарировал Володя. — Слушай, Алька-то как вырос! Не знаю, обрадует тебя это или нет, но от тебя он, кажется, мало что унаследовал.

— Я всегда подозревала, что Иван мне изменяет, и наш ребенок — не от меня, — согласилась я. — Но, может, это и к лучшему. Романтизм и сентиментальность давно вышли из моды, а зарабатывать бешеные деньги я не умею. Может, у Алешки получится, если он в отца пошел. Только как бы не посадили…

— Кого? — опешил Володя.

— Пока Ивана. Радости мне это не доставило бы, уверяю тебя.

— Ты просто мать Тереза, — усмехнулся Володя. — Любая нормальная женщина только порадовалась бы несчастью с бывшим мужем.

— А я ненормальная, — сообщила я, — наливая себе чуть-чуть джина и разбавляя его солидной порцией тоника. — Уж тебе-то это должно быть известно. Стала бы нормальная женщина…

— Поддерживать теплые, дружеские отношения с бывшим любовником, — подхватил Володя. — Тогда и я, получается, с приветом.

— А что, были сомнения? — самым невинным тоном осведомился я.

— Надежда умирает последней… Ладно, побалабонили и будет. Я хотел тебе спросить вот о чем: ты поговорила с Мариной?

— Да мы по-моему только и делаем, что с ней болтаем, — удивилась было я, но тут же вспомнила Володину просьбу и наш с Мариной «суперприватный» разговор. — Ах, да, конечно же, только не помню, в какой день.

— Наверное, когда я был в Москве, — проявил чудеса догадливости Володя. — Неважно. Так что ее гнетет, она тебе толком сказала?

Бывают случаи, когда я говорю сразу то, что думаю, причем бывает гораздо чаще, чем мне того хотелось бы. Вру я крайне редко, не потому, что так уж высокоморальна, а потому, что тут же забываю, что именно наврала и получаются неловкости. Здесь я по какому-то наитию поняла, что нужно сказать правду, но… не совсем и не всю. Иногда подобные экспромты мне удавались достаточно удачно.

— Насколько я поняла, ее очень беспокоит твое здоровье, — спокойно ответила я.

— Это еще почему? — неподдельно удивился Володя. — Я вроде бы поводов не давал.

— Да? А завещание?

— Что — завещание?

— Она сказала, что ты написал завещание и ее заставил, но последнее, она чувствует, просто для отвода глаз. Она считает, что ты просто не хочешь ее пугать, а на самом деле…

— Чепуха какая! — рассмеялся Володя с видимым облегчением. — Я-то думал, что у меня жена европейская женщина, а она все еще одной ногой там, «в совке». Любой цивилизованный человек на Западе, обладающий хоть какой-то собственностью, пишет завещание как только достигает совершеннолетия. Почитай хотя бы «Сагу о Форсайтах».

— Читала, читала. Но у нас это пока как-то не принято.

— И плохо, что не принято. Тебе, например, тоже не помешало бы написать завещание. Когда вступишь в права наследства.

— У меня, слава богу, один наследник.

— А если ты еще раз выйдешь замуж? А если у твоего избранника будет четверо детей от трех предыдущих браков? И все они радостно кинуться растаскивать по кускам квартиру?

— Я же пропишу там Алешку. Какие проблемы?

— А черт его знает, какие там могут возникнуть проблемы, — мрачно ответил Володя. — Марина не знает, а тебе скажу. Если с нами обоими что-то случится сразу, то все, кроме городской квартиры маринкиных стариков, унаследует твой сын.

— Что-что?! — ошалела я.

— То, что слышала. Я не хочу, чтобы заработанное мною после смерти стариков досталось каким-то дальним родственникам или еще лучше — государству. Своих детей у меня никогда не будет…

— Не зарекайся, — посоветовала я. — Дело это нехитрое.

— Марина не может иметь детей.

— Во-первых, наука шагает вперед семимильными шагами. А во-вторых, допустим, что ты неосторожно сходил на сторону. И через девять месяцев — привет, бэби!

— Не признаю, делов-то, — пожал плечами Володя.

— А генетическая экспертиза, голубь мой? — ехидно спросила я. — Тут-то тебя, раба божьего, и прищучат: алименты будешь платить, как зайчик, и младенчика признать своим придется официально.

— Да ну тебя нафиг, Светка, — разозлился Володя, — что ты взялась ерунду молоть? Когда это я налево ходил?

— Спроси лучше, когда не ходил, — пробормотала я себе под нос, — мне легче ответить будет.

— Иногда я тебя почти люблю, — начал отходить Володя, — только ты умеешь говорить гадости так, что становится смешно. Редкий дар для женщины. Нужно мне было на тебе жениться, на самом деле…

Лучше бы ему было этого не говорить. Конечно, дела давно минувших дней, Маринка — моя ближайшая подруга, и все такое. Но старая-то любовь не ржавеет. И при всей очевидной абсурдности этого высказывания, мое глупое сердце затрепетало и сделало какой-то немыслимый кульбит.

Дурак проклятый, он десять раз мог на мне жениться, от Ивана я бы к нему босиком побежала. Нет, сначала Лариса, потом — Марина. Почему первая, объяснила сама Маринка. Но почему он почти сразу после этого женился на ней? А, какая разница! Умом-то я прекрасно понимала, что семейная пара из нас с Володей вряд ли выйдет, чудо уже, что друзьями умудрились остаться.

В общем, хорошо, что на балконе было темно: выражение моего лица выдало бы меня с головою. К счастью, Володя пока еще не умел читать мысли, да и переживания других людей его, в общем-то, мало интересовали.

— Значит, здоровье… — задумчиво произнес он. — Ну, это я урегулирую. И это все?

— Денег слишком много зарабатываешь, — усмехнулась я. — И, по-моему, неправильно себя ведешь: вместо того, чтобы делать заначку, как все нормальные мужчины, просто красиво живешь.

— Это она тебе сказала?

— Это она тебе несколько раз намекала, при мне, между прочим. Думаю, что без меня вы говорите откровеннее. Поступал бы, как Иван: минимальная сумма жене на хозяйство, а остальное ее не касается. А красиво жить можно вне семьи.

Помимо моей воли, горечь в голосе все-таки прозвучала. Мне до сих пор было странно и больно вспоминать о том, что я понятия не имела, сколько на самом деле зарабатывал мой первый муж, и до сих пор было живо в памяти ощущение свинцовой тяжести в руках и в спине после многочасовой вечерней подработки на машинке. А как только мы развелись — у Ивана появилась «Тойота», правда, подержанная, но все-таки иномарка. И как это понимать? Правда я, дура, даже от алиментов отказалась в припадке какой-то сатанинской гордости, но не эти же сэкономленные на Алешке гроши позволили Ивану так быстро обзавестись железным конем?

— Ладно, проехали, — вклинился в мои воспоминания голос Володи. — Во всяком случае, кое в чем ты мне помогла разобраться. Теперь я хотя бы снова четко ориентируюсь во времени и пространстве, а то ты же знаешь: терпеть не могу выяснять отношения с кем бы то ни было. И поступать, как Иван, тоже не могу — не тот характер. Кстати, могу тебя успокоить: тюрьма ему пока не грозит, в своей новоиспеченной фирме он ведет себя предельно осторожно.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я. — Вы вроде бы отношения не поддерживаете…

— Мир тесен, дорогая, точнее, прослойка тонкая. Есть кое-какие общие знакомые… Ладно, мы с тобой заболтались, а лекарство ты, конечно, принять забыла. Иди, пей таблетку и ложись, между прочим, второй час ночи…

— Между прочим, мне завтра в шесть утра не вставать, — напомнила я. — Это у тебя режим концлагеря.

— Между прочим, завтра объявляется праздничная амнистия по случаю приезда Альки, — отпарировал Володя. — Один день могу себе позволить отдохнуть и побездельничать. Съездим на реку, устроим пикник с раками, шашлыками и пивом. Жизнь так коротка…

— Спиши слова, — попросила я. — Раков и шашлыки сам будешь ловить?

— Если ты не в курсе, давно существуют рынки и супермаркеты. С утра с Алешкой смотаемся, а вы пока тут посуду соберете, скатерти, то-се. Тем более, завтра — суббота, Маринка на работу не поедет, тоже выспится.

Что ж, пикник, так пикник. Значит, и у Софьи Михайловны будет выходной день… если она сможет удержаться от готовки. Хотя бы для разнообразия.

Для разнообразия я безобразно проспала и продрала глаза уже около одиннадцати утра. Высунула нос из комнаты и обнаружила, что дом практически пуст. Маринкины родители, судя по всему, возились в саду с цветами — единственные земляные работы, которые им оставил зять. Я выпила свой утренний коктейль и начала готовить себе обычный завтрак: кофе и тосты: с хитромудрой техникой я уже управлялась только так.

А потом, ощущая себя то ли голливудской кинозвездой, то ли женой миллионера, направилась в бассейн. Н-да, привыкну — в Москве скучновато будет, тем более что даже в ближайший бассейн «Чайка» после кофейку в халате не набегаешься. А открытый бассейн уже да-а-вно закопали. Храм, правда, построили красивый.

Когда я вышла из бассейна, то обнаружила, что Марина и Володя, а также мое чадо уже вернулись с покупками и Алька перетаскивает пакеты из багажника на кухню. Меня сыночек мимоходом клюнул в щеку, сказал ласково «причешись, растрепа» и понесся освежиться в бассейне. Выглядел ребенок довольным и счастливым, судя по всему, о несостоявшейся поездке со мной на курорт он не жалел ни капельки. Ему и так было хорошо.

А через два часа возле реки стало и вовсе отлично. Мы с Маринкой лениво загорали возле воды, дожидаясь, пока мужчины соорудят шашлыки, по их утверждению, «не терпящий женских рук». Раки с шашлыками не монтировались, поэтому решили оставить их как-нибудь на другой раз. Но Алешка не был бы Алешкой, если бы не пошутил очередную милую шутку: во время короткого купания в Десне он исхитрился-таки поймать какого-то заблудшего рачка и не нашел ничего умнее, чем подкрасться ко мне и тихонечко опустить членистоногое на область декольте. Моего. От того визга, который я издала, по-моему, всплыла вверх брюхом вся рыба в реке: в тротиловом эквиваленте это было никак не меньше килограмма.

Других чрезвычайных происшествий не случилось, поэтому пикник удался. Я радовалась еще и тому, что обычно озабоченное лицо Марины как-то расслабилось и выглядело почти умиротворенным. Наверное, вчера вечером Володя нашел какие-то убедительные слова, это он умел как никто. Или — не слова… Я ощутила нечто вроде легкого укола ревности и обругала себя малохольной дурой.

— Ма, — тронул меня за плечо Алька, — ты что, уснула?

А я и не заметила, как он подошел.

— Нет, сыночка, просто задумалась.

— О чем?

— Ни о чем. Поток сознания. У меня еще будет время подумать о чем-нибудь конкретно.

— Ты очень тоскуешь о Валерии Павловиче?

Я только кивнула. Говорить на эту тему мне еще было трудно даже с Алешкой, хотя время, безусловно, делало свое неспешное дело.

— А я все думаю, как ты тут одна будешь?

— Придется привыкать. Рановато я, конечно, овдовела, но ведь ничего принципиально нового в мире не произошло. Как говорил Булгаков, человек смертен, и самое неприятное, что он смертен внезапно.

— Тетя Марина сказала, что ты отравилась ртутью.

— Есть и такое предположение, — согласилась я. — То есть вариантов два: лучевая болезнь или ртутное отравление. Первую мне подхватить было негде…

— А…

Я предупреждающе подняла руку:

— Алька, в больницу я не лягу. Возможно, это глупо, но там я просто свихнусь. Меня и здесь неплохо лечат, результаты, как говорится, налицо. Все пройдет. Еще бы волосы лезть перестали…

Алешка внезапно оживился:

— Слушай, я вот что хотел тебе сказать: дай мне с собой в Англию прядь волос.

— В золотом медальоне? — насмешливо спросила я.

— Можно просто в целлофановом пакете, — отказался принимать шутку Алька. — мне нужно для анализа. Если это ртутное или какое-нибудь еще отравление, то спектральный анализ волос все замечательно покажет.

— Да ради бога, забирай хоть всю косу, точнее, то, что от нее осталось. Сыночка, у меня не такие прочные нервы, как у тебя, давай переменим тему.

— Извини, ма, я не подумал, — покаянно сказал Алька. — А бестактный вопрос можно задать?

— Попробуй.

— Ты больше никогда замуж не выйдешь?

Я даже привстала, опираясь на локоть, и сняла темные очки.

— С чего это ты?

— Мне бы спокойней было…

Я облегченно откинулась назад.

— Найди мне в Англии какого-нибудь респектабельного джентльмена, лучше, конечно, лорда. О, слушай. Там же специально для меня жених образовался: наследный принц Уэльский. Со временем стану английской королевой, поди-ка плохо.

— Все шутишь, — укоризненно сказал Алешка, — а я серьезно. Может, к отцу вернешься?

— А его ты спросил? Это во-первых. А во-вторых, я лично это сделала бы лишь под общим глубоким наркозом. Второй раз на те же самые грабли… все Алька, закрыли тему. Я не Гертруда Датская, чтобы выходить замуж, когда «целы башмаки, в которых гроб она сопровождала, в слезах, как Ниобея…» В монахини я не собираюсь, успокойся. И одна не буду: есть тетя Марина и дядя Володя, есть тетя Галя и дядя Слава. Есть работа. Успокойся, малыш, я женщина сильная, справлюсь.

Сына я, может быть, и успокоила. А вот сама часть с таким трудом обретенного спокойствия утратила. Конечно, здесь, в этой сказке, окруженная заботой, я была спокойна. Все казалось простым и ясным. А потом?

И тут я вспомнила, что у меня есть приятельница, с которой мы, правда, общаемся в основном по телефону, но довольно часто. Зовут ее Алиса, а прозвище у нее — Таросская. Отчасти по аналогии с Дульциней Тобосской, но в основном потому, что она гадала на картах Таро. Говорят, мастерски, хотя самой увидеть ее искусство не довелось, как-то ни к чему было. Почему бы мне после Алешкиного отъезда не навестить ее? Суеверие суеверием, но…

В конце концов, я хоть и сильная, но всего-навсего слабая, доверчивая женщина.